Зинаида Линден. На грани культур

Зинаида Линден — писатель особенный и практически неизвестный отечественному читателю. С русским именем, со шведской фамилией. С русскими культурными корнями и со шведоязычной финляндской традицией. Имеющий две родины (по рождению и по призванию), но находящийся аккурат между ними.

Линден — писатель неприкаянный. Неприкаянность не заключается в неприятии ее русской литературой или изгнании из финляндско-шведской. Как раз нет — ее и на первой родине принимают хорошо (когда читают ее книги, что происходит, правда, достаточно редко ввиду некоммерческого их статуса), и на второй уважают: основные читатели — люди в возрасте. Нет, ее неприкаянность более высокого порядка, напрямую связанная с ее кросс-культурностью, с ее «оторванностью» от жесткой привязки к триаде «нация-национальность-язык», которая по традиции формирует взаимоотношения между культурами.

Линден давно живет в Финляндии и состоялась как писатель там, ощущая в основном финляндский отклик на свое творчество. Она, по сути, осталась в стороне от современного российского литературного процесса несмотря на несколько встреч с отечественными читателями: на книжной ярмарке «Non/fiction» в Москве (в 2003, 2008 и 2009 годах), под патронажем Генерального консульства Финляндии в Санкт-Петербурге в 2011 году или Института Финляндии в Санкт-Петербурге в 2014 году. Выпущенные небольшими тиражами книги доходили лишь до избранного читателя, а публикация в журнале «Север» в 2009 году (рассказ «Кумари») вовсе прошла незамеченной.

Публикация романа «По обе стороны» в журнале «Новый мир» (2014, № 7) открывает перед Линден хорошую возможность получить критическую оценку своего творчества и обрести нового читателя, — своего финляндского читателя (в том числе и русскоязычного) она уже давно нашла. Но все-таки важнее другое: понимание, насколько творчество Линден соответствует ожиданиям отечественного читателя, сможет ли он разделить ее взгляд на родную страну и на русских эмигрантов, готов ли принять язык ее произведений, звучащий по-скандинавски лаконично?

* * *

Анализируя творчество Линден, сразу же хочется свести на нет напрашивающуюся аналогию с эмигрантской прозой. Да, Линден де-юре является эмигрантом. Но можно ли ее назвать писателем-эмигрантом в привычном смысле? Основной язык ее прозы — шведский — является официальным языком шведоязычного меньшинства Финляндии. Но все-таки вторым. Русскоязычные ее тексты — авторский перевод со шведского. У ее произведений нет «анти»- направленности, как, например, у большинства писателей третьей волны. Формула А. Гениса «эмиграция и метрополия всегда напоминали два соединяющихся сосуда»¹ объясняет, почему ее тексты тесно связаны с Россией, с родным Ленинградом-Петербургом. В них она показывает эмиграцию, какой она представляется русскому человеку, и русскую действительность в ее эмигрантском отражении. Возникает прописанное В. Шкловским «остранение», когда привычные предметы и явления вдруг вырисовываются в новом контексте².

Линден признается, что тема разрушения привычных стереотипов о тех или иных нациях доминирует в ее произведениях. Она скрупулезно пытается разобраться, как человек, попавший в чужую страну, ищет себя в границах нового культурного и бытового пространства, насколько он готов смириться с участью быть на периферии.

Возможность достаточно часто посещать родной город — еще одна особенность, оказывающая существенное влияние на творчество Линден. Такая «условная оторванность» от родины, дающая ощущение контакта с родной культурой, наиболее остро ощущается на границе — между государствами, культурами, языками. Именно на границе отчетливо проявляется диалог культур, формируется сегодняшняя культура «после наций».

«Линден — больше, чем просто кросс-культурный феномен», — утверждает известный финляндский литературовед, критик Трюгве Седерлинг. В рамках современной шведоязычной прозы Финляндии это действительно так (следует отметить, что крупная форма возникла на рубеже веков — раньше финляндские шведы славились стихами, эссе, но не романами), однако сможет ли она стать событием для современной русской литературы?

Если говорить о финляндской литературе на шведском языке в целом, то это явление, рожденное исторической и языковой необходимостью на пересечении финляндско-шведских путей³. Оно со временем превратилось в своеобразное культурное пространство, лишь частично соприкасающееся с финноязычной литературой. Произведения, созданные шведоязычными авторами, не вписываются ни в финскую (к которой номинально относятся), ни в родственную по языку шведскую литературу, вместе с тем сохраняя возможности для их сближения.

Если на протяжении всего XIX века шведоязычная литература безусловно доминировала над финноязычной, то уже к началу XX века финская литература расслоилась на шведоязычную — аристократическую, более интеллектуальную и, казалось, ветшающую, и финноязычную — модную, всесословную и бурную. Дальше они пошли разными путями: одна психологически-тонкими путями Эдит Седегран и Туве Янссон; другая самопознавательными, подстегивающими национальное чувство путями Алексиса Киви и Эйно Лейно.

Современные финны являются читающей нацией. Именно читатели формируют главные требования к произведениям: вопрос «кто мы, финны?» звучит достаточно громко. Но поиск национального менталитета превалирует все-таки в финноязычной литературе Финляндии, уступая шведоязычным произведениям смежные вопросы, основным из которых является одиночество. Финляндские шведы также задают себе вопрос о ментальности, но языковой аспект сводит на нет большинство усилий: современные тенденции таковы, что образ двуязычной Финляндии довольно быстро затирается «финским ластиком».

Показательно, что Линден окончательно переехала из Ленинграда в Финляндию в переломном 1991 году — к мужу, с которым они до этого момента два года жили по разные стороны границы. Нужно обязательно подчеркнуть, что ее муж является финляндским шведом — представителем национального меньшинства Финляндии, которое находится в особенном положении, можно даже сказать, в привилегированном. Однако на практике ситуация не такая радужная.

Зинаида изучала шведский язык на филологическом факультете Ленинградского университета (диплом скандинависта) и поэтому была готова к смене языкового поля. Была она готова к трудностям, даже прекрасно владея шведским языком. Но Финляндия, также оказавшаяся на изломе своего исторического пути и впавшая в экономический кризис после распада соседней супердержавы, неохотно принимала ее. «Русская» — эта печать действительно влияла на отношение многих финнов к жене шведоязычного физика. «Хурри» — так пренебрежительно отзываются о шведоязычных соотечественниках радикально настроенные финноязычные финны.

1. Генис А. Третья волна: примерка свободы // Звезда. 2010. № 5. [↩]
2. Чернорицкая О. Финляндский историко-культурный журнал на русском языке «LiteraruS — Литературное слово» // Знамя. 2006. № 2. [↩]
3. Финляндия имеет два официальных языка: финский и шведский. Шведский язык, ныне являющийся родным для 5,5% населения страны, исторически считался языком аристократии, власти, культуры. [↩]