Чехов в современном мире

Как известно, Чехов весьма скромно оценивал свой вклад в отечественную литературу. Даже получив широкое признание, полагал, что все написанное им скоро забудется. Однако его великие современники придерживались иной точки зрения. Максим Горький уже в 1899 году писал, что считает Чехова «талантом огромным и оригинальным, писателем из тех, что делают эпохи в истории литературы и в настроениях общества» ¹.

Одним из первых мировое значение творчества Чехова отметил Лев Толстой. По его мнению, непреходящие художественные открытия Чехова определялись его особым видением действительности. Называя Чехова «несравненным художником», Толстой говорил: «Да, да, именно несравненный… Художник жизни. И достоинство его творчества в том, что оно понятно и сродно не только всякому русскому, но и всякому человеку вообще. А это главное».

Жизнь подтвердила справедливость слов Толстого и Горького, Популярность Чехова во всем мире растет от десятилетия к десятилетию. Все более очевидной становится и его выдающаяся роль в развитии мировой литературы Его имя давно упоминается за рубежом в одном ряду с Достоевским и Толстым.

Произведения Чехова стали появляться в зарубежных странах еще при жизни писателя. На чешском языке информация о творчестве Чехова и первые переводы печатаются уже в 1886 году. Венграм он стал известен в 1890 году после публикации перевода рассказа «Тоска». Французы узнают о Чехове в середине 90-х годов. В Англии настоящее знакомство с писателем относится к началу века. Первый сборник его рассказов вышел в свет в 1903 году. В том же году появляется первый сборник рассказов Чехова в США.

Однако широкая известность и мировая слава пришли к писателю в последующие десятилетия. Тому способствовали новые переводы его произведений, гастроли за рубежом Московского Художественного театра, удачные постановки пьес в европейских странах.

В 1925 году известный французский критик и романист Эдмон Жалу писал: «Антона Чехова постигла во Франции весьма странная судьба. Открытый лет двадцать назад… он не имел никакого успеха. В ту пору во Франции только что начинали любить великих русских писателей – Достоевского, Толстого, Тургенева, – и этот новичок казался рядом с ними весьма тщедушным…

Но с тех пор в Англии появился перевод произведений Чехова, благодаря которому и многие французы начали понимать писателя; а г-н и г-жа Питоевы покорили публику своими смелыми и очень талантливыми постановками «Чайки» и «Дяди Вани» – двух пьес, которые могут быть, пожалуй, названы шедеврами. Для Чехова настала пора широкой известности, и вот, под мудрым и проницательным наблюдением г-на Шарля Дю Боса, Плон в свою очередь осуществляет издание полного перевода произведений великого русского прозаика.

Чехов долго был знаменит, но только теперь к нему пришла истинная слава… Совершенно очевидно, что сейчас мы вычитываем* в произведениях Чехова нечто такое, чего не замечали или, но крайней мере, не уме ли еще распознать его современники…

Произведения Чехова могут удовлетворить требованиям самых придирчивых исследователей и психологов, так глубоко проникновение писателя в самые сокровенные тайники человеческой личности… Этим и объясняется огромный успех Чехова в Англии; мы надеемся, что Чехов вскоре будет пользоваться таким же успехом во Франции, где его сейчас только по-настоящему начинают читать и ценить» ².

Это предсказание оправдалось. В конце 50-х годов Софи Лаффит в статье для «Литературного наследства»»Чехов во Франции» писала: «Последнее десятилетие принесло окончательное признание Чехову, который считается теперь во Франции (наряду с Достоевским) наиболее популярным из великих русских писателей» (стр. 728).

Популярности Чехова на Западе, в Англии прежде всего, во многом способствовали всемирно известные английские писатели. В первую очередь Бернард Шоу. Старший современник Чехова, он лишь через десять лет после смерти Антона Павловича познакомился с его творчеством и сразу проникся к нему глубочайшим уважением. «Вы знакомы с пьесами Чехова? – приводит его слова Пирсон. – Вот это драматург! – человек, у которого чувство театра доведено до совершенства. Рядом с ним я чувствую себя новичком» (стр. 807). В статье, написанной для «Литературы и искусства» в 1944 году, Бернард Шоу писал: «В плеяде великих европейских драматургов – современников Ибсена – Чехов сияет, как звезда первой величины, даже рядом с Толстым и Тургеневым…

Под влиянием Чехова я написал пьесу… и назвал ее «Дом, где разбиваются сердца. – Фантазия в русской манере на английские темы».

Это не самая худшая из моих пьес, и, надеюсь, она будет принята моими русскими друзьями, как знак безусловно искреннего преклонения перед одним из величайших среди их великих поэтов-драматургов» ³.

Уже в 1925 году в статье «Чехов как критик» Дж. Пристли писал: «Влияние Чехова всегда было огромно, и оно отнюдь не кончилось. Лучшие из наших современных новеллистов охотно признают, что они многим обязаны Чехову – постоянно и с неизменным восторгом перечитывая его, они, с одной стороны, черпают вдохновение в его мастерстве, с другой, изучают его критические замечания об искусстве рассказа. В драме его роль до сих пор была менее значительной. Однако, я думаю, что именно в этом жанре его влияние со временем окажется даже большим, чем в рассказе… Если в пьесе такого драматурга, как Бернард Шоу, который значительно старше Чехова, намного опытнее его в театральном деле и гораздо более известен, ощущалось явное влияние Чехова (пьеса «Дом, где разбиваются сердца»), то можно с уверенностью сказать, что это влияние отнюдь не кончилось. Напротив, оно только еще начинается…» (стр. 826).

Глубокую и проникновенную статью о Чехове написал в 1954 году Шон О’Кейси. Он начал ее так: «Когда поэт и драматург испустил свой последний вздох на этой земле, я был молодым человеком двадцати четырех лет, рабочим в Дублине. Тогда я ничего не знал об этом поэте, и, подобно свету далекой звезды, голос Чехова-драматурга шел ко мне целых пятнадцать лет. Это была звезда первой величины. Чехов пришел в Ирландию, туда, где я жил, и нашел широко открытой дверь каморки бедняка, его приняли с ирландским радушием и усадили на лучшее место у камина».

«И вот здесь, сегодня, – заключал свою статью Шон О’Кейси, – сердце ирландца приветствует Чехова, не того, который, говорят, умер, а Чехова, который жив и вечно будет жить в сердцах всех, кто, благодаря тому, что он сделал для человечества, благодаря его чудесным рассказам и чудесным пьесам, научились чутко и великодушно относиться к человеку» (стр. 832).

Не сразу был признан Чехов и в Японии. Первый перевод (рассказ «Альбом») был опубликован в 1903 году. Теперь японцы располагают многими изданиями произведений Чехова, в том числе и полным собранием его сочинений. Определились наиболее популярные произведения писателя. Среди них называют «Вишневый сад», «Чайку», «Душечку», «Даму с собачкой», «Скучную историю», «Палату N 6», «Три сестры» и «Дядю Ваню». Ряд видных писателей Японии признали, что испытывали серьезное влияние Чехова. Чрезвычайное значение имел и имеет Чехов в развитии движения так называемого «Нового театра» Японии.

Аналогичная картина и во многих других странах мира.

Росту популярности Чехова в широкой аудитории читателей и зрителей, в творческой среде сопутствует возрастающее внимание к нему зарубежных ученых и критиков. Мировая чеховиана из года в год пополняется новыми работами, среди которых много серьезных статей и монографий, углубляющих наше понимание чеховского наследия.

Однако немало публикуется и таких сочинений, в которых ведется не исследование творчества Чехова, а его весьма тенденциозное истолкование.

Борьба вокруг творчества Чехова критиков разных взглядов и направлений развернулась в России еще при жизни писателя, и чем решительнее осуждал он основы существовавшего тогда в российской империи общественного строя, чем неотразимее была рисуемая им драма реального социального бытия, тем острее становилась эта борьба.

Вообще все так или иначе сходились на том, что Чехов отразил тяжелые явления русской жизни. Мнения расходились по вопросу об оценках как самих этих явлений, так и отношения к ним Чехова. Либерально-народническая и буржуазная критика все настойчивее писала о пессимистическом взгляде Чехова на жизнь, о его «унылой скорби», его «безыдейности». «Упорно, уныло, однообразно в течение всей своей почти двадцатилетней литературной деятельности, – писал в 1908 году реакционный критик, философ-идеалист Лев Шестов, – Чехов только одно и делал: теми или иными способами убивал человеческие надежды… То, что делал Чехов, на обыкновенном языке называется преступлением и подлежит суровейшей каре» ⁴.

Что касается демократической критики, то она утверждала активное неприятие Чеховым изображаемых им тяжелых явлений русской жизни, говорила о его высоком идеале, о его вере в человека, – » будущее. Острее и последовательнее других эту точку зрения отстаивал М. Горький. В 1900 году он писал: «Его упрекали в отсутствии миросозерцания. Нелепый упрек!..

У Чехова есть нечто большее, чем миросозерцание – он овладел своим представлением жизни и таким образом стал выше ее. Он освещает ее скуку, ее нелепости, ее стремления, весь ее хаос с высшей точки зрения. И хотя эта точка зрения неуловима, не поддается определению – быть может потому, что высока, – но она всегда чувствовалась в его рассказах и все ярче пробивается в них» ⁵.

На родине Чехова давно уже отшумели подобные споры, давно окончательно победило и получило дальнейшее развитие горьковское понимание Чехова. Но на Западе эти споры еще в полном разгаре.

Начались они там тоже еще при жизни писателя. Так, в книге «Современная русская мысль», вышедшей во Франции в 1903 году, о Чехове и его произведениях сказано: «Да, ныне все погружено в печаль. Но в нем живет смутная вера, что в отдаленном будущем все же наступит спасение человечества. И этому гадательному идеалу приносит себя в жертву нынешнее поколение. К терпеливой и упорной деятельности на этом пути и зовет его Чехов, если не прямо, то косвенно… Писатель видит свою роль не в том, чтобы; призывать массы к коллективному действию, он стремится пробудить добрую волю в каждом отдельном человеке. В любом из его произведений рассматриваются успехи человека на протяжении его жизни; и пусть эти усилия даже терпят неудачу, Чехов продолжает упорно верить в их плодотворность – если не для сегодняшнего дня, то для грядущих времен» (стр. 708).

А вот выдержка из предисловия к сборнику произведений Чехова «Убийство» (1902), принадлежащего Андре Бонье: «Он не допускает, что действия отдельных людей или масс могут когда бы то ни было привести к смягчению горькой участи человека, Мне кажется, что он вообще не видит возможности счастья на земле. Он даже ничем не возмущается: к чему?» (стр. 707).

Как видим, суждения диаметрально противоположны. Тем показательнее одна общая их особенность: оба критика исходят из того, что проблемы чеховского творчества касаются не только России, но всех людей земли.

Вот этим-то и определяется прежде всего накал борьбы вокруг творчества Чехова на Западе. Чем очевиднее становится возрастающая его актуальность в современном мире, тем острее и напряженнее ведется эта борьба. Весьма поучительны некоторые ее особенности.

Остановимся на не прекращающихся и сегодня попытках объявить Чехова пессимистом и релятивистом, писателем равнодушным к добру и злу. Что тут прежде всего бросается в глаза? Если раньше Чехова резко критиковали за эти приписываемые ему качества, то теперь хвалят, даже превозносят. Научились, кроме того, облекать старые идеи в самоновейшие терминологические одежды модных концепций то ли английской «новой критики» или «неопсихологизма», то ли фрейдизма, «поэтической антропологии» и т. п.

Подлинный культ Чехова был создан на этой основе в Англии в 20-е годы группой писателей и критиков, отстаивавших под флагом углубления реализма модернистские принципы так называемого «неопсихологизма» (группа «Блумсбери»). Чехов был объявлен первооткрывателем творческих принципов, основанных на пристрастии к неизведанным, больным сторонам человеческой души – не социально обусловленным, а извечным, на утверждении фатальной, безысходной разобщенности людей, на идеях релятивизма и пессимизма.

Так, по мнению видного критика этого направления Дезмонда Макжарти, «Чехов-художник прощаний: прощаний с молодостью, с нашим прошлым, с надеждами, с любовью…». Он же писал: «В драме Чехова – и в этом главный источник и ее прелестного юмора и ее горькой печали – впервые во всем своем значении прозвучала тема одиночества. Каждый из его героев живет в скорлупе своего эгоизма и только в редкие минуты они ломают эту скорлупу и выходят навстречу друг другу». «Герои Чехова, – полагает критик, – оплакивают не только крушение личных надежд, но и неизбежное разочарование в жизни вообще». Все это, утверждал критик, и делает пьесы Чехова – «трагикомедии», по его определению, – «наиболее приемлемыми для современного человека» (стр. 825).

В Англии до 1950 года единственной монографией о Чехове была книга Уильяма Джерхарди, близкого к группе «Блумсбери». Написанная в 1923 году, книга эта неоднократно переиздавалась.

Основная идея монографии – настойчиво утверждаемая мысль о глубоком философском релятивизме Чехова. «Чехов писал и святых и грешников, – утверждал Джерхарди, – одной и той же сочувственной кистью. Инстинктивно он ставил себя на место каждого человека, которого изображал. Понимая все побуждающие причины, Чехов за всякой неправдой видит скрытую в ней правду – и неправда перестает быть неправдой» (стр. 820).

Приписать Чехову свои собственные убеждения и популяризировать «своего Чехова» – таков нехитрый метод участников группы «Блумсбери». В 1956 году это отметил английский литературовед Г. Фелпс, который писал, что критики эти, «не сумев оценить основные свойства Чехова – его реализм, его здоровый взгляд на мир и здоровые цели, – создали культ Чехова, поклоняясь в нем божеству, которое они создали по своему образу и подобию и которое мало чем походило на Чехова» (стр. 803). Но метод этот получил распространение на Западе, что косвенно свидетельствует о растущей популярности писателя. В самом деле, потому Чехову и приписывались подобные идеи, что всемирный авторитет его был неоспорим. Этот авторитет и должен был способствовать утверждению убеждений критиков.

Как же, однако, каким путем Джерхарди и другие пытались и продолжают попытки привести читателей к нужным им выводам? Как правило, вроде бы опираясь на какие-то реальные особенности творчества Чехова. Отправляясь от них, критики, однако, пускаются в свободное плавание, удаляясь при этом от Чехова все дальше и дальше.

Так, поводом для рассуждений Джерхарди о релятивизме Чехова служит чеховский принцип объективности художественного творчества.

Это правда, что Чехов стремился не навязывать читателям своих оценок. Однако это вовсе не означает, что для него этих оценок вообще не существовало, что он считал всех своих героев равно правыми, как утверждает Джерхарди. В 1890 году Чехов писал, обращаясь к критику своего рассказа «Воры»: «Вы браните меня за объективность, называя ее равнодушием к добру и злу, отсутствием идеалов и идей и проч. Вы хотите, чтобы я, изображая конокрадов, говорил бы: кража лошадей есть зло. Но ведь это и без меня давно уже известно… Когда я пишу, я вполне рассчитываю на читателя, полагая, что недостающие в рассказе субъективные элементы он подбавит сам».

Как видим, воры для Чехова и есть воры, как и для читателей, на полное понимание которых он поэтому и рассчитывает. Не расходясь со своими читателями в целом, Чехов вместе с тем стремится помочь им глубже понять это явление. Чехов продолжает: «Я пишу: вы имеете дело с конокрадами, так знайте же, что это не нищие, а сытые люди, что это люди культа и что конокрадство есть не просто кража, а страсть» ⁶. Нетрудно заметить, что это чеховское дополнение к характеристике конокрадов – «не нищие, а сытые люди» и т. д. – служит не их оправданию. Напротив, при этом отводятся единственно возможные в таких случаях смягчающие вину обстоятельства – безвыходное положение, нищета, голод.

Умение видеть сущность наблюдаемых явлений Чехов считал обязательным для художника, так как только тогда он будет правдив и справедлив. В 1891 году, критикуя молодую писательницу за неумение видеть в людях главное, Чехов писал: «У Ноя было три сына: Сим, Хам и, кажется, Афет. Хам заметил только, что отец его пьяница, и совершенно упустил из виду, что Ной гениален, что он построил ковчег и спас мир. Пишущие не должны подражать Хаму». Чехов признает за писательницей свободу любить или не любить своих героев, но он решительно напоминает ей «о справедливости, которая для объективного писателя дороже воздуха» (XV, 243).

По тем же причинам писатель полагал, что художник обязан отвлекаться от мелочей, уметь различать существенное и преходящее. В 1893 году, делясь своими впечатлениями при чтении Писемского, он пишет: «Это большой, большой талант! Лучшее его произведение – «Плотничья артель». Романы утомительны подробностями. Все то, что имеет у него временный характер, все эти шпильки по адресу тогдашних критиков и либералов, все критические замечания, претендующие на меткость и современность, и все так называемые глубокие мысли, бросаемые там и сям – как все это по нынешним временам мелко и наивно! То-то вот и есть: романист-художник должен проходить мимо всего, что имеет временное значение» (XVI, 60).

Итак, принцип объективности вовсе не означал отказа от оценки явлений действительности. Более того, он подразумевал умение давать явлениям историческую оценку – отличать непреходящее, существенное от преходящего, мелочного. Чехов полагал это важнейшим требованием художественности уже в ранний период своего творчества. В 1883 году, критикуя брата Александра за субъективность, за то, что в своих произведениях он «подчеркивает мелюзгу», Чехов писал: «Подчеркни ты, сильный, образованный, развитой, то, что жизненно, что вечно, что действует не на мелкое чувство, а на истинно человеческое чувство…

1. »М. Горький и А. Чехов. Переписка, статьи, высказывания», Гослитиздат, М. 1951, стр. 146. [↩]
2. »Литературное наследство», 1960, т. 68. «Чехов», стр. 717 – 718. В дальнейшем при ссылках на это издание в скобках указывается страница. [↩]
3. «Литература и искусство», 15 июля 1944 года.[↩]
4. Лев Шестов, Начала и концы, СПб. 1908, стр. 3.[↩]
5. «М. Горький и А. Чехов. Переписка, статьи, высказывания», стр. 124.[↩]
6. А. П. Чехов, Полн. собр. соч. и писем, т. XV, Гослитиздат, М. 1949, стр. 51. В дальнейшем при ссылках на это издание в скобках указывается том и страница. [↩]