Владимир Емельянов. «Гильгамеш». Биография легенды

Владимир Е м е л ь я н о в. «Гильгамеш». Биография легенды. М.: Молодая гвардия, 2015. 358 c.

«Эпос о Гильгамеше» — древнейший героический текст, известный человечеству, и уже одно это, даже без учета литературных достоинств, делает его привлекательным для исследования — просто потому, что человеку в силу его психологии интересно прошлое, и в прошлом человек ищет ответы на волнующие его «вечные» вопросы. Тем не менее книг, в особенности на русском языке, посвященных шумерской и аккадской литературе, издается удручающе мало.

Первый перевод, осуществленный Н. Гумилевым в 1918 году с французского издания ассиро-вавилонских текстов, опубликованный в 1919 году в Петрограде, широкой известности не получил (очевидно, этому не способствовало само время, в которое появилась книга), и только спустя полвека, в 1961 году, в СССР был издан «Эпос о Гильгамеше» в переводе выдающегося востоковеда И. Дьяконова — в 2015 году вышло его репринтное переиздание без дополнительных пояснений и комментариев. Между тем все это время появлялись новые исследования относительно перевода и толкования тех или иных фрагментов «Эпоса…», вносились пояснения в ранее туманные строки.

Так, в переводе И. Дьяконова царь Гильгамеш каждое утро созывает юношей города Урука игрой на барабане: барабанный бой толковался как призыв к строительным работам, и переводчик поясняет, что Гильгамеш в начале «Эпоса…» предстает перед читателем тираном и деспотом, за свой деспотизм понесшим справедливое наказание: по молитве дев Урука барабан и барабанные палочки провалились в преисподнюю [Эпос… 8, 112, 126]. Впоследствии барабанная игра трактовалась как призыв к неким недозволенным играм сексуального характера, на что, очевидно, исследователей навели строки поэмы о непрекращающемся «буйстве плоти» Гильгамеша. Однако в итоге оказалось, что слова эллаг и экид, которые ранее переводились как «барабан» и «барабанные палочки», в действительности означают «деревянный мяч» и «биту», то есть Гильгамеш созывал своих товарищей на игру, похожую на современное поло (с. 90). Таким образом, меняется как сам характер действия (не работа, а, напротив, развлечение, хотя и довольно травмоопасное), так и характер героя: вместо деспота он оказывается просто юношей, который любит поиграть в мяч с товарищами.

Переосмыслению подверглись не только отдельные эпизоды, но даже название эпоса, первую строку которого в средневавилонской версии — «Ша нагба имуру» — переводили как «О все видавшем» (этот подзаголовок был использован и в переводе И. Дьяконова), однако затем было выяснено, что слово «нагбу» следует понимать как «исток, источник, водную бездну», и в результате название поэмы по первой строке должно звучать как «Тот, кто видел Истоки» или «Тот, кто видел Бездну», что означает применительно к шумерскому мироощущению буквально познание тайной мудрости, открытой герою в результате его странствий (с. 120).

Как и все древние тексты, «Эпос о Гильгамеше» воспринимается и трактуется ретроспективно, то есть и через более поздние тексты, и через современные исследователю представления: в частности, И. Дьяконов настаивал на том, что поэма могла сложиться исключительно в народной среде, поскольку содержит критику царской власти (эпизод с барабаном и барабанными палочками), а также характеризуется весьма фамильярным общением людей с богами [Эпос… 125; 130]. В. Емельянов указывает, что «Эпос…», напротив, мог сложиться и быть записан исключительно в образованной жреческой среде, а устная народная традиция едва ли была возможна (с. 114), и, по всей видимости, «Эпос…» являлся одним из первых литературных произведений, которые были предназначены для чтения и переписывания в первых в истории человечества школах. Что же касается «грубовато-примитивных» отношений людей с богами, то не следует забывать, что во времена, когда «люди жили рядом с богами» (с. 142), отношение к богам было в целом несколько иным, нежели в более позднее время, тем более главный герой сам на две трети — бог и только на одну — человек.

Первые предания об урукском (во времена Шумера город назывался Унугом) царе Гильгамеше (у шумеров — Бильгамесе) сложились примерно в конце первой половины III тысячелетия до н. э., самые ранние дошедшие до нас записи относятся к последней трети III тысячелетия до н. э. От II тысячелетия до н. э. известны фрагменты аккадской версии эпоса, а также его переводов на хурритский и хеттский языки. «Окончательный» текст поэмы, так называемая «ниневийская» ее версия, обнаруженная в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанипала в Ниневии, относится к концу II тысячелетия до н.э. История Бильгамеса-Гильгамеша, судя по всему, начала складываться многие столетия спустя после его смерти, и складывалась на протяжении тысячелетий, при этом вносились изменения как в сам сюжет эпоса, так и в биографию и характер его героя и его ближайшего друга — Энкиду. Несмотря на все это, вопрос о реальном существовании Гильгамеша решается исследователями положительно, хотя до нас не дошло ни единой записи, сделанной легендарным царем. Владимир Емельянов в своей книге предлагает версию, основанную на общем представлении о психологии шумеров: «Им не присуще наделение фантомных персонажей свойствами исторических личностей, они не стали бы почитать человека, не оставившего материальный след в памяти коллектива <…> тем более не стали бы считать умершим никогда не жившего человека» (с. 48).

С другой стороны, можно заметить, что Гильгамеш — первый и в то же время — самый необычный герой в истории человечества, в принципе не вполне вписывающийся в наше архетипическое представление о герое. Восстав против установленного богами порядка, он дважды терпит поражение: теряет друга и не обретает искомого бессмертия (сорванный на дне океана Абзу цветок бессмертия крадет у Гильгамеша змея, когда герой решает искупаться). Судьба Гильгамеша — это судьба выдающегося, но все же — только человека, и его мечта о бессмертии — самая заветная мечта человека, по крайней мере, человека, объявившего себя самостоятельным от божественной воли.

В своем трактате «Тайна трех. Египет и Вавилон» (1923) Д. Мережковский противопоставил Гильгамеша, не желающего умирать, умирающему и воскресающему Думузи-Таммузу. Это противопоставление В. Емельянов отмечает как практически единственное в русскоязычной традиции, но очень важное философское осмысление эпоса: «Думузи слаб, он всего лишь росток, падший в землю. В смерти своей он преображается и воскресает колосом. Гильгамеш не таков. Он хочет не воскреснуть, а не умереть <…> Он проходит свой путь по кругу вместе с Солнцем, но думает, что совершает некий линейный путь вперед. И в этом его трагедия» (с. 315). Таким образом, задолго до наступления «осевого времени», которое Карл Ясперс определял примерно как 800-200 годы до н. э., когда на смену мифологическому мировоззрению начало приходить мировоззрение рациональное, Гильгамеш совершил попытку утвердить свою самость и вырваться из циклического времени мифа в линейное время человеческой истории. Живший несколько тысячелетий тому назад, Гильгамеш был, можно сказать, первым современным человеком, и его имя закономерно стало связующей нитью между современностью и баснословной древностью.

В своей работе, которую, очевидно, можно считать наиболее исчерпывающей на сегодняшний день монографией, посвященной истории Гильгамеша, Владимир Емельянов вписывает эпос одновременно в два контекста: в контекст современной эпосу литературы и в контекст литературы последующих веков, вплоть до XX века. И здесь, с одной стороны, можно констатировать, что Гильгамешу повезло: не нашедший физического бессмертия, он все-таки обрел вечную жизнь в памяти многих поколений. С другой стороны, эта «вечная жизнь» обернулась для эпоса огромным количеством ложных толкований и самых разнообразных спекуляций. Здесь, однако, следует заметить, что многочисленные переложения мифа — поэтические, религиозно-философские, психоаналитические и так далее — свидетельствуют об универсальности мифологического текста, который, в силу упомянутого стремления человека требовать от древности объяснения всех закономерностей бытия, провоцирует вчитывать в него практически любые интерпретации, от вполне научных до самых фантастических.

Можно сказать, что каждая последующая современность знает своего Гильгамеша, причем не всегда он Гильгамеш: герой по причине искажений при произнесении его имени на разных языках и просто ошибок перевода побывал и Гильгамосом у греков, и Булукией у арабов, и даже Издубаром — под этим именем его в 1875 году узнала Европа — именно так прочитал его первооткрыватель эпоса Джордж Смит. И каждая последующая современность стремится исправить ошибки предыдущих и открыть древнейший текст заново, при этом накопление опыта идет хотя и существенно быстрее, чем в III-II тысячелетиях до н. э., но все же довольно медленно, в том числе и потому, что фантазия исследователей и философов нередко уводит их в сторону от изучаемого предмета.

Сегодня, как отмечает В. Емельянов в заключении своей книги, «Гильгамеш стал брендом. Он растиражирован в сотнях романов, поэм, музыкальных произведений, спектаклей, кинофильмов, комиксов, ритуальных драм и ролевых игр» (с. 315). Проанализировать все эти тексты почти невозможно, да и, очевидно, не нужно. «Гильгамеш» В. Емельянова возвращает эпос к его шумерским и аккадским подлинникам, обнаруживая при этом, что «Эпос…» как таковой содержит в себе знание о мире и человеке более сложное и глубокое, нежели попытки его поздних переложений и объяснений. Это стало возможным во многом благодаря собственным исследованиям и переводам автора книги, которые придают особенную ценность настоящему изданию.

Анаит ГРИГОРЯН

г. Санкт-Петербург