Татьяна Никитична Толстая взялась за старое. После некоторой паузы в выступлениях — снова начала выходить на публику и рассказывать людям интересное. Про дачи, про матерную лексику, про то, можно ли научить писать прозу или поэзию. И про то, как плохо жилось в Советском Союзе, само собой. Тема эта — фирменный конек Никитичны. Как она сама однажды сказала, рожденным в СССР ничего не страшно. Можно ослепнуть, перебирать струны гуслей и петь про ужасы советского детства, как Боян бо вещий.
В чем секрет ее популярности, почему столько тысяч лет она собирает на свои рассказы людей, и те готовы платить деньги (и немалые) за билет? Кто-то предположил однажды, что наш народ, которому все божья роса, полагает, будто Никитична — и есть вдова Льва Николаевича Толстого.
Но, думается, причина популярности и вечнозеленого интереса — не только в этом.
Толстая, Черниговская и Александр Васильев — это три сестры, суть одного явления, и работают они по одному принципу. С виду — обычные такие грубые советские тетки с рынка. Но при этом одна тетка — великий писатель, другая — великий ученый, третий — великий модник (одетый, как турецкий диван, — пошутил Максим Галкин). Но эти грубые с виду граждане умеют творить маленькие, но чудеса.
Бывают такие циркачи, которые умеют зубами двигать паровозы. Эффект трюка построен на том, что перед нами оказывается предмет, который не может двигаться. А дядька берет его, и раз! — катит. Может быть, катит и не очень быстро, и недалеко. Но это движение вызывает восхищение. То же вызывает балет толстушек. Когда заплывшие тетеньки вдруг проявляют чудеса гибкости, показывая то, что худым и трепетным ланям не снилось.
В этом эффект Толстой. Казалось бы, она состоит целиком из грубой, подчеркнуто низменной материи, неспособной парить, — и вдруг по щелчку пальцев писательница легко и грациозно вспархивает практически на вершину той сикоморы, где, как сказал бы Гумилев, с Христом отдыхала Мария.
Зная этот фокус, Никитична тем и занимается, что всеми силами подчеркивает свою неписательскую сущность. «Я простая мещанка родом из СССР, и у меня такие же мещанские интересы», — декларирует она ртом и фейсбуком.
Выступления Толстой на публике — это смесь советской поваренной книги (как приготовить блюда из майонеза и субпродуктов), задорновщины (американцы тупые) и поучений рабанит тети Хаи — как вести хозяйство так, чтобы соседи скончались от зависти.
Она активно интересуется тем, чем писатель постеснялся бы интересоваться. А именно: как урвать чего подешевле. Как приготовить еду из чего-нибудь поотвратительнее, типа из требухи, свиных ножек, рубца, бычьих яиц и т. д. Как бы кого-нибудь неприлично высмеять при всех и самой грубо хохотать при этом, матерясь и употребляя слово «опа» и «фуй». Как бы получить побольше денег и поменьше при этом чего-нибудь делать. Такая тетя, не постесняясь, по трупам пройдет, о чем Никитична с удовольствием сообщает. Однажды она даже рассказывала в лекции, как нашла хорошую квартиру в центре Москвы, но в ней жил старичок. И как она села ждать старичковой смерти, и когда он наконец помер — издала победное «ура».
В общем, писательница наша ничем не отличается от очень простых теток и этим своим опрощением очень льстит им. Вот поди-ка, такая хабалка, а еще аристократка, голубая кость.
Но фокус в том, что такая подчеркнутая материальность очень неожиданно, по щелчку, сменяется истинно писательской эфемерностью. Только что автор говорила о том, как бы преподавать этим тупым американцам по методу «Станиславского и хлестаковщины» — и вот уже спустя мгновение она проливает слезу над аутичным подростком, которого больше не увидит и у которого некому будет спросить, чем пахнет клеенка.
И что удивительно, слеза эта будет не менее искренна, чем жадность и желание сэкономить тысячу рублей на съеме квартиры.
На этом потрясающем перепаде между многопудовым телесным и абсолютно бестелесным и работает ее проза. И оттого эффект на разнице потенциалов — огромный.
Ну и последнее. Несколько лет назад у Толстой в «Эксмо» выходила книга, над оформлением которой я сильно потешалась. Потому что там были в столбик и одинаковым шрифтом написаны фамилия автора и название книги.
Татьяна
Толстая
Невидимая дева
В общем, получалось абсурдное: «Толстая невидимая дева».
Кажется, редактор книги тогда посмеялась вместе со мной. Но на самом деле — «толстая и невидимая» — это очень про Никитичну. Очень.