Бывают ли у Пастернака «четвертые строки»?. «Темные стихи» Пастернака в свете «науки понимания» М. Л. Гаспарова (Взгляд иностранного переводчика)

Михаил Леонович Гаспаров в обоих вариантах своих заметок «Верлибр и конспективная лирика» приводит любимую сентенцию Ильи Сельвинского: «В двух строках четверостишия поэт говорит то, что он хочет, третья приходит от его таланта, а четвертая от его бездарности». И добавляет от себя: «Причем понятно, что талант есть не у всякого, а бездарность у всякого, — так что подчас до половины текста ощущается балластом». При переводе стихов на верлибр «мертвая тяжесть» подобных «четвертых строк» обнаруживается со всей неприглядностью, и весь этот балласт «хочется выбросить за борт»¹. Итак, вслед за Гаспаровым можно сразу ответить на несколько каверзный вопрос в заглавии статьи: да, безусловно, у Пастернака, как у всякого, действительно встречаются разного рода «четвертые строки». Как известно, поэт и сам отличался довольно жесткой самокритичностью, поэтому настаивать на обратном — значит оспаривать мнение самого Пастернака. Вопрос в том, что именно делает ту или другую строку «четвертой», лишней, бездарной. Ответы могут быть самыми разными: от неудобопонятности и замедления повествовательного хода в поэмах до коверкания житейской логики (то есть — эстетически неоправданной катахрезы). Для самого Гаспарова «четвертость» означает прежде всего, что данные слова и образы явились «только ради ритма и рифмы»². Уже давно сложилось целое направление пастернаковедческих работ, посвященных выявлению и анализу различных нарушений языковых норм у поэта. Итоговой работой этого направления стала интереснейшая статья стиховеда Максима Шапира «Эстетика небрежности в поэзии Пастернака»³. Шапир значительно расширил рамки исследуемого явления, включив сюда не только грамматические отклонения и просто своеобразный, «идиолектный» узус, но и разного рода «двусмысленности» и семантические «сдвиги» в образах. Трудно себе представить, чтобы в рубрику «четвертых строк» не попадали и характерные для раннего Пастернака «лирические туманности», как их называет в недавней биографии поэта Дмитрий Быков, или просто трудные, «темные стихи» — как их назвал сам Гаспаров на конференции в Стэнфорде в 2004 году⁴.

Но что делать переводчику с такими, скажем несколько расширенно, «проблемными» местами у Пастернака, где не только нарушаются языковые нормы, но зачастую на целые строки и даже строфы затрудняется элементарное понимание? Возможно ли, что в гаспаровском методе экспериментальных, конспективных переводов есть над чем задуматься переводчикам, желающим взяться за поэзию Пастернака? В самом деле, почему на английский, к примеру, переведен (иногда по несколько раз) сравнительно ограниченный набор в основном кратких и далеко не самых трудных стихотворных текстов Пастернака? Почему до сих пор, по-видимому, не взялись за перевод на английский язык поэм Пастернака целиком (кроме «Высокой болезни», переведенной Кэйдэном — не полностью — в 1959 году и еще Флэйдерманом в 1967)? Может быть, потому, что, дочитав в «Спекторском», например, до этих «двух осатанелых валов», этих грудей, стремящихся свернуть шеи любящим и заодно оторвать голову своей же обладательнице, переводчики предпочитают взяться за очередной перевод стихотворения «Быть знаменитым некрасиво»?

А что если по-гаспаровски сокращать пастернаковские стихи, выбрасывая за борт все «лишнее», все «четвертое»?

Такая идея, пожалуй, может показаться заманчивой — правда, ненадолго. Прежде всего надо отметить без ложной скромности, что гаспаровский конспективный перевод для Гаспарова, наверное, хорош, а для «немца», как водится, — смерть. Действительно, это Пушкин в «Заметках на полях» властно и метко определяет у Батюшкова, где у последнего «прелесть», где «темно» и где «вялое и лишнее». Гаспаров взирает сознательно на пример Пушкина и смело прочищает Анри де Ренье от надоедливых длиннот, сокращая его текст в переводе вчетверо⁵. А иностранный переводчик должен взирать на Гаспарова и сокращать Пастернака? Затея, думается, весьма рискованная. Тем более, что тут в переводоведческом наследии Гаспарова кроется некоторое теоретическое противоречие, остроты которого мог бы избежать на практике, наверно, только сам Гаспаров. Дело в том, что идея выбрасывания за борт всего «лишнего» из переводимого текста идет вразрез с важной переводческой установкой Гаспарова, которую он прекрасно сформулировал в одном из интервью: «Не заслонять собой подлинник от читателя»⁶; а заслонять собой можно, либо добавляя материал к подлиннику от себя, либо сокращая на свое же усмотрение исходный, авторский материал. В случае с Пастернаком при удалении переводчиком «проблемных» мест как лишних, как «четвертых строк», соотношения в тексте между «лирическими туманностями» и прояснениями будут искажены. Текст в целом сместится в сторону «гладкописи», и тем самым у читателей перевода создастся менее верный образ автора.

Более перспективное направление для усилий переводчиков Пастернака, на мой взгляд, указано в другой области научного наследия Гаспарова, а именно — в его филологии как «науке понимания»⁷, если точнее, то во втором из четырех больших циклов работ, о которых подробно писал В. Топоров в 1996 году. Этот цикл представляет собой «ряд статей, посвященных анализу «трудных» поэтических текстов», главная цель которых — «в восстановлении и экспликации смысловой структуры текста, латентно присутствующей в нем, но требующей от читателя очень больших усилий, которые обычно помогают вскрыть лишь отдельные фрагменты смыслового целого»⁸. К этому ряду статей примыкают четыре специальные работы на тему «Пастернак в пересказе», написанные совместно с И. Подгаецкой и К. Поливановым. В этих работах под рубрикой «сверка понимания» авторы берут пример с американской славистки Кэтрин Т. О’Коннор, автора книги о сборнике «Сестра моя — жизнь», посвященной поискам обоснованного ответа на «простейший вопрос: «О чем, собственно, говорится в этом стихотворении, в этой книге?»»##Гаспаров М. Л., Подгаецкая И. Ю. О Борисе Пастернаке. Пастер!
нак в пересказе: сверка понимания // Новое литературное обозрение.
2000. № 6. С. 163. См. также: Гаспаров М. Л., Подгаецкая И. Ю. Четы!
ре стихотворения из «Сестры моей — жизни»: сверка понимания //
Poetry and Revolution: Boris Pasternak’s My Sister — Life / Ed. Lazar
Fleishman // Stanford Slavic Studies. Vol. 21. Stanford: Berkeley Slavic
Specialties, 1999; Гаспаров М. Л., Поливанов К. М. «Близнец в тучах»
Бориса Пастернака: опыт комментария // Чтения по истории и тео!
рии культуры. Вып.

1. Гаспаров М. Л. Экспериментальные переводы. СПб.:
   ГИПЕРИОН, 2003. С. 11—12.[↩]
2. Гаспаров М. Л. Экспериментальные переводы. С. 11.[↩]
3. Шапир М. И. Эстетика небрежности в поэзии Пастернака
   (Идеология одного идиолекта) // Известия Российской академии
   наук. Серия языка и литературы. 2004. № 4.[↩]
4. Гаспаров М. Л. Темные стихи и ясные стихи: Тропы в «Сестре
   моей — жизни» // Eternity’s Hostage: Selected Papers from the
   Stanford International Conference on Boris Pasternak. May, 2004. In
   Honor of Evgeny Pasternak and Elena Pasternak. Part 1. Stanford Slavic
   Studies. Vol. 31:1. Stanford: Berkeley Slavic Specialties, 2006.[↩]
5. Гаспаров М. Л. Экспериментальные переводы. С. 13.[↩]
6. Калашникова Е. Михаил Гаспаров: «Не заслонять собой под! линник от читателя» // Русский журнал. 2001. 26 июня.[↩]
7. См.: Сонькин Виктор. Гаспаров, или Наука понимания. Lenta.ru (http://lenta.ru/articles/2005/11/09/gasparov/).[↩]
8. Топоров В. Н. Предисловие // Русский стих. Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика. В честь 60!летия Михаила Леоновича Гаспарова.
   М.: РГГУ, 1996. С. 12.[↩]