Верность историзму
Л. М. Баткин, Данте и его время, «Наука». М. 1965, 198 стр.
О многих великих фигурах в истории литературы и искусства вспоминают преимущественно в годину их юбилея. Когда подходит «круглая дата», появляются книги и статьи, созываются научные сессии, выпускаются почтовые марки… В этом нет ничего дурного, но подчас обсуждение вклада юбиляра в мировую культуру, происходящее в специфической обстановке торжеств, невольно склоняет чествователей не столько к трезвому и всестороннему анализу творчества великого человека в контексте его собственной эпохи, сколько к дифирамбам, среди которых с особенной настойчивостью подчеркивается близость его нашему времени.
Разумеется, творцы бессмертных шедевров культуры и науки – наши современники. Но становятся они нашими современниками, не порывая со своей эпохой, и судить о них надобно по масштабам их эпохи и исторической среды.
Ни один самый гениальный ум не способен вырваться за рамки своей эпохи, величие его состоит как раз в том, что он с наибольшей полнотой и глубиной выразил сущность именно своей эпохи. Идея о гениях, преодолевших силу «исторического тяготения», культивирует превратное телеологическое представление о предшествующей истории, якобы приобретающей смысл и значение лишь постольку, поскольку она подготовила наше время. В соответствии с подобным взглядом в каждом историческом периоде и его культуре стремятся подчеркнуть преимущественно те моменты, которые получат развитие в дальнейшем, но при этом делается непонятной диалектика истории, исторический процесс насильственно «выпрямляется» и оказывается соотнесенным только с будущим. Вспоминаются слова старого немецкого историка Ранке: каждая эпоха стоит в непосредственной связи с богом. Оставим бога на совести Ранке: мысль о самоценности каждого исторического периода только и отвечает требованиям историзма, научного подхода к истории культуры.
С этими соображениями мы приступали к чтению книги Л. Баткина о Данте – политике и мыслителе. Книга вышла в дантовский юбилейный год; в речи во Дворце ЮНЕСКО И. Эренбург охарактеризовал ее автора как «молодого политика и моралиста». Невольно возникает вопрос: не оказался ли великий флорентинец вырванным – в который раз! – из раннего XIV века и не перенесен ли он в последующую эпоху как гуманист, реалист » ниспровергатель средневековой догматики?
Книга Л. Баткина рассеивает наши опасения. Она исторична от начала до конца. Творчество Данте, его политическая мысль и мораль рассматриваются на интенсивно и ярко выписанном фоне общественной жизни Италии на рубеже XIII и XIV веков. Тщательный анализ идеи всемирной монархии, которую вынашивал Данте, обнаруживает и ее средневековые корни, уходящие в христианский универсализм, и социальную утопию пополана, мечтающего о свободной и умиротворенной Италии, в действительности раздираемой распрями и неспособной к объединению. Глубокая пропасть, разделяющая мечту и реальность, определяет, по мнению автора, трагизм мышления Данте: :»Мир сбился ныне с дороги…»
Л. Баткин пристально всматривается в (противоречия художественного и политического сознания Данте, «большего католика, чем сам папа», и вместе с тем мыслителя, идеи которого объективно отвечали потребностям бюргерства, набиравшего силу в Италии. В этих противоречиях автор усматривает симптомы «назревавшего кризиса феодального клерикализма». В рамках его книги кризис средневекового мировоззрения не мог быть подвергнут подробному разбору.
Между тем эта мысль представляется нам очень важной.
XIII и начало XIV веха в Западной Европе во многих отношениях были переломным этапом. Наивысший подъем феодализма – и начало его стагнации; расцвет могущества католицизма, система которого получает свое обобщение в трудах Фомы Аквинского (о Данте писали, что он выразил поэтическим языком идеи «Теологической суммы» Фомы) – и небывалое распространение ересей, ‘первые поражения папства в столкновениях со светской властью. Складывается новая мораль, отражающая устремления прогрессивных кругов бюргерства, зарождаются новые формы художественного сознания, вырабатываются элементы новой «модели мира», не отвечающей требованиям ортодоксального средневекового миросозерцания.
Мы видим эти симптомы нового в «Божественной комедии». «Посреди адского скрежета, стонов Чистилища и райских хоров, – пишет Л. Баткин, – один человек, автор и герой «Комедии». Он – в центре, и все располагается по окружности. То, что совершается в душе гениального путника, связывает воедино картину мира. Политика и религия, наука и мораль обретают смысл, проходя сквозь эту душу. История начинает вращаться вокруг индивидуума. Микрокосм личности вмещает в себя макрокосм. Мир очеловечивается». Отсюда-путь к гуманизму.
Но эта новая картина мира, точкой отсчета в которой становится человек, только складывается. Данте еще не обрел самосознания человека новой эпохи, каковым на самом деле он является, а потому остается также средневековым человеком. Данте стоит у истоков гуманизма, но он – не гуманист. Творчество его пронизано христианской символикой и аллегориями, его реализм фантастичен. Вместе с тем самая аллегория у него перерождается изнутри, «действительность дает тепло символу». Наблюдения Л. Баткина над системой эстетических средств Данте чрезвычайно интересны, и не только для понимания мира образов и идей великого поэта: они могли бы пролить свет и на существенные особенности итальянской гуманистической культуры XIV-XV веков. Ведь и здесь мы сталкиваемся с весьма своеобразным реализмом, в ткань которого вплетаются символ и аллегория.
Л. Баткин не претендует на всесторонний охват творчества Данте, его сюжет – «поэт и политика». Но такое сочетание заставляет его искать ответ на вопрос о мировоззрении Данте не за пределами круга его художественных образов, в одних лишь трактатах флорентинца, но и в непосредственном разборе эстетики «Комедии». Ибо нет двух Данте: одного-католика, мыслителя и другого – поэта, художника. Автор не расходует иронии впустую, когда замечает: «Восхваляя Данте-поэта и порицая Данте-мыслителя, полезно иногда вспомнить, что они были знакомы друг с другом». Вивисекция гения, «очищаемого» исследователями от противоречий, от всего того, что их почему-либо не устраивает, с тем чтобы после этой «спасительной» процедуры произвольно конструировать его икону, производилась в отношении Данте слишком часто (об этом напоминает содержательный очерк истории дантоведения в конце книги).
Книга о Данте написана историком. Но метод исследования и выводы, » которым он приходит, поучительны и полезны также и для литературоведа. В уже упомянутой речи И. Эренбург сказал: «Конечно, работа историков велика. Мы наслаждаемся чудными яблоками, а они тщательно анализируют ту почву, на которой выросла яблоня». И. Эренбург полагает, что перипетии политической борьбы, в которой участвовал Данте и в обстановке которой была написана «Божественная комедия», ныне могут заинтересовать «разве тех из дантологов, которые, посвятив свою жизнь поэту, забывают о самой сущности его поэзии». Книга Л. Баткина – лучшее опровержение этого искусственного разграничения: историк, анализируя почву, на которой взрос Данте, вместе с тем, не забывая о поэзии, передает нам и аромат ее плодов; политические страсти, раздиравшие Италию на рубеже XIII и XIV веков и обрекшие великого поэта на пожизненное изгнание из горячо любимой им и проклинаемой Флоренции, вошли в ткань его «Комедии», более того, без них она вряд ли была бы сочинена.