Саундтрек: Павел Кашин, «Бледные поэты»
Вселенная Рябова имеет обычную для вселенных тенденцию расширяться и необычную, прямо даже исключительную почти для русской литературы тенденцию улучшаться. Кажется, что этот писатель уже отточил свои приемы, вполне с ними сжился и написал «Щель» на пике возможностей того инструментария, который сам и обозначил. Типичные черты прозы Рябова – это лаконичность, герметичность, структурированность, парадоксальность, параллельное действие (у него всегда за обычным движением сюжета скрывается мистический подтекст), наличие яркого «случая», отправной точки повествования (то маргинал получает по воле случая пару миллионов, то к героине домой подселяют бомжа и т. д.). Все, в общем, ладно скроено, придумано, пиши по этому рецепту, продавайся известным тиражом. А потом появляется книжка «Лихо».
Сама книжка содержит три вещи: повести «Лихо» и «Живодерня» и рассказ «Маленький Г.». Каждая вещь хороша, но я остановлюсь на заглавной повести. Резкое, с необычной коллизией начало, по-рябовски все: живет себе Александр Иванович Выдрин, разведенный учитель ИЗО, с котом, и вот открывается дверь – и входят оперативники неясной службы управления «Ч» и задерживают Диего (он же Лысик). Выдрин не может найтись, не может даже ответить на вопрос, кем ему приходится Диего, потому что Диего – кот.
За таким началом следует череда событий, которые вполне раскрывают абсурдность мира вокруг Выдрина: кончает с собой один из его учеников; тут же директора школы, то бишь начальника Выдрина, в зоопарке задирает медведь. В этом мире все вообще дико. Даже таксист «на тот же адрес» подвозил двух баб: одноногую и однорукую. Любовница Выдрина, услышав от него историю про арест кота, полагает, что Выдрин спятил, и вызывает ему психиатра, который, впрочем, сталкивается дома у героя с психом-алкоголиком, другом Выдрина, и последний так побивает доктора, что тот теряет разум и бормочет: «Баба, деда, козья попка».
Мистический, наполовину потусторонний мир делает убогую жизнь Выдрина какой-то черной комедией, с которой, однако, герой быстро смиряется. И вот Выдрин, попавший в мир Рябова, уже спрашивает следователя о коте: «Его допрашивали?» Выдрин однажды обозначает своим ученикам тему лекции: «Отличия сюжета от содержания» – и это голос автора, который заставляет включить мозги читателя, который уже так увлекся наслаивающимся идиотизмом, что ждет все новых поворотов и углубления бардака. Отличия сюжета от содержания – уделим, собственно, этому внимание.
История Выдрина – она о походе к смерти, и это постоянный мотив творчества Рябова. Нелепые смерти, которые сыпятся отовсюду, воспоминания героя о смерти деда, а затем и возложенные на Выдрина обязанности сказать речь на панихиде по директору («Вам нас будет не хватать», – говорит-проговаривается ПОКОЙНИКУ герой), принести соболезнования семье погибшего мальчика – это фон для поиска кота. Кот, очевидно, это сам Выдрин, и вызволить себя из-под ареста он не сумеет: отдаст последние деньги мошенникам, которые принесут не того кота в мешке (и этот кот помрет!). Выдрин – маленький, очень маленький, милипусечный человек, учитель рисования, которого ни в грош не ставят бывшая жена, любовница, соседка-алкоголичка, мать, и этот «котик», вырванный из своего бедного да не очень уютного мирка, – должен постичь смерть, должен умереть, и даже, вероятно, уже умер, но сам того не заметил. Автор уже как может разжевывает ему это – и отправляет его в конце к Веронике, маме умершего мальчика (Вероника рифмуется с героиней Никой, виноватой в смерти того самого мальчика!), автор уже готов, кажется, возопить: «Выдрин, твою мать, ты мертв! Ты же мертв, Выдрин! Отправляйся на тот свет!»
Но Выдрин так мал, так в нем мало рецепторов, что ли, что ему вроде как и не больно, а как без боли прожить смерть? И вот он, неприкаянный, блуждающая душа, не освободившая себя-кота, завершает свою микро-одиссею через наблюдение смерти, узнавание смерти, комментарий к чужой смерти. Кстати, Выдрин постепенно прозревает себя в коте, и если в начале романа кот у него «сожитель», то в конце уже «родственник». Может, Выдрин и клетку бы увидел, дай ему время?
То, что обреченный Выдрин хоронит мертвецов, почти не имея сочувствия к ним, да и к коту своему, то есть к себе в конечном счете тоже, – все это не лихо, не в смысле «залихватски» на деле. «Лихо» – характеристика мира Рябова, где герой неизменно находится среди неведомого, беспричинного, всеокружающего зла и тоски, а может, это самое Лихо одноглазое, как те однорукие и одноногие бабы, это несчастное, рудиментарное, сиречь мертвое и обреченное, – это душа героя. Наверно, название, как и сюжет, должно также указывать читателю на трансцендентность, отделенность мира Рябова от мира нашего, от реальности. Сам этот конструкт, подчеркнутая потусторонность текста, коллизий в очередной раз обращает внимание на то, как не правы были все те, кто считал или считает Рябова певцом русской хтони. Рябов, конечно, не певец вообще, он молитвенник, и проза его глубоко христианская, и устойчивость системы персонажей, переходящих образов (проститутки, алкоголички, участковые, соседи), устойчивость «лиха» – это устойчивость метафоры, подчеркнутая ее подлинность, традиционность. Полная расшифровка мира Рябова, его бестиария, его системы уже требует энциклопедии вроде булгаковской, студентам Литинститута можно занять покамест свободную нишу.
Взять маленького человека, погрузить его в хаос, показать, что шанса у него в этом хаосе нет, что тот отвлечен от жизни настолько, что и смерть для него не явление, потому что уже ничему и противопоставиться не может, – ох, это ли не молитва, это ли не безжалостные слезы сочувствия, которые льет нежно любящий своего героя Рябов?
У этого автора вообще потрясающая любовь к персонажам – они все суетливые, кривые, одноного-однорукие, дураки часто, сволочи, но так он их любит, так желает им спастись, что вполне реализует мысль Бердяева об уподоблении творца из мира искусства Творцу Неба и Земли.
П. С. Это – личное, автору: хохотал, когда понял, что Америка – это прообраз загробного мира. Будто песней «Любэ» подсказано: «Что Сибирь, что Аляска – два берега…» Хочется добавить: «…одной реки Стикс».