Чешский роман 30-х годов

Вопрос об изменении жанровой специфики романа снова и снова поднимается в работах советских и зарубежных литераторов. Он встает в историческом плане при изучении становления художественных методов, к нему обращаются в спорах о формах современного искусства. Если, скажем, в книгах В. Днепрова, А. Чичерина прослежены этапы формирования русского и зарубежного романа, то в статьях Ю. Суровцева, Л. Якименко, напечатанных в предсъездовской трибуне «Литературной газеты», высказаны соображения о перспективах этого жанра в советской литературе. О будущем романа шла речь и на международном симпозиуме в Ленинграде, где выявились существенные разногласия. Зарубежные писатели и критики часто в довольно мрачном свете видят будущее романа, полагая, что он изжил себя.

Значительные изменения в структуре романа обращают на себя внимание наших исследователей. Специалисты по теории литературы ищут объяснения этим новшествам, создавая собственную типологию романа или, как В. Днепров, считая роман не жанром, а родом искусства, открывают возможность развития в нем многих самостоятельных жанров.

В свете нынешних споров, вероятно, весьма плодотворно обращение к недавнему прошлому, когда в национальных литературах (в каждой, разумеется, в свое время) проходило существенное изменение этого жанра. Прежняя, утвердившаяся в критическом реализме классическая форма не могла полностью удовлетворить писателей, в творчестве которых либо рождался новый художественный метод социалистического реализма, либо критический реализм достигал той высокой степени отрицания буржуазного общества, когда рамки старого романа становились тесными. Этот-то момент и знаменовал собой начало нового этапа в развитии романа, существенно отличающегося от всей его предыдущей истории.

Новаторство выглядело порой как разрушение жанра. Не всегда был виден сложный процесс созидания. Большие трудности вставали перед романистами, которые пошли непроторенными дорогами.

Углубленное художественное исследование тенденций исторического развития, сложных процессов современности требовало новых форм и способов повествования. Целый комплекс проблем возникал в связи с изображением современника, героя-борца. Очень точно об этом сказала М. Майерова, недавно ушедшая от нас замечательная чешская писательница. «Революционный Октябрь, – писала она в статье «Художники к Октябрю», – влил свежую закваску в искусство. В жестокой борьбе с буржуазным снобизмом, в напряженных творческих поисках с поражениями и победами рождается новое искусство, вышедшее из народа и призванное служить народу. Будь то в драматургии и театре, в лирике или прозе, в музыке, в кино, в живописи и графике, в архитектуре и в любой другой области творчества» ¹.

Поиски, в которые втягивался все более широкий круг прогрессивных писателей, начались еще в 20-е годы, когда во многих странах появились первые произведения о революционной борьбе пролетариата, развернувшейся под влиянием Октябрьской революции. В 30-е годы в этом направлении были достигнуты значительные успехи. Насущную потребность создания высокохудожественного романа особенно ощущали критики и писатели-марксисты.

Об этом писал революционный поэт С.-К. Нейман в рецензии на книгу М. Пуймановой «Люди на перепутье». Известный чешский прогрессивный литературовед Ф.-Кс. Шальда, издававший в 30-е годы свой знаменитый «Записник» («Дневник»), регулярно печатал статьи и рецензии о современном чешском и зарубежном романе, беспощадно критикуя декадентские тенденции, защищая традиции Л. Толстого и русского реализма вообще. Посвящены роману многие работы чешского марксиста Бедржиха Вацлавека, замученного в 1942 году фашистами в Освенциме. Высказывался о современном ему романе Ю. Фучик.

РОМАН И РЕПОРТАЖ

На рубеже 20 – 30-х годов на страницах чешского журнала «Чин», ответственным редактором которого была М. Майерова, развернулась дискуссия: «Роман или репортаж?» Вопрос о дальнейшей судьбе романа поднял Эгон-Эрвин Киш в статье «Роман? Нет, репортаж» ². Он писал, что у романа нет будущего, что роман-«это литература прошлого века». Он полагал, что после первой мировой войны интерес к роману пропал, потому что «каждый пережил свой тяжелейший роман». Родился, как утверждал Э.-Э. Киш, «чистый репортаж» – «репортаж an sich», и люди теперь не захотят читать ничего, кроме правдивого репортажа. Особенно резко он выступал против психологического романа, утверждая, что из всей французской литературы сейчас воспринимаются только Бальзак и Золя, и то потому, что они «репортерски» описывали свое время.

Э.-Э. Кишу остроумно отвечал романист Беньямин Кличка, автор многих психологических романов. Свою статью-памфлет он полемически назвал «Репортаж? Нет, роман» ³. Б. Кличка высмеивал утверждение Э.-Э. Киша о том, что «у романа нет будущего». Вместо отходной умирающему жанру в его статье звучала здравица. «Роман еще никогда не был таким свежим и здоровым, – писал Б. Кличка, – он прекрасно себя чувствует и ждет прибавления семейства».

С этих же позиций выступил и Йосеф Гора, всегда глубоко освещавший литературный процесс, Й. Гора считал, что в рассуждениях Э.-Э. Киша есть много справедливого, но он не прав в главном, провозглашая конец психологического романа как жанра. Й. Гора утверждал, что «Преступление и наказание» Достоевского будут читать всегда, именно потому, что Достоевский, как никто, глубоко проник в психологию человека. В небольшом выступлении Й. Горы, по сути, была выдвинута важнейшая и труднейшая для романиста задача типизации человеческого характера. «Роман будет существовать, несмотря на увлечение сейчас голым репортажем», – так оптимистически заканчивается статья.

Но не в полемике с Э.-Э. Кишем состояло существо дискуссии, которая вскоре вышла за рамки журнала. Большинство ее участников стремилось по существу разобраться в жанровых особенностях современного романа.

Интересной была позиция писателя Франтишка Лангера. Он выступил против противопоставления репортажа и романа, призывая выяснить, как и почему репортаж оказался в такой тесной связи с художественной литературой.

Это действительно была одна из ключевых проблем, рассмотрение которой проливало свет не только на изменения в области языка и стиля, вызванные новым содержанием и более активной позицией романиста, но также на эволюцию жанровых признаков романа. (Однако в полной мере этот вопрос до сих пор не освещен.) Говоря о слиянии романа и репортажа, исторически обусловленной особенности развития романического жанра, критики тем не менее и прежде и теперь считают это слабостью авторов. Тогда Ф.-Кс. Шальда в статье «О нескольких романах, которые не хотят быть искусством» ⁴ писал о социально-психологическом романе Карела Полачека «Главное обвинение» (1932) с негодованием, потому что видел в нем только «криминалистический репортаж». Тот же недостаток он отмечает в романе Фр. Гётца «Падающие звезды». Большинство критиков уже самое повествовательную форму, близкую к репортажу, встречало неодобрительно. Так, об элементах репортажа как об отрицательной стороне «Николы Шугая, разбойника» И. Ольбрахта пишет Б. Вацлавек в статье «Миф о современности» ⁵.

Стремлением разобраться в состоянии современного романа отличаются выступления Фр. Гётца. На примере западноевропейского романа он исследует «репортерские» принципы, на которые опирались современные ему авторы. В двух статьях «Современный роман в момент перерождения» и «Борьба за новую форму романа», напечатанных в 1934 году в журнале «Чин», Фр. Гётц писал, что нынешние неудачи писателей – явление временное, связанное со своеобразным освобождением романа от прежней строго эпической формы.

Влияние репортажа на роман⁶ было очевидным. В этом направлении шли искания художников отнюдь не натуралистического направления (также развивавшегося в те годы в чешской литературе). Писатели-реалисты стремились к художественному овладению большим и сложным материалом, созданию широких картин современности. Они искали контакта с читателем и более эффективных средств эстетического воздействия на него. Ведь, в сущности, в 30-е годы началась та борьба за роман, которая продолжается и поныне. Место романа в духовной жизни современника, литература как средство познания мира – вопросы, постоянно волнующие писателей. В поисках новых повествовательных средств ими руководило осознанное желание донести до читателя передовые идеи своего времени. Заметили это, к сожалению, немногие. Среди них был Б. Вацлавек, выступивший с обстоятельной статьей «Роман и репортаж» (1932 – 1933) ⁷, написанной как отклик на дискуссию в журнале «Чин». Опираясь на историю русского и зарубежного романа, чешский критик-марксист показал, что обращение писателей к современности требует новых словесных форм. Ссылаясь на книги советских писателей, Б. Вацлавек здесь и в ряде других статей этого периода освещал пути формирования нового романа. Останавливаясь на ошибках Лефа и критикуя творчество чешских романистов за односторонность, то уводящую в сферу «чистой» художественности, то уподобляющую роман очерку, репортажу, Б. Вацлавек ратовал за полнокровный роман, «который бы черпал материал из жизни, находясь в центре ее потока и выливаясь в новую, более совершенную форму».

В дискуссии о судьбе жанра была поднята важная проблема о связи романа с современной историей. В ту пору не могло быть иначе: осознание места искусства в общественной борьбе было особенно актуально. В мартовском номере «Записника» за 1933 год Ф.-Кс. Шальда поместил статью «Поэт и общество», где писал: «Поэтическое творчество, я в этом нисколько не сомневаюсь, связано с обществом; ведь это – общественная функция… И социальная связь заходит так далеко, распространяется на такие области творчества, где нам и в голову не придет искать ее» ⁸. На многие положения, четко сформулированные Ф.-Кс. Шальдой, опирался Б. Вацлавек в статье, подводящей итоги анкеты «Поэт и общество», которую в начале года проводил журнал «Индекс».

Споры о романе, естественно, протекали в общем русле важнейших идейных и эстетических дискуссий. Эти обсуждения отражали сложный процесс размежевания сил в литературе и рождения принципов социалистического реализма в творчестве передовых писателей.

Еще не закончились споры о судьбе жанра на страницах журналов, а в свет почти одновременно вышли несколько романов с чертами народной эпопеи. Публицистичность их стиля была очевидной: писатели отнюдь не стремились «укрыться» за художественными образами, экспрессивные оценки изображаемого появлялись прямо в авторском тексте. Стилевые и композиционные принципы очерковых жанров были широко использованы в построении сюжетов. Репортаж, исторический очерк становились составной частью романа, позволяя точнее обрисовать события недавнего прошлого, изображать причастность героев к истории.

РОЖДЕНИЕ ЭПОПЕИ О СОВРЕМЕННОСТИ

К середине 30-х годов в Чехословакии возникает новый тип социально-политического романа, для которого характерно многостороннее, исторически-конкретное воплощение коренных изменений в судьбе, характере и сознании современника. Возросшая «объемность» характера и темы, сам замысел показать человека в его историческом движении к революции вместе с другими людьми требовали соответствующего многопланового сюжета и новой системы образов. Формирование классового самосознания пролетариата, революционная борьба, положение рабочего класса – все это волновало писателей.

1934 год был особенно урожайным:

1. »Umělci k Říjnu», «Literární noviny», 1957, str. 45. [↩]
2. »Čin», I, 1929 – 1930, str. 121. [↩]
3. Ibidem, str. 146.[↩]
4. «Šaldův zápisník», V, 1933, č. 6 – 7.[↩]
5. B. Václavek, Tvorbou k realitě, Praha, 1937, str. 70.[↩]
6. Следует заметить, что одновременно шел и обратный процесс. Возникновение художественного очерка в творчестве Ю. Фучика и самого Э.-Э. Киша в 30-е годы весьма показательно.[↩]
7. B. Václavek, Tverba a společnost, Praha, 1961, str. 171.[↩]
8. »Šaldův zápisník», V, 1933, č. 6 – 7, str. 187 – 188. [↩]