Вторая память Мнемозины

В истории культуры обращают на себя внимание явления, состоящие в восстановлении и актуализации некогда изжитых и более или менее забытых форм общественного и художественного сознания. Таково отражение в эпосе, античном и средневековом, событий четырех-пятисотлетней давности; воссоздание в эпоху Ренессанса после тысячелетнего перерыва некоторых античных бытовых обыкновений и норм публичного поведения; обращение начиная с середины XIX века к византийским архитектурным формам в России и к готическим в Англии; таков, наконец, так называемый сталинский ампир в советской архитектуре 1940 – 1950-х.

Нарастая с 1970-х годов и все усиливаясь в последнее время, эта тенденция становится символом времени: ретро-стиль 1970-х ¹ или воссоздание в России дореволюционных знаков, начиная с государственной символики и переименования городов и улиц и кончая освящением и окроплением продовольственных магазинов. Увлечение распространяется на повседневный быт, факты мелькают в прессе, на телевидении, в окружающей жизни.

– Из газеты объявлений «Экстра М»: Мономахъ Сити (между обоими словами вместо дефиса шапка Мономаха): «Агентство недвижимости. Квартиры и комнаты: Покупка. Продажа. Обмен…. и т.д. Консультации по телефону: 742 – 86 – 92».

– Из телевизионных новостей (программа НТВ): «В Приморье приняты меры против распространения атипичной пневмонии. Они состоят в проведении в течение пяти дней крестного хода с хоругвями».

Турист, едущий сегодня по дорогам Англии, не может не обратить внимание на появившиеся повсюду придорожные кафе с названием «Завтрак пахаря» (Ploughman’s Breakfast): учитывая, что пахари как таковые исчезли в Англии после XVI века, подобные вывески легко встраиваются в прочерченный ряд. Примеры могут быть умножены бесконечно. Они окрашивают сегодняшнюю реальность и требуют объяснения не только на хроникально-эмпирическом уровне, но и на уровне культурно-историческом, точнее – общественно- философском, на том, который Гуссерль некогда назвал Lebenswelt.

Отмеченное восстановление некогда изжитых структур и форм предполагает, с одной стороны, сохранение исторической памяти и в то же время – забвение«первой» непосредственной реальности в ходе исторической паузы, предшествующей более или менее преобразованному воссозданию такой реальности во «втором» ее облике. Назовем способность к такому воссозданию и результаты обращения к ней «второй памятью». Именно она на глазах становится существенной характеристикой жизни и культуры рубежа XX и XXI веков, связанной с глубинными процессами современной цивилизации в целом. Соответственно, исходной целью нашего анализа должно стать обнаружение конкретных исторических форм всех трех вовлеченных в указанную ситуацию величин – памяти об исторической реальности, длительного забвения ее и ее преобразованного воссоздания.

I

Историческая память до сих пор существует в основном в тех же трех формах, в каких ее мыслили себе древние греки, – в виде мнэме, анамнесиса и мнемосюне (в традиционном русском произношении – Мнемозина).

Мнэме представляет собой физиологически заданную способность любого организма хранить вошедшую в него информацию. «Из чувственного восприятия возникает, как мы говорим, способность памяти, – учил Аристотель. – А из часто повторяющегося воспоминания об одном и том же возникает опыт, ибо большое число воспоминаний составляет вместе некоторый опыт. Из опыта же, то есть из всего общего, сохраняющегося в душе, из единого, отличного от множества, того единого, что содержится как тождественное во всем этом множестве, берут свое начало искусство и наука: искусство – если дело касается создания чего-то, наука – если дело касается сущего» ².

Анамнесис – это воспоминание. Оно хранит вошедшую в него информацию, но хранит ее так, что она постоянно дополняется и обогащается личным опытом, нередко реализуясь в литературе в самом широком смысле слова – от художественного воссоздания происшедших событий до историографии, выходящей за пределы мнэме как таковой (как у Геродота или Тацита, у Мишле или Костомарова). В европейскую культуру анамнесис вошел главным образом в том своем значении, которое воспринял в нем как основное Платон: «Когда душа, утратив память об ощущении или о знании, снова вызовет ее в самой себе, то все это мы называем воспоминаниями» ³. И в другом месте: «Постой-ка, Сократ, подхватил Кебет, – твои мысли подтверждает еще один довод, если только верно то, что ты так часто, бывало, повторял, а именно что знание на самом деле не что иное, как припоминание: то, что мы теперь припоминаем, мы должны были знать в прошлом, – вот что с необходимостью следует из этого довода. Но это было бы невозможно, если бы наша душа не существовала уже в каком-то месте, прежде чем родиться в нашем человеческом образе» ⁴.

В видоизмененной форме представление об анамнесисе как об основе духовности вошло в христианство: «И взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в мое воспоминание» (touto poieite eis ten emen anamnesin) (Лука 22. 19). Дожив до XX века, платоновское переживание анамнесиса составило основу символизма и как философии, и как литературного направления, по крайней мере в России. В 1905 году Александр Блок писал о русском символизме: «Путь символов – путь по забытым следам <…> путь познания как воспоминания (Платон)» ⁵.

Мнемозина. Об этом центральном для нашего анализа образе нам вскоре предстоит говорить подробно. В порядке краткого предварительного перечисления тех основных воплощений, в которых существовала для древних греков историческая и культурная память, достаточно сослаться на черты Мнемозины, в которых она выступает в основном (и практически единственном) источнике, ей посвященном, – в «Теогонии» Гесиода. Мнемозина для греков – прежде всего мать муз:

Все излагая подробно, что было, что есть и что будет (ст. 38).

…………………………………………………….

Радуют разум великий отцу своему на Олимпе

Дщери великого Зевса – царя, Олимпийские музы (ст. 51 – 52).

…………………………………………………….

Их родила Мнемозина, царица высот Элевфера,

Чтоб улетали заботы и беды душа забывала (ст. 54 – 55).

…Голосами прелестными музы

Песни поют о законах, которые всем управляют (ст. 65 – 66).

Перевод В. Вересаева.

Забвение в древнегреческом языке выражено несколькими словами, среди которых образно переживаемое содержание этого понятия ярче всего представлено словом lethe. Как и другие обозначения забвения – Аид, Стикс, – оно имеет мифологические коннотации (Лета – река забвения в загробном царстве), но используется и как имя нарицательное, «забывчивость», раскрывая в обычном повседневном языке внутреннюю форму этого понятия-образа – принципиально не персонифицируемую, неструктурную, неуловимую.

У Гомера в «Илиаде» (II, 33) божественный Сон, приняв образ старца Нестора, обращается к Агамемнону, предрекает ему победу над Троей и просит: «Помни глаголы мои, сохраняй на душе и страшися / Их позабыть, как тебя оставит сон благотворный» (перевод Н. Гнедича). В греческом подлиннике выраженная здесь мысль основана на противоположности «на душе» и «позабыть» – fresi и lete. В именительном падеже – это «фрэн» и «Лете». Фрэн – не «душа» в собственном смысле слова, а буквально: «грудобрюшная преграда» как седалище действенной энергии и духовного потенциала личности. В контрасте с ним забвение выступает не столько как просто стершееся в памяти содержание, сколько как распад мысли, духа и долга. Особенно остро выступает противоположность лете и мнэме у Платона в «Федре» (275а). Речь идет о вреде письма, об «ужасной особенности письменности», как говорит Сократ. Эта «ужасная особенность» состоит в том, что письмо освобождает от памяти, как пережитого содержания, заменяя его чисто фактическим и в этом смысле безличным напоминанием «по посторонним знакам». «Души тех, что научились письму, исполнились забвения, память же оказалась заброшена» (lethen men en psychais pareksei mnemes ameletesia) (перевод А. Н. Егунова).

Исходный смысл забвения сохранился в культурном самосознании Нового времени. Удивительно точной парафразой заменил греческий термин Гегель: Furie des Verschwindens – фурия исчезновения, небытия## Обэтойпарафразеидетречьвпосвященнойнашейтемепрекраснойстатье: Harth D. Das Gedachtnis der Kulturwissenschaften und die klassische Tradition: Erinnern und Vergessen im Licht interdisziplinaren Forschung // International Journal of the Classical Tradition. Winter 1996. P. 418. Найти это выражение у Гегеля мне, к сожалению, не удалось. Существенна для нашей темы публикация того же автора: Harth D. Landschaften des Erinnern und Vergessens // Op. cit.

1. Краткую и точную характеристику см.: Воронов Н. Стиль детских грез // Декоративное искусство СССР. 1981. N 1 (с продолжениями); об индустрии культурного наследия (heritage industry) в Англии см.: Hewison R. Heritage Industry. L.: Heineman, 1972. Для предварительного знакомства и введения в проблему см. также: Пеппель К. Коммунитаризм или либерализм, или Чем объединяется общество // Современные стратегии культурологических исследований. М.: РГГУ, 2000. С. 17- 42.[↩]
2. Аристотель. Вторая аналитика, гл. 19 100а / Пер. Б. А. Фохта // Аристотель. Собр. соч. Т. 2. М.: Мысль, 1978. С. 345. Ср. еще одно его же определение памяти, дополняющее данное: Метафизика / Пер. А. В. Кубицкого. I, 1 980b // Указ. изд. Т. 1.[↩]
3. Платон. Филеб 34 с. / Пер. Н. В. Самсонова // Платон. Соч. в 3 тт. Т. 1. М.: Мысль, 1971. С. 41.[↩]
4. Платон. Федон 72е. / Пер. С. П. Маркиша // Указ. изд. Т. 2. С. 34.[↩]
5. Блок А. Творчество Вячеслава Иванова // Блок Александр. Собр. соч. в 8 тт. Т. 5, М. -Л.: Художественная литература, 1962. С. 10.[↩]