Большая игра

Весной 1986 года итальянская печать и телевидение словно забыли о том, что мир культуры – отечественной и зарубежной – широк и разнообразен и что в этом мире происходит немало значительных событий. Все средства массовой информации, как заколдованные, интересовались только одним: в Венеции открывается выставка «ФУТУРИЗМ ФУТУРИЗМЫ». Вышел отлично сделанный каталог выставки¹ – репродукции более шестисот футуристических картин, документы и «Словарь футуризма» – маленькая энциклопедия – от А до Z, в которой можно найти все, имеющее отношение к этому движению, игравшему большую роль в авангардистской панораме XX века.

Выставка, открытая до ноября прошлого года, была расположена в историческом здании Палаццо Грасси, которое принадлежит фирме ФИАТ. Акционерное общество Палаццо Грасси было создано в 1984 году, и в каталоге напечатан занятный материал, помещенный от имени Комитета друзей Палаццо Грасси. Мы узнаем, что «одна большая фирма» (ФИАТ) приняла решение участвовать в организации культуры не эпизодически, как она это делала до сих пор, но постоянно. Выставка «ФУТУРИЗМ ФУТУРИЗМЫ», говорится далее в статье, лишь первый шаг, конкретное проявление доброй воли и как бы обещание: в будущем предусматривается много выставок, симпозиумов, театральных постановок – «большая фирма» тем самым отвечает на запросы и пожелания общественности. Экономические силы страны решили внести свой вклад в дело культурного прогресса. От них этого ждали, они пошли навстречу ожиданиям.

Глава ФИАТ – адвокат Джанни (Джованни) Аньелли. Ремонт Палаццо Грасси был выполнен в рекордно короткие срока. Он обошелся в 2 миллиарда 800 миллионов лир. Половину этой суммы дала фирма ФИАТ, половину американский партнер, корпорация «Юнайтед технолоджи». Ее президент Роберт Дэниэл вместе с Аньелли оказался меценатом, и американская печать объявила выставку в Венеции «главным культурным событием года». В состав Комитета друзей Палаццо Грасси входит президент этого комитета, Сюзанна Аньелли, и еще тридцать человек: члены семьи Аньелли, менеджеры, деятели культуры. Большую роль в нем играет Витторе Бранка, авторитетный исследователь, много лет руководящий венецианским Фондом Чини, – имя Бранки обеспечивает научный престиж.

Среди менеджеров выделяются Чезаре Ромити, один из руководителей ФИАТ, определяющий, в частности, и линию фирмы в области «завоевания культуры», и Марио Валери Манера, идеолог.

После падения фашизма, в результате решающей роли, которую коммунисты сыграли в движении Сопротивления, влияние марксистской культуры на итальянскую интеллигенцию было громадным. Это не означает, что все писатели и художники действительно усвоили принципы научного социализма. Но Моравиа писал: «Марксизм глубоко проник в нашу культуру, в шкалу наших культурных ценностей», а Витторини писал о «социализме чувства». Присоединение интеллигенции к левой культуре было массовым и искренним, верили в то, что наступит «Второе Рисорджименто». Потом, однако, наступило известное разочарование и смятение умов, так как далеко не все ценности Сопротивления претворялись в реальность. Тем не менее деятели культуры в большинстве своем оставались левыми. Марио Валери Манера раньше других представителей патроната понял «угрозу» влияния марксизма, счел момент подходящим и основал премию Кампьелло, которую финансируют промышленники Венето. Объявленной целью было «высвободить интеллигенцию из плена левых идей». Валери Манера – президент жюри премии Кампьелло. Премия крупная и престижная. Ее создание явилось ловким шагом на пути к выработке стратегии итальянского патроната в сфере культуры.

Светская хроника, связанная с вернисажем, кажется несколько вульгарной. Три категории приглашенных, и только гости первой категории ужинали вместе с Аньелли. Разумеется, это вызвало много толков: почему министр Н. Н. не попал на прием, а художник-модельер (в Италии его называют «стилист») Валентине на нем был. На это возражали: министры приходят и уходят, а художники-модельеры служат общенациональным интересам, миланская мода уже обгоняет парижскую.

Однако всю операцию «Венеция» вряд ли можно объяснить тем, что Аньелли вспомнил о Лоренцо Великолепном. Отчасти это было вызовом, брошенным государству, которое плохо ли, хорошо ли, но занимается организацией культуры. Так, по данным, опубликованным летом 1986 года, сто сорок восемь различных итальянских культурных организаций признаны достойными получения регулярных государственных субсидий. Но государству не всегда легко конкурировать с частным капиталом, и впечатление такое, что ФИАТ сознательно и целеустремленно завоевывает позиции в культуре невзирая ни на какие «но» и «однако».

В Италии экономическая власть принадлежит государству, монополистическому капиталу и гигантским концернам (parastatali): в них представлены и государство и монополии, но доля государства преобладает. Иногда интересы сторон совпадают, иногда, напротив, создаются отношения соперничества и. конкуренции. В то время, когда в Турине (где расположены основные предприятия ФИАТ) у власти находилась красная джунта, возглавляемая синдаком-коммунистом, там тоже провели выставку, посвященную футуризму, но она прошла почти незамеченной, как рядовое культурное мероприятие. Сейчас все иначе. Думать о футуризме, не задумываясь о политике и об идеологии, немыслимо. Существует триада: Габриеле Д’Аннунцио (1863 – 1938), Филиппе Томмазо Маринетти (1876 – 1944) и Бенито Муссолини (1883 – 1945). Операция «Венеция», по глубокому убеждению автора статьи, не может быть расшифрована, если взять се изолированно, вне контекста большой игры, которую ведет Аньелли и круги, которые он представляет, в духовной и культурной жизни современной Италии.

Мы читаем: «Какие знания, ценности, моральные нормы будут заложены в информирование населения и систему образования – проблема прежде всего политическая»². О ценностях и моральных нормах – именно об этом предстоит говорить. Однако, прежде чем писать о футуризме, представим себе фон, иными словами – что конкретно предлагает массовая культура рядовому итальянцу. Возьмем лишь несколько примеров, обратившись к журналам, книгам, телевидению.

В Италии любят слово «феномен», и феноменов в Италии много. Феномен Лина Согис. Издательство Мондадори, очень крупное, выпустило две ее книги, ставшие бестселлерами: «Бонтон» и «Вещи, которые надо знать». Женщинам даются советы на все случав жизни. Точно сказано, что элегантно и что нет (речь идет не о туалетах, а о поступках). Как выбирать друзей, как устраивать прием, как реагировать на измену мужа или любовника, как поздравлять либо выражать соболезнование, как делать подарки, в какой мере удобно и прилично элегантной женщине говорить о деньгах. Лину Сотис можно считать основоположницей жанра: в таком же плане работает еще несколько дам, все их книги имеют коммерческий успех. Феномен Ванна Марки. Она начала с того, что успешно рекламировала на телевидении шампуни и кремы. Потом выбрала тему: как научить итальянцев похудеть. Нашла для передачи доверительный тон и решила «начать создавать свой собственный образ». И создала. Передача называется «Мои господа», так же названа автобиографическая книга. (Кстати, автор предисловия сравнивает Ванну Марки с… Мадам де Сталь.) Вот названия двух глав: «Я встретила своего волшебного принца, но нам не суждено быть счастливыми вместе», «Он изменил мне, но, использовав мотив измены, я сумела создать корону своего успеха». Феномен Раффаэлла Карра. Это знаменитая телевизионная звезда, кумир мелкой буржуазии. Образец всех добродетелей, примерная жена, мать и налогоплательщица, на ее шоу присутствуют великие мира сего; обладает «легким и милым чувством юмора».

В периодических изданиях появляется много материалов, в разных планах анализирующих суть мечты. О чем мечтают современные итальянские девушки? Естественно, о любви и о браке. Но вкусы меняются на глазах. В прошлом десятилетии девушки думали о замужестве с богачом, но сам богач представлялся антипатичным: лысый, толстый, старый. Импонировали также некоторые профессии, например летчики. Теперь положение иное, теперь летчик всего лишь воздушный извозчик. Старого богача тоже нет. Его место занял новый положительный герой – менеджер. Он уверен в себе, элегантен, знает четыре языка, ему около сорока, «и он никогда не постареет».

Сокрушительный удар был нанесен также образу писателя. «Когда-то рисовали домик, в котором до утра горит свет. Возникали романтические картины: живописный беспорядок, благородная бедность. В этой нищенской обстановке живет человек с высоким лбом и задумчивым взглядом – гений. Даже в мечтах девушки вряд ли хотели выйти за него замуж, но писателя любили, пока он был молод, и почитали, когда становился стариком. Сегодня…»

Автор этого эссе – Франческа Дуранти; ей принадлежит несколько романов. Она назвала эссе «Шоу с романистом» и с горечью, прямо и жестко пишет о том, к каким унижениям должен быть готов писатель, на какие трюки соглашаться, если хочет привлечь к себе хотя бы мимолетное внимание людей, которых в самом деле никакая литература не интересует. В надежде продать несколько лишних экземпляров своей книги писатель мечтает хоть на пару минут показаться на телеэкране, пусть даже в передачах, не имеющих ничего общего с литературой. Если приходит приглашение от ТВ, рассказывает Франческа Дуранти, сначала, может быть, и колеблешься, но издатель настаивает. Кончается дело тем, что идешь. Так, Дуранти оказалась в одной компании с Ванной Марки и какими-то спортсменками. Самое большое унижение она испытала, увидев в передаче одного известного романиста (имени она назвать не хочет) рядом с… урологами. Передача была посвящена циститу, писатель – не врач, он пишет пользующиеся успехом романы «о женской душе». В качестве кого он мог заниматься циститом? «Плохи наши писательские дела, – пишет Дуранти, – если для того, чтобы на секунду запомниться не-читателям, мы бываем вынуждены гримироваться»³.

Один из наиболее известных писателей-католиков Луиджи Сантуччи дал интервью, озаглавленное «Писатели и филистеры»⁴. Романы Сантуччи окрашены мягким и поэтическим юмором, он никогда не бывает саркастичным. А интервью полно презрения и гнева. Нарисована ошеломляющая картина итальянского литературного мира. Обвинения предъявлены всем: писателям, издателям и читателям. О писателях: «Сколько из нас проституируют, сочиняют порнографические и гастрономические книги, приноравливаясь к телевизионному репертуару». Об издателях: «Они наспех выпускают книги, не любя, потом торопятся сплавить в магазин и, если нет успеха, безжалостно отправляют под нож». Кроме того, издатели устремляются в США, чтобы выклянчить «пусть эфемерный, пусть безвкусный, но самый свеженький бестселлер, потому что заокеанское общество навязывает нам такие вкусы». А читатели: они не уважают ни писателя, ни его творчество, покорно следуют за литературной модой и мечтают попасть на какой-нибудь прием, где присутствуют звезды литературного Олимпа. «Наше слово становится второстепенным, – пишет Сантуччи. – Мы, писатели, сами начинаем относиться к нему скептически. А под конец сдаемся».

Конечно, сдаются не все, и сам Сантуччи тоже не сдается, а работает, веря в исповедуемые им моральные ценности. Он, как и многие другие, не хочет примириться с мыслью, что гуманитарной культуре грозит уничтожение. Настоящие книги останутся жить в веках, – в этой связи он называет имена Мандзони, Толстого, Томаса Манна. Сантуччи верит в бессмертие слова и в то, что Большая История подтвердит это. А если не подтвердит, тем хуже для Большой Истории, считает Сантуччи, ссылаясь на Гегеля. Мы тоже не можем представить себе, что в будущем великие имена окажутся забытыми. Но существует одно свидетельство Борхеса. Он читал лекции в Мичиганском университете, и там студенты третьего курса литературного факультета никогда не слышали, кто такой Бернард Шоу и Наполеон. Стенограмму этой беседы извлек из своих архивов еженедельник «Эспрессо» уже после смерти Борхеса. Писателя спросили, неужели возможно, что лет через пятьдесят и в Европе не будут знать таких имен. Борхес ответил: «Если процесс американизации будет продолжаться, вполне возможно».

Однако продолжим разговор о феноменах. Теперь уже о феноменах-мужчинах. Неаполитанский инженер Лючано Де Крешенцо. Он неожиданно сделал головокружительную карьеру на телевидении и в литературе. Сначала написал книгу «Рафаэль», которую назвал «трагический роман об одиноком человеке». 6 издательстве, куда обратился Де Крешенцо, рукопись не понравилась редактору, занимающемуся художественной прозой. Но ее напечатали в серии юмора, и спрос на книгу был колоссальный. Де Крешенцо убежден в том, что способный человек может хорошо написать на любую тему, и в следующий раз обратился к античности. Его книга «О, диалоги!», написанная на материале древнегреческой философии, разошлась в количестве около полумиллиона экземпляров, теперь он собирается написать второй том истории греческой философии, а затем книгу о теории относительности Эйнштейна. Де Крешенцо уже получил одну литературную премию, но хочет премию Наполи. Он убежден, что его не выставляют кандидатом на нее только потому, что опасаются его славы: он бы непременно победил. Конкуренты… критики… проклятые интеллектуалы, притворяющиеся из снобизма, что верят в какие-то высшие категории, в то время как все измеряется спросом, рынком. Что касается интеллектуалов, заявляет Де Крешенцо, его отталкивает самое слово: достаточно писать темно и непонятно, чтобы быть зачисленным в эту категорию.

Литературоведы, социологи и психологи анализируют причины несомненного и большого успеха такого вот Де Крешенцо и ему подобных и приходят к выводу, который наиболее ясно сформулировал один из авторитетных литературных критиков – Франко Фортини. Он прямо пишет о том, что распространяется плебейский, мещанский вкус. Некоторые социологи раздраженно говорят о карьеризме, о нравах мафии в литературном мире. Другие обвиняют писателей в том, что они сами выпустили джинна из бутылки, сочиняя несерьезные и некачественные книги.

В последние годы в рамках итальянского общества происходят определенные социальные трансформации, меняется расстановка сил, возникают новые структуры. Новые черты приобрел процесс американизации. Волна неоконсерватизма, с некоторым отставанием, докатилась и до Италии, и возросшая роль менеджера, превратившегося в «положительного героя», на которого надо равняться, не случайна. Несколько лет тому назад в Италии считалось еще модным говорить об эгалитаризме. Сейчас этого нет. То и дело более или менее прозрачно пишут о том, что ценности Великой французской революции «устарели». Массовая культура в изобилии снабжает «среднего итальянца» советами и моделями, в слове и в образе. Но для определенной социальной прослойки запрограммировано нечто иное, и тут мы вспоминаем слова об американизации, произнесенные Борхесом. Однажды в газете было помещено интервью с инженером-южанином, работающим в Турине, в ФИАТ. Его спросили относительно языка. Он сказал, что если на совещании присутствует Аньелли, говорят только по-английски. Показательно.

Весной 1986 года в Италии усиленно рекламировался новый журнал «Класс», причем печатная реклама давалась по-английски и по-латыни. А телевидение нашло «незабываемый образ»: элегантный, молодой, уверенный в себе человек, вероятно, тот самый менеджер, которого прочат в положительные герои. В первом номере под заглавием – узкая красная полоска, и на ней напечатано: «Журнал руководящего класса». В редакционной статье первого номера говорится о «жажде капитализма» и о том, что журнал «Класс» намерен давать своим читателям всю нужную информацию, но одновременно чтение будет доставлять и удовольствие. Напечатаны интервью с членами семей крупных промышленников. Никаких вульгарностей типа «Плейбоя» нет. Много рекламы.

За несколько лет до «Класса» начали издавать журнал «Капитал», причем рассчитан он был на тот же самый круг – не на элиту буржуазного мира, а тех, кто жаждет когда-нибудь добраться до элиты. Оба журнала создал опытный профессионал Паоло Панераи. Идеологически и «Капитал», и «Класс» делают максимум возможного, чтобы ввести своих читателей (кто-то ядовито сказал «мажордомов») в преддверие того социального слоя, который превозносится всеми доступными средствами. Думаю, что пределом мечтаний читателей «Класса» или «Капитала» было бы получить приглашение, по самой скромной категории, на венецианскую выставку.

Итак, кто сегодня в Италии считается властителем дум? Чьи писательские имена надо называть в первую очередь? Какие литературные группы следует считать наиболее влиятельными? Чего эти группы хотят? В чем они разочарованы? Что принято выдавать за общепризнанные ценности? Эти вопросы очень занимают и американских деятелей культурной индустрии, которые проявляют повышенный интерес к итальянской литературной и культурной элите, я французских интеллектуалов, не таких напористых, но более ироничных, еще ранее пришедших к некоторым предварительным выводам, поскольку следят за итальянскими новостями. Выводы французов: список больших писателей редеет. Кроме того, их удивляет политика, связанная с бестселлерами. Итальянцы аккуратно публикуют данные о книгах, пользующихся наибольшим рыночным успехом. Каждый сезон возникают «никому не известные имена, о которых мы, вернее всего, никогда больше и не услышим». Видимо, деньги они делают, но при чем тут литература? Наконец высмеиваются итальянские критики, потому что многие из них «с одинаковым энтузиазмом расхваливают произведения портного, комика, архитектора и повара» и даже применяют ко всем одинаковые эпитеты.

Итальянская печать отвечает примерно так. Действительно, в литературе не происходит ничего исключительного. Властителей дум нет. Шедевров не публикуют. Группы, бунтовавшие и ссорившиеся лет двадцать тому назад, успокоились. В соответствии с итальянской традицией, восходящей к XIX веку, профессиональные прозаики и поэты регулярно печатаются в ежедневных и еженедельных газетах. Знаменитая третья полоса, посвященная культуре, существует, хотя и дается по-разному: иногда в виде вкладыша из нескольких страниц;раз или два раза в неделю. Пытаются возродить и традицию романа-фельетона. Вообще же… Весной 1986 римская газета «Репубблика» поместила в трех номерах обзорную статью о положении в культуре. «Великое спокойствие», «Слабые нити» и «Пустая сцена» – таковы названия этого материала.

Но все это не так: сцена не пустая. Если идет большая игра, – а она идет, – кто-то выступает перед зрительным залом или руководит из-за кулис. Достаточно сослаться на то, о чем было сказано выше, – о том, как печать и телевидение формируют общественное сознание, создавая феномены, утверждая определенные ценности и предлагая модели и стереотипы.

Но вернемся к операции «Венеция». Интерес к футуризму возник не случайно. С конца 60-х годов в Италии во все возрастающем ритме публикуются эссе и книги, посвященные преимущественно Маринетти, но и многим другим писателям и художникам. Создание неоавангардистской «Группы-63» подогрело интерес. Главный биограф Маринетти Лючано Де Мария пишет, что надо сопоставить два факта: возникновение неоавангарда, естественно приведшее к стремлению «пересмотреть прежние оценки исторического авангарда», и одновременная публикация новых работ о фашизме, которые хотят, «не оправдывая, но отбросив политическое I’indignatio⁵, изучать сегодня по-новому взаимоотношения между футуризмом и фашизмом»⁶. Мне кажется это заявление Лючано Де Мария в высшей степени показательным.

Марксистский историзм не допускает схематизации и упрощений. Мир не окрашен только в черное и белое, и приклеивать ярлыки никогда не следует. Но есть большая и реальная угроза, которую, мне кажется, надо определить так. Сегодня, когда волна неоконсерватизма докатилась до Италии, желание подвести черту и фактически очень обо многом позабыть проявляется все явственнее. Был бум так называемой правой культуры, когда создали один странный центр – ЧИДАС – и провели международный конгресс, в котором приняли участие и некоторые крупные писатели и мыслители (Габриель Марсель, Ионеско и другие). Бум не состоялся, затея с правой культурой провалилась. Тогда, по всей вероятности, решили работать тоньше, не в лоб.

Подвести черту – значит попытаться размыть точные разграничения между понятиями правых и левых, фашистов и антифашистов, реакционеров и демократов.

1. »FUTURISMO FUTURISMI», Milano, 1986.[↩]
2. М. С. Горбачев, Политический доклад Центрального Комитета КПСС XXVII съезду Коммунистической партии Советского Союза, 25 февраля 1986 г., М., 1986, с. 23.[↩]
3. »Il Giornale», Milano, 10 giugno 1986.[↩]
4. »Stampa sera», Torino, 10 dicembre 1984.[↩]
5. Негодование (лат.).[↩]
6. »Marinetti e il futurismo». A cura di Luciano De Maria, Milano, 1981, p. XIX.[↩]