Богатство современного реализма

Ленин и мировая литература – тема неисчерпаемая. Дело, конечно, ие в том, чтобы еще раз перечислить, процитировать, прокомментировать известные высказывания и оценки Ленина, касающиеся писателей разных стран. Вне ленинского идейного наследия, взятого в широком, полном объеме, невозможно серьезно осмыслить ни одной идеологической проблемы нашего столетия, – невозможно, конечно, осмыслить и пути развития литературы нашего времени.

При повторном чтении ленинских трудов возникают все новые конкретные ассоциации с современным литературным процессом. Охватить сразу всю сумму таких возможных ассоциаций – дело непосильное. В настоящих заметках ставится задача гораздо менее обязывающая: поделиться некоторыми размышлениями относительно проблем литературы XX века в свете трудов В. И. Ленина, разумеется, никак не претендуя на то, чтобы высказать окончательную истину по всем вопросам, могущим показаться спорными.

1. КОНЦЕПЦИЯ ЭПОХИ

«Сопоставление имени великого художника с революцией, которой он явно не понял, от которой он явно отстранился, может показаться на первый взгляд странным и искусственным. Не называть же зеркалом того, что очевидно не отражает явления правильно?» ¹ Статья «Лев Толстой, как зеркало русской революции», открывающаяся этими словами, давно и широко вошла у нас в научный и читательский обиход. Но достаточно ли мы отдаем себе отчет, что в этой статье, начиная с первого абзаца, заключены обобщения, выходящие далеко за пределы трактовки творчества Толстого и русской литературы?

В изучении самого Толстого ленинские статьи явились подлинным научным открытием. Как не раз отмечали исследователи, именно благодаря Ленину «вся проблема изучения Толстого была сдвинута с индивидуально-психологической почвы на историческую» ². Не зная тех писем, дневников, записных книжек Толстого, которые мы знаем теперь, Ленин постиг внутреннюю логику развития гениального художника в эпоху больших социальных сдвигов. «Острая ломка всех «старых устоев» деревенской России обострила его внимание, углубила его интерес к происходящему вокруг него, привела к перелому всего его миросозерцания» (20, 39). Мы можем проследить назревание этого перелома по многочисленным документам, которые теперь опубликованы, – по размышлениям, которые Толстой заносил в дневник, по записям его бесед с крестьянами, мастеровыми, странниками на дорогах – теми, кого разорило и выбило из колеи наступление «господина Купона».

Непосредственное общение с народом и знание его жизни нужно, полезно, разумеется, не только художнику, но и ученому и общественному деятелю. (В кратком очерке-некрологе, посвященном Энгельсу, молодой Ленин не забыл отметить, что Энгельс, в бытность свою в Манчестере, «не только сидел в фабричной конторе, – он ходил по грязным кварталам, где ютились рабочие, сам своими глазами видел их нищету и бедствия»; эти впечатления отразились в книге Энгельса о положении рабочего класса в Англии – «книге, увлекательно написанной, полной самых достоверных и потрясающих картин бедствий английского пролетариата» (2; 8, 9). Художник, обладая повышенной эмоциональностью, особой впечатлительностью к конкретным явлениям жизни, способен по-своему, очень остро реагировать на народные бедствия и общественные сдвиги.

Степень внимания к реальным жизненным процессам, к нужде и борьбе масс – это, по Ленину, один из критериев величия мастера искусства. «И если перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях» (17, 206). Над мудростью этих строк не могли не задуматься и такие западные мастера культуры, которые были очень далеки от Ленина по взглядам, – например, Стефан Цвейг³. А Ромен Роллан отметил, что суждения Ленина о Толстом могут быть проверены и «на примере других великих творцов и на других эпохах», – ведь и писатели французского Просвещения, сами того не зная, «были всего лишь «зеркалом» той противоречивой работы, которая совершалась в умах их современников» ⁴.

На примере Толстого Ленин показал, что «зеркалом»больших освободительных движений может быть, при определенных исторических условиях, и такой художник, который сам от них отстраняется и их не понимает. Бурно развивающаяся социальная действительность, подъем сил народа создает почву для больших открытий в области искусства: в гениальном освещении Толстого сама «эпоха подготовки революции» выступила как «шаг вперед в художественном развитии всего человечества» (20, 19).

Все это необыкновенно важно для понимания судеб реализма в мировой литературе XX столетия.

В августе 1905 года Ленин писал в статье «Черные сотни и организация восстания»: «Все растет и будет расти число людей, совершенно чуждых всяким «планам» и всяким даже идеям революции, которые видят, чувствуют необходимость вооруженной борьбы при виде этих зверств полиции, казаков и черносотенных над безоружными гражданами. Выбора нет, все остальные пути заказаны. Не волноваться происходящим теперь в России, не думать о войне и о революции нельзя, а всякий, кто волнуется, думает, интересуется, вынуждается – становиться в тот или иной вооруженный лагерь. Вас изобьют, изувечат и убьют, несмотря на архимирный и до мелочности легальный образ ваших действий. Революция не признает нейтральных. Борьба загорелась уже. Борьба идет не на жизнь, а на смерть…» (11, 193).

Само собой понятно – тут имелась в виду отечественная действительность, конкретный момент революционной ситуации в России. Однако Лениным уловлена и некая более общая закономерность, определяющая поведение широких слоев людей в условиях резких классовых, политических схваток. Именно так – силою событий – втягивались и втягиваются многие интеллигенты разных стран в антимилитаристские, антифашистские, национально-освободительные движения, которыми так богат XX век – век, не признающий нейтральных.

Концепция XX столетия как эпохи движения человечества от капитализма к социализму складывалась у Ленина начиная с самых ранних его работ: достаточно вспомнить вдохновенные слова, завершающие книгу «Что такое «друзья народа»…», – о «ПОБЕДОНОСНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ», к которой русский рабочий класс пойдет «рядом с пролетариатом ВСЕХ СТРАН» (1, 312). Современное общество, писал Ленин в 1895 году, «само стремится к той же цели, которую поставили себе социалисты» (2, 8). Марксизм, утверждал Ленин, «указал пролетариату выход из духовного рабства, в котором прозябали доныне все угнетенные классы»: революционное движение развертывается во всем мире, «от Америки до Японии и от Швеции до Южной Африки» (23, 47).

Перспектива широкого развития революционных движений в разных странах и континентах отчетливо осознавалась Лениным задолго до начала первой мировой войны. Известны и те выразительные характеристики наступившей революционной эпохи, которые даны в ленинских работах послеоктябрьских лет. Стоит напомнить несколько строк из статьи 1918 года «Главная задача наших дней»: «История человечества проделывает в наши дни один из самых великих, самых трудных поворотов, имеющих необъятное – без малейшего преувеличения можно сказать: всемирно-освободительное – значение… России пришлось особенно отчетливо наблюдать, особенно остро и мучительно переживать наиболее крутые из крутых изломов истории, поворачивающей от империализма к коммунистической революции». «Война встряхнула массы, разбудила их неслыханными ужасами и страданиями. Война подтолкнула историю, и она летит теперь с быстротой локомотива. Историю творят теперь самостоятельно миллионы и десятки миллионов людей» (36; 78, 81 – 82).

Переход человечества от медлительного, более или менее плавного развития к развитию стремительному, скачкообразному, изобилующему неожиданностями и драматическими перипетиями, – та смена исторических периодов, о которых говорит в сжатой форме Программа КПСС, – в работах Ленина разных лет прослежен необычайно внимательно, в различных социальных, национальных ракурсах и вариантах: прослежен с той зоркостью к новому, которая составляет характерную черту ленинского мышления.

Ленинская концепция эпохи помогает нам яснее увидеть своеобразие тех исторических условий, в которых развивается мировая литература XX века. А ленинское истолкование творчества Толстого помогает – прежде всего своими методологическими принципами – разобраться в наследии крупных мастеров культуры, которые по рождению и воспитанию были связаны с буржуазным обществом и достигли творческого расцвета в условиях острых социальных потрясений.

Распад всех устоев старой, самодержавной, деревенской России стал той основой, на которой поднялся, вознесся на невиданную высоту эпический гений Толстого. В условиях социальной ломки великий художник преодолел границы своего классового сознания, стал, по собственным словам, адвокатом стомиллионного земледельческого народа.

Кризис буржуазного сознания, вызванный наступлением эпохи пролетарских революций, распад всех устоев буржуазного уклада воздействовал на мышление Анатоля Франса, Ромена Роллана, Бернарда Шоу, Герберта Уэллса, Генриха и Томаса Маннов, Теодора Драйзера, Уильяма Фолкнера, Эрнеста Хемингуэя, не говоря уже о целой плеяде их младших собратьев, талантливых мастеров критического реализма XX века. Воздействовал, конечно, очень по-разному, на каждого по-своему. Однако нельзя оценивать и анализировать этих художников, отвлекаясь от того факта, что они выросли и творчески сложились в условиях стремительных исторических перемен и не могли не отразить хотя бы некоторые существенные стороны этих перемен.

В свете взглядов Ленина на исторический процесс, с одной стороны, и на литературу – с другой, особенно очевидна несостоятельность вульгарно-социологических и эстетских догм, которые еще не до конца преодолены в литературоведении (и у нас, отчасти и у наших друзей за рубежом).

На Западе широко распространен взгляд, согласно которому реализм, достигший расцвета в XIX столетии, в нашем веке-де устарел и сходит на нет, уступая место различным «авангардистским» течениям. Полемика с подобными теориями велась у вас в последние годы уже неоднократно.

Догма об «устарелости» реализма выступает иногда и в другом варианте. В некоторых наших научных работах и учебных пособиях еще встречаются мнения, согласно которым реализм в зарубежных литературах, начиная чуть ли не с 1848 года, представляет затухающую кривую, вырождается и идет на убыль: авторы таких работ полагают, что художественный прогресс в настоящее время связан только с социалистическим реализмом, главным образом с творчеством советских писателей⁵. Спору нет, именно мастера социалистического реализма наиболее отчетливо выражают главную историческую тенденцию эпохи. Но можно ли, надо ли искусственно отгораживать этот передовой отряд от мирового литературного процесса?

На примере Толстого Ленин неопровержимо показал: определение классовой природы большого художника вовсе но всегда должно быть элементарно-однозначным. Обращаясь к разным аспектам, разным этапам творчества Толстого, Ленин говорит о нем и как о помещике, юродствующем во Христе, И как о художнике, мыслителе, в чьем учении отразилось «великое народное море, взволновавшееся до самых глубин, со всеми своими слабостями и всеми сильными своими сторонами…» (20, 71).

Обратим особое внимание на конец процитированной фразы. В «великом народном море» есть «свои слабости»! Духовная близость художника к трудовому народу не гарантирует его от заблуждений и ошибок. Напротив, у Ленина ясно сказано, что Толстой вносил в свое учение предрассудки народных масс, их наивность, мистицизм, отчуждение от политики. «Протест миллионов крестьян и их отчаяние – вот что слилось в учении Толстого» (20, 40).

Мы далеки от мысли, что следует механически переносить эти общеизвестные суждения Ленина, скажем, на Томаса Манна или кого-либо другого из зарубежных писателей XX века. Но эти суждения Ленина напоминают нам, что вовсе не обязательно относить ошибочные взгляды, иллюзии, предрассудки западных писателей за счет их приверженности корыстным интересам того или иного эксплуататорского слоя. Трудящиеся массы в условиях классового общества не застрахованы от буржуазных влияний, подвержены колебаниям.

И порой даже художник, со всей искренностью желающий работать на пользу человечества, «честно додуматься до истины» (как писал Т. Манн), поддается предрассудкам, ложным мнениям, которые идут вразрез с верно понятыми интересами народа.

Думается, что ленинские положения о двух культурах в каждой национальной культуре не следует толковать в том смысле, будто все те писатели, которые не являются последовательными демократами или социалистами, принадлежат к культуре эксплуататоров. Конечно, были и есть поэты или прозаики, абсолютно монолитные по своей социальной природе. Однако бывает и иначе. Бывает, что граница двух культур проходит через сознание и душу писателя. И лишь тщательным анализом можно отделить в творчестве этого писателя главное – от преходящего и наносного.

Опыт советского литературоведения за пятьдесят с лишним лет может и должен предохранять нас от поспешных и конъюнктурных оценок. Сколько уж было на нашей памяти случаев, когда иностранный литератор прославлялся, как абсолютно прогрессивный, или осуждался, как безусловно реакционный, на основе недавно написанных им газетных статей или случайных интервью, без достаточного учета всего пути этого литератора, главной сути его творчества! Щедрые векселя, которые наша критика в начале 30-х годов выдавала Андре Жиду, не были обеспечены реальным содержанием произведений этого весьма сложного мастера – буржуазного индивидуалиста, эгоцентрика по характеру и мироощущению. С другой стороны, десятилетия подряд Уильям Фолкнер третировался как реакционер и декадент; эта оценка была лишь отчасти пересмотрена незадолго до его смерти, и лишь, теперь, с дистанции времени, богатое, во многом противоречивое наследие художника выступает перед нами в своей стихийной народности и антибуржуазной реалистической силе.

Статьи Ленина о Толстом были в лучшем смысле слова злободневны, представляли непосредственный отклик на события идейной борьбы тех дней, когда они были написаны. Даже и в юбилейной статье 1908 года, даже и в некрологах 1910 года Ленин не обошел острых вопросов, дал прямую и нелицеприятную критику заблуждений Толстого с позиций революционного пролетариата. Но Толстой предстает в его статьях прежде всего как гениальный художник, чьи произведения будут ценимы и читаемы массами после победоносного социалистического переворота. В статьях Ленина учитывается и эволюция Толстого, разные этапы его развития, и то значение, которое он приобретет для народа в будущем. Статьи эти – даже если отвлечься от их глубинного теоретического смысла – представляют для нашей критики поучительный образец принципиально-нелицеприятного и в то же время по-хозяйски бережного отношения к сложному явлению искусства.

В наши дни, когда среди зарубежной интеллигенции происходят непрерывные, бурные, иногда очень запутанные процессы идейного размежевания и когда силы реакции прилагают немало усилий, чтобы приручить и сбить с толку видных деятелей культуры, которым бывает иной раз нелегко ориентироваться в быстро меняющейся обстановке, особенно важно, характеризуя крупных писателей, не поддаваться второстепенным и преходящим мотивам, оценивать их творчество четко и обоснованно.

Общеизвестно замечание Маркса (в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта») о том, что политические и литературные представители класса нередко существенно отличаются от того класса, который они представляют: идеолог лавочников не обязательно сам лавочник.

Естественно, что писатель, выражающий думы и чувства трудящихся, – не обязательно сам рабочий или крестьянин. Ленин напоминал, что настроение Белинского в письме к Гоголю зависело от настроений крепостных крестьян. А разве не зависел, скажем, протест Ромена Ррллана (а также Леонгарда Франка, Генриха Манна, немецких экспрессионистов из группы «Акцион») против первой мировой войны от антимилитаристских чувств широких масс населения Западной Европы – чувств стихийных, политически неоформленных, но по-своему сильных и искренних?

Неоспоримо, что литературы Запада, начиная с последних десятилетий XIX века, развиваются в условиях кризиса буржуазной идеологии. Этот кризис дает себя знать не только в широком распространении декадентских, модернистских течений, – он разнообразно отзывается во взглядах и творчестве многих писателей-реалистов. Однако на этих писателей оказывают сильное влияние и воззрения, чаяния, чувства, требования тех десятков миллионов людей, которые, по словам Ленина, творят историю в нашу эпоху. На них оказывает влияние и само направление исторического развития. Так создаются объективные предпосылки для обогащения реализма в мировой литературе XX века.

Ленинская теория отражения – и конкретное применение этой теории в статьях о Толстом – утверждает великие возможности реалистического художественного познания мира в нашем столетии. В годы, когда философы идеалистической реакции все настойчивее начинали толковать, что-де сама современная действительность становится туманной, зыбкой, ускользающей, исчезающей, по сути дела, иррациональной и непознаваемой, Ленин убежденно и упорно Отстаивал могущество познающего разума. Стоит вспомнить его слова о «живом дереве, живого, плодотворного, истинного, могучего, всесильного, объективного, абсолютного, человеческого познания» (29, 322). Сама эта цепь эпитетов с их нарастающей эмоциональной силой способна пробудить в мыслящем читателе исследовательскую страсть!

Фрагмент «К вопросу о диалектике», завершающийся этими гордыми словами, напоминает нам, что Ленин рассматривал диалектику как «живое, многостороннее (при вечно увеличивающемся числе сторон) познание с бездной оттенков всякого подхода, приближения к действительности» (29, 324), что, по мысли Ленина, даже и философский идеализм, который при своем последовательном развитии ведет «в болото, в поновщину», вместе с тем заключает в себе «один из оттенков бесконечно сложного познания (диалектического) человека» (29, 322).

Непримиримость к чуждой и враждебной идеологии, умение распознавать ее реакционность даже и под самыми хитроумными маскировками и прикрытиями – одно из важнейших качеств Ленина как общественного деятеля. И вместе с тем он был очень внимателен ко всем тем идеям и оттенкам идей, ко всем тем признаниям, свидетельствам, сведениям, которые могут обогатить представление человека о мире, о современном обществе.

Литература, по самой сути своей, очень чутка к «оттенкам», индивидуальным казусам, к особенностям данного, конкретного явления, которое, по известным словам Ленина, богаче закона. Должно ли нас удивлять, что Ленин – не просто как читатель, но именно как политик – проявлял живейший интерес к литературе как к источнику знаний об обществе и человеке?

Статья Ленина о книжке Аверченко, его отзыв о пьесе П. Бурже «Баррикада», откликавшейся, хотя и с охранительных позиций, на острые классовые бои во Франции перед первой мировой войной, показывает, что Ленин не пренебрегал в иных случаях и теми зарисовками жизни, которые он мог найти в произведениях одаренных литераторов из враждебного лагеря. Ведь знать врага полезно – именно в интересах борьбы против врага.

Тем более понятно внимание Ленина к тем зарубежным писателям, в книгах которых он находил правдивые картины реальных жизненных процессов. Примечательно, что он – и во время первой мировой войны, и после нее – проявлял самый живой интерес к антивоенной художественной литературе. В 1920 – 1921 годах он высказывал пожелание получить из-за границы «художественные произведения о войне» (51, 110), «романы и повести направления группы «Clarté» (вроде Latzko и т. п.) – пацифистски-критическое, оценка империалистской войны, выводы и т. п.» (53, 306).

«Войны ведутся теперь народами, – писал Ленин еще в 1905 году, – и потому особенно ярко выступает в настоящее время великое свойство войны: разоблачение на деле, перед глазами десятков миллионов людей, того несоответствия между народом и правительством, которое видно было доселе только небольшому сознательному меньшинству» (9, 154). Прошло еще десять – двенадцать лет, – и антивоенная тема, затрагивающая самые кровные интересы десятков миллионов людей, стала одним из магистральных направлений развития прогрессивной литературы мира. Можно понять, почему Ленин придавал этой теме особое значение. Советы, которые он давал писателям группы «Clarté» в известном письме к ним 1922 года, перекликаются с теми мыслями, которые он развивал несколькими неделями позже в «Заметках по вопросу о задачах нашей делегации в Гааге»: «надо объяснить людям реальную обстановку того, как велика тайна, в которой война рождается…». Необходимо, по мысли Ленина, «разобрать все те софизмы, которыми оправдывают войну в настоящее время, с самой детальной подробностью». Статья Ленина, непосредственно обращенная к коммунистическим ораторам и публицистам, по сути дела, ставит задачи, которые могут быть успешно решены отчасти именно средствами художественной (или документально-художественной) литературы: тут все время идет речь о детальности, конкретности, жизненности тех картин войны, которые надо показать народам. «Никакого действительно жизненного представления о том, как война может надвинуться и надвинется, мы не даем массам». «Надо объяснить людям со всей конкретностью еще и еще раз, как обстояло дело во время последней войны и почему оно не могло обстоять иначе» (45; 319, 318).

Было бы благодарной задачей – проследить, как откликнулись прогрессивные писатели разных стран на этот призыв Ленина. Речь тут должна идти, конечно, не только о книгах, авторы которых в прямом смысле вдохновлялись ленинской мыслью (например, о знаменитом в свое время романе Бехера «Люизит»). Стремление исследовать тайну, в которой война рождается, осмыслить опыт минувших трагических событий испытывали на исходе первой мировой войны – а тем более в последующие десятилетия – многие писатели, вобравшие в свое сознание боль и тревогу народов. Тут можно назвать немало выдающихся произведений западного критического реализма – от романа Генриха Манна «Голова» до «Военного летчика» Сент-Экзюпери.

Антивоенная тема, включающая выяснение причин обеих мировых войн, правдивые картины фронтовых будней, передачу настроений и чувств различных социальных групп, анализ последствий войны в жизни, быту, психологии людей, взгляд на мирное время под углом зрения войны и на военное время под углом зрения мира, – все это составляет громадный комплекс произведений и образов, один из важнейших идейно-тематических пластов, которыми обогатилась прогрессивная реалистическая литература в нашем столетии. Понятно, что писатели социалистического реализма, советские и зарубежные, от Шолохова и Федина до Штриттматтера и Дитера Нолля, внесли в разработку этой тематики особый и богатый вклад.

Можно перечислить длинный ряд новых идейно-тематических линий, появившихся в реалистической литературе нашего века. Это борьба против фашизма, выявление его исторических корней, срывание масок с неофашизма, расизма в многоликих современных разновидностях. Это и, если можно так выразиться, антикиплинговская тема, знаменующая, возвещающая крах господства колониальных держав. Это и тема кризиса буржуазной культуры, философские, моральные, эстетические вопросы, связанные с положением искусства и художника в современном обществе. Это и проблематика, порождаемая научно-техническими открытиями. В последние годы содержание реалистической литературы разных стран обогатилось большим кругом новых явлений и вопросов: писатели Г. Паризе, Дж.

1. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 17, стр. 206. В дальнейшем все ссылки на его издание даются в тексте с указанием в скобках тома и страницы.[↩]
2. Б. Эйхенбаум, О прозе, «Художественная литература», Л. 1969, стр. 63.[↩]
3. Об этом свидетельствует Гуго Гупперт в кн.: Hugo Huppert, Erinnerungen an Majakowskij, Frankfurta. M., 1966, S. 134.[↩]
4. P. Pоллан, Собр. соч., т. 14, Гослитиздат, М. 1958, стр. 565 – 566.[↩]
5. Об этом говорилось еще в 1957 году на дискуссия о проблемах реализма в мировой литературе (см. сб.: «Проблемы реализма», Гослитиздат, М. 1959). О живучести таких воззрений пишет В. Ивашева в статье «Советское литературоведение о критическом реализме в зарубежных литературах XX века» (см. сб.: «Советское литературоведение за пятьдесят лет», Изд. МГУ, 1967).[↩]