Ахматова и театр Вертинского

Сближение этих имен может показаться некорректным, однако историко-литературный ракурс темы дает возможность убедиться в ее филологической правомочности.

Александр Вертинский был современником и одногодком Ахматовой и справедливо считался родоначальником авторской песни в России. Его выступления на эстрадных подмостках в костюме Пьеро начались незадолго до революции. Вскоре молодой человек становится популярным в богемно-ресторанном кругу крупных российских городов — Москве, Киеве, Екатеринбурге, Одессе. В репертуаре Вертинского успехом пользовались сочиненные им песенки — такие как «Желтый ангел», «Танго «Магнолия»», «Лиловый негр» и еще десятки других любимых у нашей, в основном городской, публики.

Юный одесский гимназист Юрий Олеша, однажды увидев и услышав Вертинского, на всю жизнь сохранил в памяти образ «ни на кого не похожего» артиста:

Он пел то, что называл «ариетками Пьеро», — маленькие не то песенки, не то романсы, вернее всего, это были стихотворения, положенные на музыку, но не в таком подчинении ей, как это бывает в песенке или в романсе, — «ариетки» Вертинского оставались все же стихотворениями на отдаленном фоне мелодии. Это было оригинально и производило чарующее впечатление. Вертинский пел тогда о городе — о том его образе, который интересовал богему: об изломанных отношениях между мужчиной и женщиной, о пороке, о преданности наркотикам… Он отдавал дань моде, отражая те настроения, которые влияли в ту эпоху даже на таких серьезных деятелей искусства, как Александр Блок, Алексей Толстой, Владимир Маяковский¹.

Мелодии, жившие в нем, побуждали искать стихотворные тексты, принадлежавшие современным поэтам. Вертинский пел И. Северянина, Н. Гумилева, Ф. Сологуба, А. Блока, М. Волошина — перечень имен весьма внушителен. Не обойдена вниманием оказалась и Анна Ахматова. Из трех ее стихотворений, которые он положил на музыку и исполнял («Сероглазый король», «Темнеет дорога…» и «Ее простое желание»), наибольший интерес представляет романс «Темнеет дорога», где Вертинский предстал как соавтор (!) текста.

Сверхлапидарный оригинал Ахматовой таков:

Чернеет дорога приморского сада,

Желты и свежи фонари.

Я очень спокойная. Только не надо

Со мною о нем говорить.

Ты милый и верный, мы будем друзьями…

Гулять, целоваться, стареть…

И легкие месяцы будут над нами,

Как снежные звезды, лететь.

Биограф артиста В. Бабенко был первым, кто заинтересовался «преобразованием» ахматовского текста. Сопоставление оригинала с переделкой выполнено исследователем… в пользу Вертинского: «Что-то изменить в стихотворении великого поэта — дело почти безнадежное. Мы видим, однако, что Вертинскому это вполне удалось. Более того, рискну сказать, — уверяет нас биограф, — что смысл строки у Вертинского выражен сильнее и богаче оттенками»². Имеется в виду третья строчка первого четверостишия. Но посмотрим на это со-творчество еще раз.

Уже в самое начало стихотвоения Вертинским внесена «поправка»: «Темнеет дорога…» Исполнителю, вероятно, так удобнее — чтобы дорога темнела. Ему нет дела до цветовых предпочтений автора. В ранних стихах Ахматовой, заметим, сочетание черного с желтым встречается довольно часто. Черными видит она поля, грядки, набережную, сон, даже ангелы у нее черны — и, конечно, черна, как сон, смерть. Рядом — в едином стилистическом контексте — все желтое: желтый луч, желтая лампа, желтая пыль, желтая муть, желтое пламя, «широк и желт вечерний свет». Да и лирическая героиня в тяжкие минуты любовного страдания выбирает для автопортрета ту же краску:

От любви твоей загадочной,

Как от боли, в крик кричу,

Стала желтой и припадочной,

Еле ноги волочу…

Горячечные метания, близкие к бреду, к потере рассудка («я сошла с ума, о мальчик странный»), — очевидные и устойчивые симптомы страсти-любви, и служат они убедительной мотивацией при выборе цветовой гаммы. Ведь дом умалишенных в Петербурге был окрашен в желтый цвет! Отсюда и синоним — «желтый дом». Желтое у Ахматовой обычно связано с чувством глубокой тревоги и душевного смятения, по крайней мере в лирике 1910-1914 годов. Обе краски, черная и желтая, которыми так настойчиво пользуется Ахматова вслед за И. Анненским, прочно вошли в состав «петербургского текста». Примеров достаточно: вспомним О. Мандельштама. У него и черный ветер, и желтый туман, и памятная для многих «желтизна правительственных зданий»…

У Ахматовой же фонари не только желты, но и свежи. Вертинского это почему-то не устраивает, он заменяет эпитет на «до утра»: «Желты до утра фонари…» До утра — то есть горели всю ночь. Можно понять так, что прогулка длилась несколько часов. Для лирической героини свежесть фонарей есть нечто большее, чем простая констатация факта. Этот свет пробуждает у нее воспоминания о прогулке совсем недавней — с другим. Фонари все так же свежи, как в тот вечер, по-видимому незабываемый.

1. Олеша Ю. Ни дня без строчки. М.: Советская Россия, 1965. С. 262. [↩]
2. Бабенко В. Г. Артист Александр Вертинский. Материалы к биографии. Размышления. Свердловск: Уральский гос. университет, 1989. С. 33. [↩]