Чем дальше человек от профессионального литературного сообщества и ближе к народу, тем меньше современных поэтов он может назвать. Если и вспомнит, и назовет, то, скорее всего, из школьной программы — Пушкина, Лермонтова, Есенина. Быть может, Некрасова, Тютчева, Фета. Вряд ли — Баратынского, Мандельштама. Из женщин назовет Цветаеву, Ахматову. Тэффи не назовет.
Это если мы спросим человека среднего возраста или старше.
А если нам встретится человек пубертатного периода, да еще и девушка, то к вышеназванным добавится ряд имен современных, например Вера Полозкова, Ах Астахова, Ес Соя и др.
Человек из профессионального сообщества последних авторов называть не станет, а назовет, само собой, другие имена. Много других имен. С первым названным рядом согласится, но прибавит еще ряд иных поэтов. И Баратынского, и Мандельштама, и Гумилева, и Сашу Черного, и Поплавского, и Ходасевича, и Иванова, и Елагина, и многих других.
Как же так происходит, что в текущем моменте наши вкусы так разнятся, а в прошлом сходятся? И почему ряд авторов прошлого входит в память народа, а ряд остается только в памяти профессионала или очень большого любителя поэзии (профессиональный читатель поэзии — не обязательно пишет стихи сам).
Ну, само собой, текущий момент на то и текущий, чтобы в нем что-то происходило, плавилось, решалось. В прошлом — почти все решено. Почти все, но не все, конечно. Школьная программа напрямую зависит от устоявшегося канона. Но и канон время от времени меняется. Считается, что должно пройти пятьдесят лет после смерти автора, чтобы он занял свое место по праву (или никакого места не занял). Но, как показывает практика, и по прошествии пятидесяти лет появляются поэты. Вспомним того же Владислава Ходасевича.
Да, в настоящем наши вкусы очень разные. Человек, почитающий Астахову, и слыхом не слыхивал о Чухонцеве. А ведь они современники! На мой вкус, Астаховой в учебнике места не найдется (в отличие от Чухонцева). И это парадокс. Ведь условная Астахова собирает залы, если не стадионы.
Что же должно произойти, чтобы «Астахова» стала «Чухонцевым» и вошла в канон? И что должно произойти, чтобы через сто лет прохожий на улице назвал «Чухонцева»?
«Астаховой» нужно ломиться не в ту дверь, за которой сидит неискушенная публика, а в ту, за которой сидит ареопаг критиков и профессиональных поэтов. Даже «народные» поэты (те, на чьи похороны вставал весь народ) обязательно были оценены и ценимы теми, кого я назвал ареопагом. Вспомним Есенина, вспомним Высоцкого. Иначе не бывает.
Я медленно подбираюсь к центральной мысли своей заметки. Что есть у Пушкина и что есть у Высоцкого, что есть у Полозковой и Астаховой, чего нет у Баратынского, чего нет у Хлебникова? Почему некоторых авторов ценят сейчас и ценят потом, а некоторых ценят только истинные любители, но не широкая публика? Доступность, открытость пониманию неподготовленным читателем, возможность примерить опыт лирического героя на себя. Но и это еще не все. Не каждое «открытое» стихотворение остается в памяти, меняет состав крови и в этой крови остается. Чтобы последнее произошло, стихотворение должно быть написано так, будто оно не было написано, будто оно существовало всегда, как сама природа. И при этом должно всегда оставаться новым (стихи Полозковой и Астаховой открыты пониманию, но они отнюдь не новы). Именно такие стихотворения мы и называем шедеврами. Именно такие стихи и помнит среднестатистический читатель. Именно поэтов, которым посчастливилось за свою жизнь создать как можно больше таких стихотворений, и помнит народ.
Цель поэта (поэзии) — войти в память народа и тем самым в его речь, язык. Потому самыми известными стихотворениями становятся не шедевры с точки зрения профессионалов, например «Лагуна» Бродского, а, например, его же «Не выходи из комнаты…» или «Я помню чудное мгновенье…» Пушкина. Уж куда «Евгений Онегин» важнее и значительнее, но «Я помню чудное мгновенье…» вам скорее назовут на улице. И даже процитируют.
Потому что есть в стихотворениях, о которых я толкую, отдельные словосочетания, фразы, строки, строфы, периоды, которые настолько точны, что лучше (точнее) уже не скажешь. И язык берет себе свое. Делает эти строки пословицами и поговорками.
А что Ходасевич и Баратынский? Народу (языку) слишком темны. Не запоминаются.
А у кого из наших современников есть шансы войти в народ?