Записные книжки П. А. Вяземского
П. А. Вяземский, Записные книжки (1813 – 1848), издание подготовила В. С. Нечаева, Изд. АН СССР, М. 1963, «Литературные памятники», 507 стр.
Записные книжки друга Пушкина Петра Андреевича Вяземского – выразительный памятник времени, Литературовед и историк, журналист и философ будут рады появлению этого литературного памятника на их письменном столе. Да и любой советский читатель, с живым интересом относящийся к прошлому русской культуры, охотно присоединится к ним. Тут перед нами и отблески «грозы двенадцатого года», и времена Пушкина и декабристов, и дважды восставшая Польша, и взволнованные «сороковые годы». В водовороте событий – фигура медлительного пушкинского друга, осторожного приятеля декабристов, язвительного острослова князя Петра Вяземского, захваченного волнами эпохи, высоко приподнятого декабрем 1825 года к уровню передовой России и. медленно сникающего все ниже и ниже – к либеральному, суженному бытию второй половины жизни. Любопытный памятник человеческой мысли, скрашенный, несмотря на общую линию спада, все еще мятущимся, жадным стремлением вникнуть в суть дела и понять эпоху.
Многие тексты записных книжек Вяземского были известны и ранее, частью в позднейшей обработке самого автора. Но советский читатель до сих пор не располагал столь полным изданием этого памятника. Он был известен лишь в многочисленных отрывках, еще никогда не подававшихся читателю как целое. Сверх того, эти «обломки» публиковались в изданиях, давно ставших библиографической редкостью и поэтому оказавшихся доступными лишь узкому кругу специалистов. Сам Вяземский во второй половине 1820-х годов публиковал отдельные записи в «Московском телеграфе», «Северных цветах», «Литературном музеуме». Позднее, в «Русском архиве» и в сборнике «Девятнадцатый век», П. Бартенев опубликовал много новых отрывков. В 80-х годах тексты записных книжек Вяземского были изданы в собрании его сочинений, но с грубым нарушением авторской последовательности текстов и научных’ принципов издания. В VIII томе опубликовано то, что было ранее напечатано самим автором, но тексты размещены в хронологическом порядке не авторского написания, а первого появления отрывков в печати, хотя бы это появление и не соответствовало хронологическому месту записей в подлиннике. В IX и X томах появились тексты записных книжек, не публиковавшиеся автором при жизни. Томы вышли в тяжелые годы реакции 80-х годов, после второй революционной ситуации и казни Александра II народовольцами. Цензура изъяла из текстов десятки страниц – тут и мысли о восстании декабристов, и резкие сатирические замечания о самодержавии, и критика крепостнического строя, и едкие рассуждения о религии, и язвительные характеристики царских сановников. Кое-что, может быть, не пропустила и внутренняя цензура издателя (С. Д. Шереметева). Сверх всего из этой публикации было механически извлечено все ранее напечатанное самим автором и попавшее в упомянутый предшествующий том. Можно представить себе поэтому, в какую «рассыпанную храмину» превратился документ в целом, – самый характер публикации и принятые публикаторами критерии разрушали памятник как целое. Им тем труднее было пользоваться, что комментарий к текстам отсутствовал. В издании были допущены грубые ошибки – составитель и комментатор настоящего издания В. Нечаева приводит такие примеры: вместо подлинного «Русский народ решительно насмешлив» в шереметевском издании публиковалось: «несметлив»; вместо подлинного «Двух нравственностей быть не может: частной и народной» напечатано: «честной и народной» и т. д. (стр. 351). Все это свидетельствует, что научного издания записных книжек Вяземского, собственно, еще и не было…
Памятник этот заново, с большой тщательностью издан по подлинникам В. Нечаевой – огромный труд! Это поймет и неподготовленный читатель, который внимательно всмотрится хотя бы в нелегко читаемые тексты факсимиле, приложенные к изданию в качестве иллюстраций. В. Нечаева сопроводила издание обширным послесловием и детальным комментарием, вводящим читателя во многие трудные вопросы эпохи, непонятные без пояснений.
Задачей нового издания являлась публикация записей Вяземского в том виде, в каком они вносились им в записные книжки. Как пишет комментатор, это – «публикация подлинных записных книжек, впервые воспроизводимых в полном и систематическом виде» (стр. 353). В данном издании публикуются лишь тексты, принадлежащие самому Вяземскому, – дневниковые записи, различные заметки, афоризмы, рассказы о слышанном, записи прочитанного, черновые и беловые стихотворные тексты и т. д. Вклинивающиеся инородные тексты денежного и хозяйственного характера освещены лишь в комментариях, как и записанные в книжках адреса знакомых лиц. Стихи, автором которых не является Вяземский, и многочисленные копии чужих текстов, как правило, опускаются, причем все опущенные тексты перечислены и описаны в комментариях. В «Дополнениях» даны внесенные в записные книжки копии частных и официальных писем самого Вяземского и других лиц, а также те немногочисленные записи и выписки, которые помещены самим Вяземским в двух записных книжках (второй и тринадцатой) и выходят за избранный для публикации рубеж – 1848 год.
Публикация охватывает четырнадцать записных книжек Вяземского, иначе говоря включает материалы обширного периода 1813 – 1848 годов, наиболее яркого и содержательного в жизни их автора. С этого периода «декабрист без декабря» переходит в стан «православия, самодержавия и народности», окончательно порывая с остатками прежней передовой идеологии.
В небольшой рецензии трудно перечислить весь богатейший круг тем, запечатленных в записных книжках. Прежде всего – особенно в соединении с уже известной и богато представленной в литературе перепиской Вяземского – они отражают идейную атмосферу времени, широкий круг событий эпохи и размышлений о них активного участника идейной жизни своего времени. Нельзя понять той эпохи без изучения щедрого общения людей, без обмена их мыслями, без жарких споров, без богатого переплетения разных нравов и вкусов, без кипения страстей – всего, сопутствующего выковке мировоззрения. Записные книжки Вяземского – лаборатория этого процесса. В них он готовит себя к этому кипучему обмену. Это вовсе не замкнутые дневниковые записи «для себя» – это «заготовки» для идейного общения, для завтрашней встречи, для спора в ближайший четверг, для словесной дуэли в субботу… Иной раз явно чувствуется, как отшлифовывается афоризм, который сегодня вечером будет брошен в общественный оборот язвительной репликой или в полемической тираде. Этим особо ценен публикуемый памятник, хранящий в себе колорит живой жизни. Вяземский любил называть себя «термометром» времени: «никто скорее и вернее его не почувствует настоящей температуры».
Темы записей многообразны – политика, философия и литература все время оспаривают друг у друга первое место. Сильно звучит наиболее обширный и компактный документ – «Записка о князе Вяземском, им самим составленная» (1828 – 1833), включенная в седьмую записную книжку (документ стоило бы выделить в оглавлении). Доставленная через Бенкендорфа Николаю I, «Записка» – яркий памятник мировоззрения и меняющихся политических позиций Вяземского, попытка реабилитировать себя в глазах царя и в то же время спасти хотя бы обломки передового мировоззрения. Царь и цесаревич Константин сквозь пальцы посмотрели на второе, – и опальный князь вернулся на царскую службу.
Вопросы политики живейшим образом интересуют Вяземского – тут и отзыв о Священном союзе, рассуждение о конституции, заинтересованное внимание к ранним проектам освобождения крестьян, в связи с этим – запись мнения, что царь потонет «в нашей крови» (стр. 270). Существенны и должны быть приняты историком во внимание записи о тамбовском возмущении (7 января 1831 года), о холере 1830 года в Москве.
Очень значительно звучит в записях тема Польши, события в которой были автору превосходно известны. Многие страницы записей играют в этом смысле роль ценного источника.
Испанская революция 1820 года, революционные события в Италии, разумеется, также не проходят мимо его внимания, вызывая «декабристский» отклик. Рядом с ними – оценка волнений в Семеновском полку 1820 года – предвестник приближающихся русских событий. А самое выступление декабристов, хотя оно и не могло по своему революционному существу дать обильные и лишенные конспирации отклики, – представлено значительными записями. Эти записи и особенно характеристики восстания 14 декабря в цитированной выше «Записке», поданной царю, лишь свидетельствуют о том, что князь отнюдь не был революционером, даже дворянским. Но записи о казни декабристов (стр. 126, ср. стр. 132, 137, 139) – свидетельство страшного смятения автора и непереносимой горечи, причиненной гибелью друзей. Должен получить широкое использование взволнованный и местами превосходный разбор «Донесения» Следственной комиссии. «О подлые тигры! и вас-то называют всею Россиею и в ваших кровожадных когтях хранится урна ее жребия!» – бросает он царским палачам (стр. 132). «Как нелеп и жесток доклад суда! Какое утонченное раздробление в многосложности разрядов и какое однообразие в наказаниях!»»Помышление о перемене в нашем политическом быту роковою волною прибивало к бедственной необходимости цареубийства…» – вырывается у Вяземского (стр. 133). Все пережитое глубоко проникало в его политические размышления. Вяземский приходит к выводу о сложности понятия «отечество» в угнетенной самодержавием России. Он еще не может провести правильную грань между ее сражающимися лагерями – Карамзин и Жуковский у него в одном стане с Пушкиным, – но глубокая мысль уже начинает вызревать: «Для некоторых любить отечество – значит дорожить и гордиться Карамзиным, Жуковским, Пушкиным и тому подобными… Для других любить отечество – г – значит любить и держаться Бенкендорфа, Чернышева, Клейнмихеля. Будто тот не любит отечество, кто скорбит о худых мерах правительства, а любит его тот, кто потворствует мыслью, совестью и действием всем глупостям и противозаконностям людей, облеченных властью? Можно требовать повиновения, но нельзя требовать согласия» (стр. 275 – 276). «Охота вам быть на коленях перед кулаком», – гневно бросает он при критическом разборе пушкинского стихотворения «Клеветникам России» (стр. 214 – 215) – разбор этот относится к блестящим страницам записных книжек. Не перечислить всех язвительных политических поучений, адресованных властям! Вот лишь одно из них; «..дозволю себе заметить правительству: что не следует… пугаться ума, отрекаться от Него, как от сатаны, и всех дел его и поставить себе за правило, что глупость или по крайней мере пошлая посредственность одна благонадежна, и вследствие сего растворять ей двери настежь во все правительственные места» (стр. 287).
Вяземский имеет свою литературу, и поэтому в содержательном послесловии могла бы, на мой взгляд, быть полнее охарактеризована историография вопроса, а тема об отношении Вяземского к декабристам заслуживала бы более подробного освещения. Пожалуй, то же относится и к позднейшей эволюции взглядов Вяземского, которая не могла быть по условиям избранного периода освещена документально.
Думаю, что это ценное издание найдет своего читателя и будет верно служить своей большой проблеме – освещению русского общественного движения первой половины XIX века, в годы декабристов и кризиса феодализма, накануне больших событий эпохи падения крепостного права.