В замкнутом кругу модернистской эстетики

Пусть простит нас читатель, но мы начнем с цитат.

«…Наука об искусстве мыслится как описание восприятий тех или иных явлений искусства отдельными людьми».

«…Искусство совпадает во многих отношениях с религией».

«…Наука имеет дело с причинами и действиями, искусство и эстетический опыт – с вещами, взятыми в их изоляции, независимо от причин и действий. Наука касается фактов, искусство и эстетический опыт – ценностей».

«…Инстинкт и бессознательное являются той величайшей пряжей, из которой прядется вся история художественного творчества».

Список подобных высказываний можно было бы продолжить. Смысл их весьма прозрачен: у искусства нет объективных законов развития, непреоборимая стена отделяет его от науки, наконец, художественное творчество выступает как продукт интуитивных, иррациональных стремлений человека.

Мы не случайно привели эти высказывания в самом начале нашего обзора американского эстетического журнала «Джорнэл оф эстетике энд арт критисизм» ¹. Дело в том, что первые два принадлежат Томасу Мунро, его главному редактору, два других – У. Д. Готшальку, президенту Американского эстетического общества, органом которого журнал является. Эти высказывания – не обмолвки. Они в известной мере имеют программный характер.

Журнал, пользующийся поддержкой буржуазных благотворительных организаций, выходит с 1942 года в Балтиморе четыре раза в год. Его обычный номер состоит из восьми – десяти статей, раздела рецензий, кратких публикаций, сообщений, текущей библиографии, а также хроники. Среди его постоянных сотрудников – видные представители буржуазной эстетики США и ряда стран Европы и Азии. В числе их – Т. Мунро, У. Д. Готшальк, Герберт Рид, Х. Хунгерленд, Мелвин Рейдер.

Журнал задуман как орган, в котором должно печататься все новое и оригинальное, что создано буржуазной эстетикой. Он претендует на то, чтобы освещать пути развития современного искусства. Насколько же соответствует этой цели его истинное содержание?

Тематика журнала в высшей степени пестра: история литературы, живопись, скульптура, театр, музыка, общие вопросы эстетики. Но работы, так или иначе связанные с литературой, преобладают.

Пестрота тематическая усугубляется в нем пестротой теоретической. Читателю «Джорнэл оф эстетике энд арт критисизм» приходится продираться сквозь причудливую чересполосицу самых различных точек зрения буржуазной общественной мысли. В этом смысле журнал предоставляет своим авторам возможность защищать любую из них – формалистическую, теологическую, экзистенциалистскую, фрейдистскую. Зачастую они сталкиваются, соперничают друг с другом. Но основа у них одна – субъективный идеализм. В журнале выделяются две группы работ. К первой относятся статьи, посвященные общим теоретическим вопросам, ко второй – рассматривающие более конкретные явления литературы и искусства. Остановимся на теоретических и прежде всего философских позициях журнала.

Много внимания уделяется в нем истории эстетической мысли. Однако тщетно было бы искать здесь работы по эстетике Материалистической. В «Джорнэл оф эстетике энд арт критисизм» пишут лишь о некоторых «избранных» представителях идеалистической эстетики – о Канте и Юме, Ницше и Кольридже. Даже беглое упоминание некоторых имен материалистов встречается с явным неудовольствием. Показателен следующий пример. В журнале – очевидно, для доказательства его «беспристрастности» – была опубликована статья преподавателя Варшавского университета Стефана Моравского, посвященная развитию художественных теорий в Польше в середине XIX века (1957, т. XVI, N 3). В письме в редакцию Макс Ризер (известный своими клеветническими нападками на социалистический реализм) тотчас выразил, в частности, раздражение по поводу того, что Моравский упоминал в своей работе Чернышевского, который, по мнению Ризера, «не имел никакого отношения к польской эстетике и ее представителям до 1945 года». (В ответном письме Моравский убедительно опроверг утверждения Ризера.)

Что же привлекает буржуазных ученых в эстетических теориях прошлого? Одна группа критиков ревностно исповедует неокантианские взгляды. «Назад к Канту» – таков главный тезис статьи Эрнеста К. Мундта «Три аспекта немецкой эстетики» (1959, т. XVII, N 3). Характерно, что в обзоре немецких эстетических теорий прошлого века автор обходит молчанием Гегеля, – видимо, диалектика великого философа явно не по душе современным буржуазным ученым. Зато Мундт настойчиво развивает кантианский принцип «незаинтересованности» искусства и его «отрешенности» от общественной жизни. «Кант, – читаем мы в статье, – определяет прекрасное, как нечто независящее от идей и устремлений, и устанавливает, что объективное и точное эстетическое суждение может относиться только к форме. Внимательный читатель усмотрит в этом источник некоторых современных теорий».

И действительно, не нужно быть особенно проницательным, чтобы заметить в мнимоноваторских концепциях сегодняшних столпов буржуазной эстетики подкрашенные, перелицованные и по большей части ухудшенные кантианские идеи. Во всяком случае, если у Канта гармонический идеал красоты противопоставлялся пошлости и серости немецкой феодальной жизни, то его нынешние последователи видят в «автономности» искусства средство отгородиться от острых вопросов современности. Это относится прежде всего к тем, чьи имена настойчиво повторяются чуть ли не каждым, кто пишет в «Джорнэл оф эстетике энд арт критисизм», – к Дьюи, Хейдеггеру, Бергсону, Сантаяне, Кроче. Их цитируют, на них ссылаются как на признанных авторитетов.

Так, изложение и защита эстетики прагматизма, одной из наиболее популярных в США субъективно-идеалистических школ, содержится в статье Эмеса Ван Метера «Джон Дьюи как теоретик искусства» (напечатана еще в 1954 году). Для Дьюи, как показывает автор статьи, искусство является одним из видов «опыта», носящего «эстетический характер». Видя главную и единственную цель художественного произведения в том, чтобы приносить «эстетическое наслаждение», Дьюи тем самым лишает искусство его общественного содержания.

Бергсонианские идеи в эстетике развиваются в статье Шива Р. Кумара «Бергсон и эстетическая теория Стивена Дедалуса» (1957, т. XVI, N 1). Шив Кумар рассматривает влияние эстетики Бергсона (с ее учением о «жизненной силе» как источнике творческой энергии) на героя раннего романа Джойса «Портрет художника в юности» – Стивена Дедалуса, этого alter ego автора. Касается Кумар и воздействия бергсонианства на самого Джойса. Отказываясь по существу от оценки деятельности писателя, он лишь констатирует факты: по мере своего развития Джойс, усваивавший теорию «потока сознания», все больше «очищался от действительности». А между тем творческий путь Джойса с убедительностью свидетельствует о том, что, подчиняясь реакционным идеям, писатель губил свой талант, утрачивал критическую зоркость, деградировал как художник, – ведь именно об этом говорит его последнее произведение – «Поминки по Финнегану».

Экзистенциалистские взгляды защищает в своей статье «Хейдеггер и произведение искусства» Ганс Йегер (1958, т. XVII, N 1). Задачу писателя Хейдеггер видит в познании «правды»»вещей» посредством «озарения», и эти идеалистические домыслы одного из столпов западногерманской философии йегер стремится выдать чуть ли не за новое слово в эстетике. Не отстает от него и Уиллард Е. Арнотт (статья «Сантаяна и изящные искусства», 1957, т. XVI, N 1). Он пропагандирует теории одного из виднейших американских философов Сантаяны, который утверждал, что прекрасное в искусстве – не объективное отражение действительности, а субъективное представление писателя о красоте, «привносимое» им в свои произведения.

1. »The Journal of Aesthetics and Art Criticism» за 1957 – 1959 годы (vol. XV, N 3, 4 -vol. XVII, N 1, 2, 3). [↩]