«Заводит читателей на коммунальную кухню советского литературоведения». (Рак против Оксмана)

Юлиан Григорьевич Оксман при жизни, как известно, не был избалован похвалами: его либо нещадно ругали, либо – по приказу кремлевских правителей – замалчивали. И после его смерти десятки лет запрещено было хотя бы упоминать в печати имя ученого, всегда бесстрашно противостоявшего официальной догматике, задушенного советской властью.

И лишь в 90-е годы прошлого века наконец-то начали публиковаться воспоминания об Оксмане его учеников и коллег, письма Юлиана Григорьевича, которые представляют исключительный интерес не только для характеристики его взглядов, но и для истории гуманитарной науки и общественной жизни того бесовского времени. Особенно ценно капитальное издание «Марк Азадовский, Юлиан Оксман. Переписка. 1944 – 1954», великолепно прокомментированное К. М. Азадовским.

Публичные (а не только в узком кругу или в письмах!) высказывания Оксмана о литературных и общественных событиях тех лет, о конъюнктурщиках и шарлатанах, верховодивших в ту пору отечественной наукой, о литературоведах и писателях – агентах Лубянки, были настолько ошарашивающе смелыми и бескомпромиссными, настолько отличались от общепринятого, что и сегодня кое-кому так и хочется хорошенько укоротить Юлиана Григорьевича, откорректировать по-советски его переписку, отсечь неугодные и раздражающие оценки и характеристики.

В рецензии на переписку Оксмана с К. Чуковским, изданную А. Гришуниным, Е. Ларионова глубокомысленно рассуждает, что, мол, «мнения Оксмана глубоко индивидуальны, его отношение к людям и фактам той действительности, из которой он долгие годы был насильственно вырван, пристрастно и по вполне понятным причинам не всегда справедливо»¹¹. Прошу прощения за наивный вопрос: неужели все, кто преспокойно и удачливо прожил всю светлую эру советских годов, всегда так уж беспристрастны и объективны?

Е. Ларионова явно осуждает К. Азадовского, который «не только отказался от любого рода купюр, но и снабдил письма подробнейшим комментарием, «подкрепляющим» в ряде случаев оценочные высказывания Оксмана выдержками из его переписки с другими адресатами»²². Зато она считает превеликой заслугой А. Гришунина отказ от «развернутых комментариев», усматривает в этом мудрую «публикаторскую позицию», разумную «»сдержанность» публикатора». Что верно, то верно, если, конечно, подразумевать под «сдержанностью» А. Гришунина его отказ не только от серьезных комментариев, но даже от мало-мальски толковых примечаний³³.

«Сердитые слова, запальчивость» историка литературы не приемлют и составители саратовского сборника об Оксмане⁴⁴ – прямые наследники тех, кто полвека назад всячески унижал и травил ученого в поволжском городе (не зря же, по горькому признанию Юлиана Григорьевича, «пять лет в Саратове были более суровой школой для духа, чем десять лет Колымы»⁵## Марк Азадовский, Юлиан Оксман. Переписка. 1944 – 1954 / Изд. подготовил К. М. Азадовский. М.: Новое литературное обозрение. 1998.

1. Ларионова Е. О. Ю. Г. Оксман – К. И. Чуковский. Переписка. 1949 – 1969 / Предисл. и коммент. А. Л. Гришунина. М.: Языки славянской культуры, 2001. 192 с. // Известия АН. Серия литературы и языка. 2002. N 5. С. 70.[↩]
2. Там же.[↩]
3. См. мою рецензию на это издание: Новое литературное обозрение. N 56. С. 411 – 413.[↩]
4. См.: Никитина Е. П. Юлиан Григорьевич Оксман – педагог // Ю. Г. Оксман в Саратове. 1947 – 1958. Саратов: Изд-во ГосУНЦ «Колледж», 1999. С. 25 – 26.[↩]