Название отсылает к популярному в сетевой среде выражению «сферический конь в вакууме». Выражение заимствовано из научной лексики и означает нечто идеальное, но существующее лишь в теории, совершенно невозможное для применения на практике. Однако в теории — «живет и работает» прекрасно.
Дуб — дерево. Роза — цветок. Смерть неизбежна, а ученик должен превзойти учителя. Поэтому быть учителем крайне сложно. А уж тем более учителем такого неуловимого и изящного предмета, как поэзия.
Курсов, семинаров и школ сейчас крайне много. И в них, как и в любом творческом вузе, все в первую очередь зависит от личности мастера.
Ведь если мастер — хороший учитель, но плохой поэт, то почему ученики должны ему доверять? А если наоборот, то еще хуже. Либо он просто «на халяву пьет водку» и на семинарах, как в жизни, просто ждет, когда кончится время. Либо выгуливает чувство собственной важности и унижает учеников, которые хотя бы на миллиметр не совпадают с ним в поэтике.
Литературные генералы, которые каждый месяц кого-то чему-то стабильно учат, могут зевать и говорить о мучившей их тоске при взгляде на эту череду лиц и буковок. Конвейер хорош только при сборке одинаковых черных моделей «Форда», но никак не при анализе текстов, претендующих быть «слепками души».
Советы, конечно, как горькие пилюли, — легче раздавать, чем глотать, но можно хотя бы пофантазировать, как мог бы выглядеть идеальный семинар.
Первое. Незнакомка из города N
При знакомстве человек не рассказывает о своей жизни, возрасте, публикациях и детях. Можно даже не называть фамилий. Рассказ о себе заставляет людей обсуждать в первую очередь не текст, а личность. Почему-то считается педагогичным специально принижать авторов, которые уже успели напечататься или получили какую-нибудь премию, чтобы те «не зазнавались». Или человеку отказывают в теме просто потому, что он слишком юн/стар либо работает в неправильном месте. Но ведь чем отличается хороший поэт от плохого? У него есть магическая способность воображать так, будто он прожил не только свою, а еще по крайней мере сотню жизней. И было бы странно осуждать Данте за то, что он пишет об аде и рае, будучи жив. А на семинаре: у филологов стихи слишком филологичны, а у механиков — механистичны.
Второе. Чего я хочу?
Автора спрашивают, в рамках какой поэтики он работает и каких целей в ней добивается. Тексты оцениваются только в рамках поэтики и выбранных средств для достижения целей. За фразы «верлибры — это не стихи» или «силлабо-тоникой пишут только старики» мастера пожизненно отправляются в педагогический бан. Правда, более глубокие суждения требуют от мастера начитанности и хорошего понимания истории литературы, желательно не только на родном языке… Но сегодня мы мечтаем.
Пожалуй, самое страшное в подборках «журнальной хорошей поэзии» — это некая усредненность, ведь премии чаще выигрывают не яркие индивидуальности, а люди, которые меньше «раздражают» всех членов жюри. Так и во время разборов мастеров часто раздражают образы, непонятные сразу. Вслед за набоковским Чернышевским мастера объясняют: «Мы видим дерево; другой человек смотрит на этот же предмет. В глазах у него мы видим, что дерево изображается точь-в-точь такое же. Итак, мы видим предметы, как они действительно существуют». Но ведь задача поэзии — дать другую оптику и соединить параллельные линии в иной реальности.
Третье. Ищем лучшее
В каждой подборке сначала ищут сильные стороны. Пускай их мало, но начинающему автору гораздо проще отталкиваться от находок, чем от огрехов. Как первоклассникам, когда они только учатся писать, лучше не бесконечно указывать на ошибки, а плюсиками помечать самые удачные буквы. Именно это мотивирует человека писать лучше и жечь глаголом сердца, а не рукописи.
Четвертое. А что дальше?
На семинары едут в первую очередь во время кризисов, и идеально, когда человеку могут посоветовать направление, в котором двигаться дальше. Никто не знает, какой совет поможет. И пусть предположения больше напоминают фаланстер из четвертого сна Веры Павловны, ведь в прошлом ученых на новые изобретения вдохновляли в том числе фантасты, такие как Жюль Верн или Айзек Азимов.
У каждого человека есть дар, большой или маленький, но иногда так хочется ответить критику, как Федор Константинович, главный герой одноименного романа Набокова:
«Вы очень хорошо определили мои недостатки», — продолжил он, — и они соответствуют моим претензиями к себе, — хотя, конечно, у меня распорядок другой, — некоторые пункты сливаются, а другие еще подразделены. Но кроме недочетов, которые вы отметили, я знаю за собой по крайней мере еще три, — они-то, может быть, самые главные. Да только я вам никогда их не скажу, — и в следующей книге их не будет. Хотите теперь — поговорим о ваших стихах?»
«Нет, пожалуйста, не надо», — со страхом сказал Кончеев.