Таким я вижу мир…

Выступления опытных писателей и тех весьма авторитетных военных товарищей, которые с добрым чувством оценили мою работу над книгой и осудили методы автора статьи «По холодным следам», освобождают меня от необходимости говорить об этой статье.

Разговор у нас здесь шел о всех нас волнующих проблемах документально-художественного жанра, о внешней, формальной достоверности голого факта и о живой плоти, об истинной достоверности точной художественной прозы, обогащенной широкими обобщениями, о правде, достигаемой средствами искусства.

Теперь, когда обсуждение закончено, мне хочется прежде всего поблагодарить человека, без помощи которого книга моя возникнуть не могла бы. Я говорю о присутствующем здесь генерал-лейтенанте Федоре Яковлевиче Лисицыне. Это он помог создать условия, необходимые для работы над историей армии, условия, при которых мне были доступны любые материалы и документы.

Очень сожалею, что в ряде случаев я сохранил в книге подлинные фамилии. Вряд ли имеет смысл пытаться теперь объяснить, как это могло произойти. Десятки раз я упоминал о девушке, которая умерла (теперь уж около тридцати лет тому назад), называл ее Черная Аня, и вдруг, подобно опечатке, единственный раз проскочила ее подлинная фамилия. Очень об этом сожалею. Но я презирал бы самого себя всю остальную свою жизнь, я бичевал бы себя до конца своих дней, если бы описал всех, кого я изобразил в своей книге, как-нибудь иначе. Я писал так, как диктовала мне моя совесть. Таким я вижу мир.

Я счастлив, что судьба дала мне возможность принадлежать к великой семье фронтового братства. Особенно для меня дорого то, что здесь присутствуют ветераны Первой ударной армии. Крепко обнимаю вас, дорогие товарищи, и горячо благодарю! Спасибо всем, кто прочел мою книгу и понял ее.

Вынужден добавить к своему выступлению еще несколько пояснений. В. Славнов, В. Емельяненко и М. Кунин не принимали участия в нашем обсуждении. Их статьи включаются в нашу дискуссию уже как бы вне конкуренции, после обсуждения.

Но они вновь затрагивают вопрос о документальности моих дневников и о доле домысла в моей книге. Теперь и я вынужден коснуться этого вопроса.

Странно, что кое-кто продолжает еще повторять, будто никаких подлинных дневников чуть ли и вовсе не существует, и это после того, как редактор моей книги Ю. Рюриков свидетельствует о том, что он держал в руках мои подлинные рукописные дневниковые записи.

Открою приемы своей работы.

Некоторых критиков вводит в заблуждение художественная тщательность при изображении мною пейзажей и продуманность философских рассуждений, якобы невозможных в условиях фронтовой жизни. Так, Л. Лазарев утверждает, что в книге «кое-где по дневниковой канве вышиты более поздние и весьма пышные узоры беллетристического свойства», и эти узоры он видит в пейзажах и философских рассуждениях. Могу сказать, что в подавляющем большинстве случаев я при подготовке дневников в печать не тронул почти ни строчки ни в пейзажах, ни в размышлениях.

Дело в том, что я писал это не с винтовкой в руках, не в бою. Как летописец армии, я имел возможность продумывать то, что я записываю.

Далее. Я щадил, экономил чистые тетради, берег их от помарок, и прежде чем вписать в них ту или иную мысль, тот или иной пейзаж, я сначала начерно писал это то ли наискось поверх строк армейской газеты, то ли на клочке какой-нибудь бумажки. Благодаря этому огромное большинство страниц моих дневников перешло на страницы книги почти без всякой правки.

Ведя дневники на войне, я ни на одну минуту не забывал, что я писатель и что и это тоже моя писательская работа на войне.