Борис Пастернак и «шекспировские силы» на «культурном фронте» холодной войны.. К предыстории «нобелевского» скандала

Предлагаемая работа не совсем обычна. Поэтому нам представляется полезным предварить ее небольшим вступлением, которое объединит несколько кажущихся несовместимыми тем, отраженных в заглавии.

Связь Пастернака с Шекспиром и его переводческая работа- общеизвестны. Грустная история «Доктора Живаго» и политические игры вокруг Пастернака разных спецслужб¹, с одной стороны, закончившиеся триумфом поэта и Нобелевской премией роману, с другой,- безусловно, укоротившие жизнь их автора, известны тем более².

Но все это- середина 1950-х годов вплоть до мая 1960 года. Отголоски бури чувствовались еще до 1965 года, когда наконец вышел в свет том «Библиотеки поэта» спредисловием другого знаменитого автора тамиздата, Андрея Синявского, и вплоть до конца 1980-х, когда роман все-таки стал доступен советскому читателю официально.

Наша же история предшествует всем этим событиям, а во многом и объясняет успех борьбы одинокого поэта, запертого советской властью в Переделкине, за свой роман и свою судьбу в мировой культуре. Это история того, как Пастернак еще в период дружбы с союзниками по антигитлеровской коалиции пытался прорваться с помощью своих шекспировских переводов и к своей семье, оказавшейся в Англии, и к зарубежному читателю.

Хотя Борис Пастернак- признанный классик русского поэтического перевода, единодушия в отношении кнему как переводчику, в том числе Шекспира, явно не наблюдается. Пример тому- публикация Б.Кагановича, посвященная проблемам взаимоотношений Пастернака и издателя собраний сочинений Шекспира, ленинградского профессора-кельтолога и шекспироведа А.Смирнова³. Его сотрудничество с поэтом было далеко не только от успешного эдиционного завершения, но даже и от простого взаимопонимания. Непростыми были и отношения Пастернака с его почти постоянным редактором М.Морозовым, которого, в итоге, поэт пытался заменить на не специалиста в шекспироведении, но серьезного историка русской драмы, прозаика и мемуариста Сергея Дурылина.

Но были у Пастернака две группы корреспондентови совершенно иного толка, с которыми он обсуждал свои переводы, проблемы их постановки в театрах, переводы на иностранные языки статьи о переводах Шекспира и т. д.

К первой относились английские литераторы и ученые Дж. Риви, У.Л.Ренн, С.М.Баура⁴, Исайя Берлин, С.Шиманский. Часть писем, направленных в их адрес, передавалась из рук в руки другим корреспондентам или жившим вАнглии сестрам поэта лично Исайей Берлиным, работавшим тогда в Британском посольстве в Москве, либо встречавшимися с Пастернаком сотрудниками дипмиссии.

Ко второй группе относились советские политические деятели первого ранга: И.Сталин, В.Молотов, А.Щербаков, М.Храпченко. Письма им посылались, разумеется, официально, хотя тоже не всегда по почте.

Речь в дальнейшем будет идти о переводах Шекспира, опастернаковской статье по этому поводу и ее публикации как в СССР, так и за границей в 1940-е годы. Этот период совпал с острой полемикой поэта с редакторами сочинений Шекспира А.Смирновым, М.Алексеевым и т.д., несогласными с Пастернаком и его подходом к переводам⁵.

Разумеется, эта полемика не имела сначала никакого отношения к любым зарубежным отзывам, до тех пор, пока сам Пастернак не свел названные в самом начале «шекспировские силы» английских профессоров и дипломатов и советских шекспироведов-профессионалов воедино.

Все началось еще с довоенного перевода «Гамлета» и продолжалось вплоть до неудач с попыткой поставить этот перевод во МХАТе с участием или под руководством Бориса Ливанова уже незадолго до начала живаговской эпопеи. Здесь мы будем постоянно встречать всех интересующих нас участников этой истории и в СССР, и за границей с 1940-х до 1960-х годов.

Но есть среди участников нашей истории и такие неожиданные фигуры, как И.Сталин.

Учитывая роль Сталина во всем этом сюжете, мы начнем с опубликованного впервые в Полном собрании сочинений карандашного варианта письма поэта вождю от 25 августа 1945 года по поводу постановок Шекспира в переводах Пастернака и начинающегося, как это не раз бывало, с общебытовых проблем:

…Я два года тому назад писал об этом В.М.Молотову. Очень быстро по его распоряжению явилась комиссия от Моссовета, признала помещенье непригодным для проживания, повторила посещенье и тем дело ограничилось. Я никого не виню, новых домов мало, и естественно, что квартиры достаются только людям чрезвычайным, крупным служащим и лауреатам <…>

Я пять лет работаю над лучшими произведениями Шекспира, и, судя по некоторым откликам у нас и за границей, не без удачи. Не может ли Комитет по делам искусств намекнуть театрам, что в отношении этих пьес они могут довольствоваться собственным вкусом и ставить их, если они им нравятся, не ожидая дополнительных указаний, потому что в театрах, да и не только в них, шарахаются всего, что живет только своими скромными силами и не имеет нескольких дополнительных санкций и рекомендаций. Так было в Московском Художественном Театрес Гамлетом, дорогу которому перешла современная пьеса «Иоанн Грозный»⁶.

Этот текст интересен тем, что в нем упоминается пьеса А. Н. Толстого «Иоанн Грозный», поставленная еще в 1944 году, но в Малом театре. Следовательно, говоря о МХАТе, Пастернак имел в виду не столько соперничество двух постановок на одной сцене, сколько неуместность постановки драмы о рефлектирующем шекспировском герое на фоне новой сталинской политикипо отношению к твердости и силе власти Ивана Грозного,отраженных в постановке Малого театра в самом конце войны.

Но к августу 1945 года, когда в письме Пастернака Вождю писалось о пьесе про царя Ивана, ее автора- Алексея Толстого- уже не было в живых: он умер 23 февраля 1945 года, а быстро снятая с репертуара пьеса больше не шла.

Ирония судьбы, однако, в том, что в 1946 году Сталинскую премию, через год после письма Пастернака Вождю, дали посмертно тому же Алексею Толстому, но уже за постановку второй части его дилогии о Грозном- теперь уже во МХАТе⁷.

Как стало известно только в 2000-е годы, сочетание слов «Сталинская премия», «шекспировские переводы» и «Алексей Толстой» еще драматичнее для Пастернака, чем он сам мог предположить. Приведем обширную документальную цитату из книги об одном из адресатов переписки Пастернака- председателе Комитета по делам искусств при СМ СССР М.Храпченко (именно этот комитет и упоминал Пастернак в письме Сталину 1945 года, а его председателю не раз писал именно по поводу Шекспира):

«Деятельное участие» и «недостаточно уверенное доброжелательство» проявилось и в Комитете по Сталинским премиям в марте 1943 г., когда там возникла кандидатура Пастернака. Вероятно, поэт знал об этом, как и Л.В.Никулин, Вс. В.Иванов и другие писатели, обсуждавшие между собой эту тему. «Дать премию первой степени Пастернаку»- предложил Н.Н.Асеев. Мотивируя, он говорил: «Его стихи за эти годы не были многочисленными, но мне кажется, что немногие из них, которые появились, сохраняют наше время для потомства <…> Кроме того, его переводы Шекспира ни в коем случае не могут быть подведены под рубрику переводческой деятельности. Это- заново прочитанный Шекспир, переведенный не только на язык, которым мы говорим, но и на язык наших чувств, наших мыслей. Я знаю, находились люди, которые даже упрекали Пастернака за то, что он «ушел в Шекспира в такие дни». Я думаю, что деятельность Пастернака далеко недооцененная в целом,- и в этом смысле является более ценной, чем писание посредственных стихов, хотя бы и посвященных по видимости темам Великой Отечественной войны, но ни в чем ей не свойственных»⁸.

Однако А.Толстой, Вл. Немирович-Данченко (кстати, постановщик «Гамлета» во МХАТе в переводе Пастернака, на что не обратил внимание публикатор!- Л.К.) и критик А.Гурвич сосредоточились на одобрении поэзии К.Симонова, более популярной.

Эта история не до конца понятна. Ведь именно Немирович-Данченко по совету Гамлета-Ливанова сменил перевод Анны Радловой, над которым уже начал работать, на пастернаковский. Известно письмо Немировича-Данченко Радловой по этому поводу в ноябре 1939 года: «Перевод этот исключительный по поэтическим качествам, это, несомненно, событие в литературе. И Художественный театр, работающий свои спектакли на многие годы, не мог пройти мимо такого выдающегося перевода «Гамлета»… Ваш перевод я продолжаю считать хорошим, но раз появился перевод исключительный, МХАТ должен принять его»⁹.

К имени Пастернака вернулся председатель ВКИ, возможно, не без влияния пастернаковского письма от 3 января 1943 года, в котором сообщалось о начале работы над переводом «Антония и Клеопатры». Храпченко, согласно стенограмме, сказал:

…Группа писателей обратилась в Совнарком с просьбой включить переводы в число тех областей искусства, за которые дают премии. Надо обсудить этот вопрос. Что из крупных работ есть в этом смысле?». На первый вопрос ответил Толстой: «Нельзя давать премию за перевод. В переводе «Гамлета» я на пятнадцатой строке найду ошибки в русском языке. И потом, это же не творческая работа». С.М.Михоэлс предложил «организовать одно заседание, на котором был бы поставлен вопрос, является ли перевод авторским трудом и можно ли давать за это премию». «Я считаю,- добавил он,- что за переводы будут премии на будущий год». Храпченко уступил единодушному натиску Толстого и Михоэлса (кстати, знаменитого исполнителя Короля Лира на идише.- Л.К.): «Тогда отпадает вопрос о Пастернаке». Идею Асеева обсудить стихи он не поддержал¹⁰.

Так закончилась история с «Гамлетом»; позже, в марте 1945 года, премию за перевод «Божественной комедии» получил М.Лозинский, и решили, что две премии за поэтический перевод- многовато, да и драмы Шекспира далеко не целиком поэтические.

А дальше наступил 1946 год с его ждановским августом, и все стало настолько тяжело для Пастернака, что говорить и даже думать о Сталинской премии было уже невозможно. Хотя отдельные издания переводов выходили много и исправно (как указывает В.Перхин, из двадцати напечатанных при жизни Пастернака книг его переводов из Шекспира семь увидели свет с 1941 по 1947 год), ожидания поэта, как мы видели и увидим, были значительно больше.

Однако письмо Пастернака Сталину не просто нервное послание трудно живущего поэта Вождю. В каждом абзаце оно продумано и просчитано.

Начиная с этого момента, мы будем подробно анализировать большинство представленных здесь документов, так как большая их часть опубликована в последнее время, и часто различные публикации пастернаковских документов не сопоставляются между собой, не учитываются во взаимных комментариях, а порой «первопубликаторы» не знают о том, что найденные ими документы давно известны.

Итак, письмо Сталину. Мы не рассматриваем здесь самое его начало, так как рассказ о нервном заболевании, даже повисшей правой руке и необходимости писать левой, карандашом, о заболевании, ставшем результатом переутомления от постоянной и физически трудной работы над переводами, встречается в письмах Пастернака самым разным корреспондентам; равно как и проблемы с квартирой, прикреплением к кремлевской поликлинике, которые обсуждаются с разными адресатами, включая названноговписьме Сталину Щербакова. Это важно помнить, поскольку письмо поэта написано, по нашему мнению, с явным расчетом на то, что его Читатель либо его помощники могут сравнить написанное и с письмами другим вождям и начальникам, да и с перлюстрированной перепиской поэта и спецсообщениями сексотов НКВД.Поэтому каждое слово здесь предельно выверено.

Впервые основные темы письма Сталину и чуть ли нев тех же словах появились в письме от 4 февраля 1941 года кОльге Фрейденберг:

Ты говоришь, что я молодец, а между тем и я стал приходить в отчаянье. Как ты знаешь, атмосфера опять сгустилась. Благодетелю нашему кажется, что до сих пор были слишком сентиментальны и пора одуматься. Новое увлеченье, открыто исповедуемое,- Грозный, опричнина, жестокость. На эти темы пишутся новые оперы, драмы и сценарии. Не шутя. Меня последнее время преследуют неудачи, и если бы не остаток уважения в неофициальной части общества, в официальной меня бы уморили голодом (IX, 203-205).

Именно в этом письме упоминается о том, что вышел журнальный вариант «Гамлета», где сглажены «резкостии странности», и о том, чего не будет в варианте для МХАТа.

Комментаторы верно указывают на то, что речь идет о»Петре I» Алексея Толстого и «Иване Грозном» Эйзенштейна-Прокофьева. Однако никаких пояснений не дается к словам о «сентиментальности» со ссылкой на «Благодетеля».

Похоже, что здесь возможен комментарий. Ведь известен рассказ Бориса Ливанова о реакции Сталина именно на «Гамлета»:

В сороковом году на кремлевском приеме некто не в штатском- военный- приглашает Ливанова следовать за собой. Ну, думает артист, доигрался. Однако попадает он в особый зал, где «известные все лица». Жданов у рояля- музицирует. Через некоторое время входит Сталин, и Ливанов оказывается с вождем лицом к лицу. Сталин спросил, над чем в театре идет работа, и услыхав, что ставится «Гамлет», выразил недоумение: «Ведь Гамлет- слаб». Шел сороковой год и на том же приеме показывали фильм «Если завтра война», а в нашей театральной и не только театральной литературе гамлетизм толковался как синоним слабости. В Литературной энциклопедии 30-х годов прямо сказано: гамлетизм- это слабость. «У нас Гамлет сильный, товарищ Сталин»,- отвечал актер, который готовил роль. «Это хорошо,- отозвался вождь, ведь слабых бьют».

Характерно, что этот рассказ своей матери Василий Ливанов поместил с минимальными изменениями в работе «Невыдуманный Пастернак»¹¹. Таким образом, след сталинских слов в письме Пастернака хронологически вполне возможен.

Необходимо установить истоки или предысторию письма Пастернака Сталину. Где-то около 1945-1946 Пастернак явно разочаровался в русской эмиграции. Не исключено, что из-за ее советофильских настроений. Но западная ориентация поэта имела еще одно направление.

Уже с 1943 года у Пастернака (кажется, по инициативе английской стороны) установились дружеские отношения с сотрудниками английского посольства в Москве. А с середины 1945 года, после прибытия в Москву Исайи Берлина, контакты с английскими поклонниками стали систематическими. Через сотрудников посольства, в частности, А.Хольдкрофт, еще и до Берлина осуществлялись и прямые связи с сестрами поэта, в свою очередь общавшимися с Исайей Берлиным¹².

Еще в 1943 году, как мы знаем теперь, сексот записывал за Пастернаком («не позднее 24 июля 1943 г.») разговор как раз о таком общении:

Пастернак Б.Л., поэт. «Теперь я закончил новый перевод «Антония и Клеопатры» Шекспира и хотел бы встречаться сРиски (это, естественно, пресс-атташе Британского посольства Дж. Риви, как и указывают публикаторы.- Л.К.) для практики в английском языке <…> Нельзя встречаться, с кем я хочу. Для меня он человек, иностранец, а никакой дипломат…»¹³

Отношения с Риви были глубокими и давними, как указывают Е.Б.и Е.В.Пастернак: «Завязавшаяся переписка (еще 1930-х годов.- Л.К.) подкреплялась редкими встречами в Париже (1935), в Москве и Переделкине (1943-1945)»¹⁴, а письма ему, как нам представляется, были попыткой скрытой связи с сестрами и поклонниками в Англии.

Итак, основные события, связанные с переводами Шекспира, происходили примерно с 1941-го по 1945 год: с момента окончания работы над переводом «Гамлета», неудачи с постановкой трагедии во МХАТе в 1940-1941 годах и до первой попытки выдвижения Пастернака на Нобелевскую премию профессором Оксфорда С.Баурой в январе 1946 года.

Как кажется исследователям, поэт о выдвижении мог тогда и не знать, хотя мы полагаем и попытаемся показать, что это не так. А со статьями Бауры о себе, появлявшимися с 1943 года, Пастернак был точно знаком, как следует из его писем автору.

Письмо Сталину написано в августе 1945 года. В декабре 1946 года Пастернак начинает активно писать своим английским корреспондентам. Это период, открывшийся если не требованием, то категоричной просьбой, адресованной Вождю, о постановке шекспировских пьес в своих переводах и ознаменованный началом активной переписки с английскими историками и филологами, которая, в итоге, приведет к Нобелевской премии, полученной при их активнейшем участии, а в результате- и к предсмертному скандалу с Советской властью, уже в лице Н.Хрущева.

На эти полтора года приходятся два из трех «доживаговских» посланий поэта С.Бауре (третье- надпись на тетрадке стихов от 10 апреля 1948 года). О том, что он собирается писать Бауре и Шиманскому, Пастернак сообщал сестре в письме, датированном 11/24 декабря 1945 года (IХ, 426, 430). А 25 декабря датировано уже англо-русское письмо Бауре с благодарностью за англоязычную антологию русской поэзии 1943 года, которую поэт получил через два года после ее выхода.

25 октября 1945 года Баура послал, как указывает публикатор переписки с Баурой Памела Дэвидсон, свои переводы Блока Пастернаку и Чуковскому через Берлина¹⁵. Около 5 ноября 1945 года Баура посылает через него же те самые две книги, о которых писал Пастернак Бауре¹⁶.

Это письмо поэта Бауре не было отправлено по обычной почте, его вновь передал Берлин##Ibidem.

1. Толстой И. Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ.М.: Время, 2009. Новейшие сведения и публикацию файлов ЦРУ см.: http://www.washingtonpost.com/world/national-security/during-cold-war-cia-used-doctor-zhivago-as-a-tool-to-undermine-soviet-union/2014/04/05.[↩]
2. Флейшман Л. Встреча русской эмиграции с «Доктором Живаго»: Борис Пастернак и «холодная война». Stanford Slavic Studies. 2009. Vol. 38.[↩]
3. Каганович Б. А.А.Смирнов и пастернаковские переводы Шекспира// Вопросы литературы. 2013. № 2.[↩]
4. Русское написание фамилии Bowra представляет определенные проблемы. Пастернак и некоторые исследователи пишут Боура, а современное написание предпочитает Баура. В данной статье, не преследующей текстологических целей, мы будем везде писать Баура. [↩]
5. Многие тексты М.Морозова или К.Чуковского, критиковавших предшественников Пастернака по шекспировским переводам, содержали в себе отголоски полемики о буквальном и творческом переводе, которая велась в 1930-1940-е годы в советской печати. Этих критических текстов почти нет в громадном собрании «Пастернак: pro et contra», на которое мы будем не раз ссылаться. Так, имя Смирноваздесь фигурирует лишь как упомянутое в письме Б.Пастернака кО.Фрейденберг, а тексты Морозова и Чуковского приводятся в достаточном для понимания их позиций объеме. Эта полускрытая полемика может стать предметом специального исследования.[↩]
6. Пастернак Б. Полное собрание сочинений в XI тт. Т.IX. Письма 1935-1953. М.: Слово, 2005. C. 407-408. В дальнейшем письма Пастернака цитируются внутри текста с указанием тома римскими цифрами, а страницы- арабскими.[↩]
7. См. подробно: Толстая Е. «Алешка» и «Аннушка»: К истории литературных отношений Анны Ахматовой и Алексея Толстого// http://www.utoronto.ca/tsq/31/tolstaya31.shtml. [↩]
8. Деятели русского искусства и М.Б.Храпченко, председатель Всесоюзного комитета по делам искусств. Апрель 1939- январь 1948. Свод писем / Издание подготовил В.В.Перхин. М.: Наука, 2007. С.185-186. [↩]
9. Ливанов В. Между двумя Живаго. Воспоминания и впечатления. Пьесы для драматического театра. СПб.: Азбука-классика, 2010. С.134. В собрании «Pro et contra» приведен лишь небольшой фрагмент этого документа, касающийся только военных стихов Пастернака.[↩]
10. Деятели русского искусства и М.Б.Храпченко… С.185-187. [↩]
11. Этот текст содержится в воспоминаниях Е.Ливановой в сборнике памяти мужа, который цитирует ее сын. См.: Ливанов В. Между двумя Живаго… С.232-234 (глава «Невыдуманный Пастернак»).[↩]
12. Подробно и разносторонне эта тема освещена в книге: Флейшман Л. Борис Пастернак и Нобелевская премия. М.: Азбуковник, 2013. Самая четкая формулировка на странице 8. Ср. также эту ситуацию с ахматовской точки зрения: Копылов И., Позднякова Т., ПоповаН. И это было так. Анна Ахматова и Исайя Берлин. СПб.: Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме; ООО «Драйв», 2009. Особенно см. 2-е издание этой книги (2013). [↩]
13. Спецсообщение Управления контрразведки НКГБ СССР «Об антисоветских проявлениях и отрицательных политических настроениях среди писателей и журналистов» // Б.Пастернак. Pro et contra. Б.Л.Пастернак в советской, эмигрантской, российской литературной критике. Антология. Том 1. СПб.: ИБИФ, 2012. С.924-925. [↩]
14. Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В. Очерк исследований о Б.Пастернаке // edu.novgorod.ru/fulltext/167/past301002.rtf?.[↩]
15. Davidson P. C. M. Bowra’s «Overestimation» of Pasternak and the Genesis of Doctor Zhivago // The Life of Boris Pasternak’s Doctor Zhivago / Ed. By Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies. 2009. Vol. 37. [↩]
16. Davidson P. Pasternak’s Letters to C.M. Bowra // The Life of Boris Pasternak’s Doctor Zhivago… P. 75. [↩]