Состоявшийся в конце 2017 года выход первого тома словаря «Русские литературоведы ХХ века» избавляет от необходимости повторять сформулированные в установочных преамбулах принципы издания и накладываемые на него ограничения [Клинг 2017; Клинг, Масловский, Холиков 2017; Холиков 2017]. Вместе с тем задуманная нами около десяти лет назад энциклопедическая трилогия еще не завершена, и это позволяет не только прислушаться к звучащим наряду с похвалами конструктивным замечаниям со стороны (главные из которых — дополнения к словнику и полнота его реализации), но и представить, так сказать, инсайдерскую точку зрения на живой редакционный процесс.
Речь здесь, конечно, не пойдет о том, что называется «человеческим фактором» при подготовке подобного рода изданий. Сохраним эту личную информацию для будущих мемуарных очерков о комических и драматических эпизодах, с которыми случается сталкиваться в работе. Ведь в конце концов придется признать, что к литературоведам нового века тоже применимы слова известного булгаковского персонажа: «Люди как люди <…> в общем, напоминают прежних…» Кое-кто и теперь, по старой советской традиции, пишет доносы в «вышестоящие инстанции» на членов редколлегии, допустивших «редакторский произвол» при установлении объема статей или выборе размера фотопортретов во вкладках; кто-то хладнокровно отрекается от «бывших» учителей или боится испачкать свое имя, сделав его подписью к статье о «скомпрометировавшем» себя ученом, и так далее. Но в большинстве наши авторы (а только в первом томе участие приняли 254 исследователя из российских и зарубежных учебно-научных центров) — самоотверженные, бескорыстные и отзывчивые профессионалы, без которых столь масштабный проект невозможно осуществить. К сожалению, для некоторых из них подготовка словарных статей стала последней в жизни научной работой. Сохранить память об ушедших коллегах, собрать в их многоликих человеческих портретах и различных научных судьбах разбросанный на части (если не сказать — растерзанный) ХХ век — не только цель Словаря, но и безусловный этический императив истории литературоведения как гуманитарной дисциплины.
Однако собирание имен (вещь первостепенная) неотделимо от попыток осмыслить прошлое. И составление подобного рода изданий — акт, с одной стороны, невольной канонизации ученых, а с другой — их неизбежной ценностной иерархизации. Отсюда и чья-то субъективная неудовлетворенность, и объективные трудности, которые не вербализовать в тесных рамках «конвойных» статей. Но высказаться о них необходимо хотя бы «на полях» готовящихся томов.
Несмотря на постулируемую строгость формата «Русских литературоведов ХХ века», мы отказались от исключительно позитивистского принципа подачи материала. Разумеется, главное в справочнике-энциклопедии — фактография. Но важно при этом не засушить героя. «…Литературоведение, — согласимся с С. Бочаровым, — это тоже литература» [Бочаров 1999: 610]. Отсюда — стремление отойти от принятого, например, в «Краткой литературной энциклопедии» или «Большой советской энциклопедии» регистрирующего характера изложения фактов и представить взгляды литературоведа в их развитии. В итоге одни статьи неминуемо получаются более информативными (справочными), а другие — концептуальными (аналитическими).
Предложенная композиционная структура (биография / литературоведческое наследие / факультативно — личностный силуэт) на практике не выдерживается последовательно, поскольку встречаются фигуры, послужной список которых столь велик и разнообразен, что не умещается в одном компактном абзаце. Тем не менее мы продолжаем ориентироваться на критерий соотносимости и соизмеримости структурных компонентов текста.
Направленность на «стирание» индивидуального стиля авторов словарных статей, отличающая энциклопедические издания (иначе говоря, приоритет жанра над исполнителем), в нашем случае тоже не абсолютизируется. Ряд авторов (а среди них — как начинающие исследователи, так и опытные мастера, в том числе академики РАН) обладает своим индивидуальным тембром, который выделяется в общем хоре, — творческий портрет героя статьи возможно создать разными средствами.
Степень допустимой оценочности в предпринятом издании — еще одно потенциально уязвимое место. В энциклопедических статьях, как известно, не принято приводить прямые авторские оценки, а значимость персонажа и его работ демонстрируется иными способами (прежде всего, через фактологическую оснащенность текста: с помощью указания на первенство в том или ином направлении исследований, упоминания о влиянии на других ученых и тому подобное). Впрочем, осознанные нарушения этого правила обнаруживаются даже в самых авторитетных справочниках. «В 1975 году, — вспоминает В. Хализев, — в 8-м томе «Краткой литературной энциклопедии» появилась статья о Я. Е. Эльсберге, который в ту пору еще был жив. Этот известный когда-то литературовед имел вполне заслуженную репутацию осведомителя. Автор Д. Муравьев и редактор Н. Розин включили в статью указание на книгу Эльсберга «Во внутренней тюрьме ГПУ» (1924). И придумали для Муравьева псевдоним «Г. П. Ушкин», но проявили осторожность (чтобы проделка не была замечена до выхода тома), написали «Г. П. Уткин»» [Хализев 2011: 75—76].
Одна из легальных форм оценки — сам факт включения того или иного имени в словник и, как следствие, выделенное количество знаков на статью. Однако объективные препятствия, с которыми сталкивается редакция «Русских литературоведов ХХ века», а не забывчивость или пренебрежение вынуждают переносить некоторые статьи из двух основных томов в дополнительный (как это произошло, скажем, в случае с В. Брюсовым). Да и объем словарного текста не может быть автоматически соразмерен реальному вкладу исследователя в науку (так, информацию о многих репрессированных ученых, заслуживающих более фундаментальных статей, приходится собирать по крупицам, порой она просто отсутствует или недоступна), а значимость ученого далеко не всегда соответствует числу опубликованных им работ (от которого тоже зависит количество отведенных на статью знаков).
Наконец, на минимальное присутствие в статьях допустимых оценочных суждений влияет и тот факт, что среди авторов Словаря встречаются непосредственные участники или очевидцы описываемых событий. По сделанному в науке некоторые из них давно заслужили право войти в издание на равных с другими достойными героями, однако положенный в его основу принцип («о здравствующих — ни слова») запрещает это. В подобных статьях через беспристрастный справочно-энциклопедический тон порой пробивается не только личная интонация, но и субъективный взгляд, ценный как документальное свидетельство. Тем самым, по нашему убеждению, не нарушается главенствующий принцип историзма, который предполагает последовательную опору на источники (в том числе мемуарные).
В качестве иллюстрации ремарок, сделанных нами в рабочем порядке, отобрано пять статей, предназначенных для готовящихся второго («М—Я») и третьего (дополнительного «А—Я») томов. Объем каждого из них будет приближаться к первому, который включает 378 текстов («А—Л»). В основе репрезентативной выборки — стремление продемонстрировать спектр реализуемых в Словаре возможностей в отношении типа статей, а также особенностей подачи и организации в них материала. Самую большую группу литературоведов (профессиональных ученых), входящих в словник, представляет здесь Д. Максимов (в истории науки — фигура первого ряда). Попытки разграничения литературной критики и литературоведения (окончательное решение этой проблемы не входит в задачи издания) предприняты в статьях о В. Чудовском, в сфере внимания которого находилось стиховедение, и Вяч. Полонском, интересовавшемся не только современным ему литературным процессом. Образцом «писательского литературоведения» служит текст о Д. Мережковском (он же — из числа включенных в Словарь эмигрантов), работы которого, в частности, предвосхитили научные наблюдения А. Скафтымова и М. Бахтина. В свою очередь, текст об А. Камегулове — забытом исследователе русской литературы XIX и XX веков, расстрелянном в 1937 году, — показывает тип статьи справочной.
Принципиальное значение в Словаре отводится пристатейной библиографии, которая обладает самостоятельной эвристической ценностью. Иногда ее объем превышает основной текст («тело») статьи. Однако в данной публикации ограничения, накладываемые журналом, не позволяют воспроизводить предусмотренные нами библиографические рубрики («Издания», «Статьи», «Письма, дневники, мемуары», «Библиография, архивы», «Литература»). Поэтому в конце текстов указаны только те работы, которые непосредственно цитируются авторами. Этим же объясняется отсутствие внутри публикаций полных выходных данных для всех упоминаемых работ (в самом Словаре они даются именно в пристатейной библиографии, а в основной части приводится только упрощенная запись). В то же время для препринта сохранено графическое выделение значимых, с точки зрения авторов статей и редакции, литературоведческих терминов и понятий, если они не входят в цитаты и описывают предмет штудий литературоведа.