Стратегия и тактика стиха

Я не согласен с оценкой поэзии Е. Винокурова, данной И. Гринбергом. По-моему, в его последних стихах слишком уж много очень винокуровского – того, что мы хотя и не ведаем во всех подробностях, но уже вполне усвоили в главном.

Поэзия коварна; лишь только художник свободно вздохнул, лишь только он решил: «Ну, вот и нашел. Теперь-то знаю, что делать», – как радий вдруг и перестает светиться в руде. Внимание к человеку, святое любопытство, озабоченность, пытливость по отношению к каждой отдельной душе, – этот мотив мы встречали и не только у Е. Винокурова. Он носится в воздухе, принадлежа никому и всем.

Вот характерный для сегодняшнего Е. Винокурова сюжет:

Кто он такой? Что это за прохожий?

Чудак? Философ? Странник? Идиот?

То человек с ободранною кожей

По многолюдной улице идет.

Какие мысли? Взгляды? Откровенья?

А замыслы-то, видно, велики!..

О, как боится он прикосновенья

Нечуткой человеческой руки!

Он в этот мир вступил для поединка!

А у него ведь сущность такова:

Его убьет случайная крупинка,

Что мы небрежно сдунем с рукава.

(«Прохожий», «Знамя», N 5.)

На место каждого слова могло быть поставлено другое, но общий ход рассуждения вполне известен: люди разнообразны, надо быть чутким. Простое и несколько залихватское «идиот» вносит известное оживление, но не спасает дела в целом.

Вторые две строки – «то человек с ободранною кожей по многолюдной улице идет», – внешне ударные и броские, тоже внутренне заданы, да и образ не нов.

Поэту остается лишь развернуть прием, – так шахматист методически загоняет в угол короля противника, который уже давно обречен, но все еще по инерции делает ходы: «Какие мысли? Взгляды? Откровенья? А замыслы-то, видно, велики!..» И конец мы тоже могли бы предугадать. Ну, может, вместо «крупинка» мы сказали бы «пылинка», «соринка», «пушинка», а нашлась бы нужная рифма – так и что-нибудь другое, но в принципе обязательно было бы что-то именно в этом духе: «Его убьет случайная крупинка, что мы небрежно сдунем с рукава».

Несколько осложняет идею строка: «Он в этот мир вступил для поединка!» Она добавляет объему, что ли. Человек вышел на бой, а между тем, смотрите, как он раним, нежен, как надо его беречь и лелеять… И все-таки и в этом, более объемном виде мысль не нова.

Самые философичность, раздумчиво-медлительная «вопросительность» тона, сам высокий и одновременно «обыденный» строй образов – все это уже слишком знакомо нам не только в Е. Винокурове, но и в других поэтах последних лет. Именно в этих случаях угрозы физиков создать машинную поэзию кажутся особенно вескими. «Кибер» теперь может «выдать» из себя все что угодно, но с одним условием: что все это, как бы сложно оно ни было, уже известно, а потому и может быть запрограммировано.

«Прохожий» – не лучшее из того, что напечатал в этом году Е. Винокуров. Есть, например, у него стихи «Бытовщина» («Москва», N 2), где счастливо сочетаются скромная философичность и большая сила земного зрения; есть и иные. Но все-таки именно «Прохожий» – характерен. Нельзя все время идти вширь, по горизонту, хотя и на этом пути возможны частные победы, – надо и вглубь и ввысь.

Но я не стал бы все это говорить, если бы речь шла об одном Е. Винокурове.

Поэзии года – насколько о ней можно сейчас судить – присущ философский полет идей, внимание к «тонкостям души», к острым нравственным ситуациям, возвышенный строй образа (поэты овладели архаической лексикой и бурно ее используют), прочный средний уровень поэтической техники и культуры чувства.

Но, читая подряд стихи – и там, и сям, и здесь, – нередко испытываешь глухую досаду: все так, да чего-то нет. Говоря языком того же Е. Винокурова, поэзия начинает в тебе выпадать «ромбами и октаэдрами»…

Регулярно и ровно печатались все поэты, имена которых ныне что-то говорят душе. И я отнюдь не хочу доказать, что выступали они неудачно. Существующее у некоторых чувство, что «в нынешнем сезоне стихов не было», внешне и обманно. Талантливых, крепких стихов много.

Но почему же оно возникло, это чувство?

Дело, по-моему, все в том же: часто поэты шли вширь.

Не радуют самые молодые. То есть радуют, но не очень. А в искусстве «не очень» – ничто. И А. Заурих, и Д. Сухарев, и В. Костров (все они печатались в «Юности», «Москве» и других журналах, а А. Заурих выпустил сборник) пишут порою свежо и тонко, всегда умело, но мало в их стихах той стихии, энергии мощных чувств, идей, которые всегда, с первой строки отличают поэта, которому действительно есть что сказать. Улыбчиво, мило, звонко даровит А. Заурих; он идет от М. Светлова и других «простых романтиков», он нежен, ясен, добр, человечен, но – мелковат: «…милая мамка, жизнь твоя, это верно, крута.