Состязание в поэзии

Я начну нашу беседу с традиционного вопроса: почему, Сергей Владимирович, вы стали сатириком!

Виноват в этом, видимо, склад моего характера. Специально стать сатириком нельзя. Это невозможно спланировать. В моей жизни был один эпизод, который в какой-то степени повлиял на характер моей работы. В конце 1944 года Алексей Николаевич Толстой посоветовал мне попробовать себя в сатире для взрослых. Он сказал: «Твои детские стихи, как мне кажется, дают тебе возможность пробовать свои силы в жанре притчи, в жанре басни». Не без его участия меня тогда включили в юбилейный Крыловский комитет, и помнится, я сочинил свою первую басню, сидя за столом президиума во время торжественного заседания, посвященного Крылову…

Юмор всегда обусловливался авторской добротой. Может быть, поэтому самые веселые книги написаны юмористами, когда они были молодыми и добрыми… Стихи для детей, которые я пишу и которые просто невозможны без юмора, и привели меня в сатирическую литературу.

После упомянутого торжественного заседания я вскоре написал басен пятнадцать или семнадцать… «Лиса приметила Бобра: и в шубе у него довольно серебра…», «Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного…», «Где с умилением глядят на заграничные наклейки… А сало… русское едят». Словом, басни «Лиса и Бобер», «Заяц во хмелю», «Две подруги», «Осторожные птицы» и другие.

Ивану Андреевичу Крылову было в ту пору 175 лет. Пора было начать у него учиться. Но должен сказать вам, что время для учебы было не очень удачное. И дело не в том, что шла еще война, а в том утвердившемся мнении, что басня не нужна советскому человеку. Зачем ему, советскому человеку, басня, где разговаривают звери? Что вы хотите сказать своим Кроликом? Была такая прямолинейная точка зрения, которую можно было бы сформулировать так: в наше время мы должны бороться с недостатками, прямо называя виновников того или иного явления по фамилиям, по должностям. Мы можем прямо и смело называть в лицо противников наших – внутренних и внешних, – и не к чему прятаться за какие-то образы зверей.

Эти мнения, получившие распространение в литературных и иных кругах, были самоперестраховкой. Это было явным недопониманием влияния искусства на чувства, на психологию человека. Это было просто противоестественно. Ибо этим зачеркивались все народные сказки, фольклор и вообще все ранее написанные иносказательные произведения. А народ всегда любил и любит иносказательные произведения: притчу, сказку, пословицу, басню. И то, что басни мои были опубликованы вопреки этому, что они появились во время войны и был издан сборник, говорит о том, что были и другие люди, которые понимали искусство сатиры и поддержали басенный жанр.

– Скажите, Сергей Владимирович, какая именно из ваших басен была написана первой в те военные годы?

– Сейчас трудно вспомнить, какая именно была первой… Одной из первых была «Лиса и Бобер». Бывало так, что в те годы многие браки совершались в силу «сложившихся ситуаций», множество людей было оторвано от своих семей… Помнится, появилось более четырехсот пародий и ответов на мою басню. Казалось, не было человека, который бы не считал своим священным долгом ответить автору басни «Лиса и Бобер», а чаще всего… поправить и дополнить меня. У меня не было какого-то определенного факта, который бы послужил толчком для написания басни. Просто тогда довольно часто встречались милые привлекательные лисицы – искательницы бобровых приключений. Крыловский «Троеженец» написан на основе шумного судебного дела в Петербурге, когда некий господин расстался с двумя женами, чтобы завести третью. Эта басня Крылова свежо звучит и сегодня. Право, немеркнущая тема, питающая воображение многих писателей разных поколений.

Я написал сто пятьдесят басен. Не все они сейчас такие же злободневные, как в год их рождения. Увы, многие из них умерли… Басня тогда басня, когда она обобщает социальное явление, а не мелкосидящий факт, который более годится для фельетона. Особенность басни в том, что тема ее всегда шире сюжета. Это должно быть непременно социальное явление, и проверка производится временем.

Вот вам, к примеру, строки о льве, которому кто-то приклеил ярлык «Осел»:

Решив от ярлыка избавиться законно,

На сборище зверей сердитый Лев пришел.

«Я Лев или не Лев?» – спросил он раздраженно.

«Фактически вы Лев! – Шакал сказал резонно. –

Но юридически, мы видим, вы Осел!..»

«Осел! Что ж ты молчишь?! – Лев прорычал

в смятенье, –

Похож ли я на тех, кто спать уходят в хлев?!»

Осел задумался и высказал сужденье:

«Еще ты не Осел, но ты уже не Лев!..»

 

 

 

 

Басня, мне кажется, актуальна и сегодня, так же как и 25 лет тому назад. Время, время сортирует басни.

– Что ж, можно пожалеть Льва—Осла… Я хотел бы попутно напомнить известный факт. Михаил Кольцов на Первом съезде писателей в 1934 году говорил: «Если бы у нас тут собралась конференция по литературному разоружению, собрались бы редакционные дипломаты и стали бы разбирать разные виды оружия с точки зрения их допустимости, то, конечно, в первую очередь, в первый же день, немедленно и раньше всех была бы запрещена сатира, – произнес Михаил Кольцов под громкие аплодисменты делегатов съезда. – Это было бы вполне логично, ибо сатира – самый наступательный, самый атакующий… вид литературного оружия. Ведь давно сказано, что «смех убивает».

– Действительно, сатира тогда сатира, когда она кого-то ранит, задевает. И не тех, от коих мало что зависит в жизни нашего общества, а ранит тех, от которых зависит очень многое. Будь это чиновник, деятель науки, искусства или какой-нибудь иной руководитель. Писать сатиру на опустившихся пьяниц, лодырей, на нерадивых домработниц, дворников, вахтеров и курьеров – это никому не интересно и это не сатира, это так, скорее обывательский юмор, анекдотики. Поэтому важно другое. Чтобы сатирик стоял твердо на партийных позициях. И если кому-то будет казаться его произведение даже оскорблением, то всегда можно доказать, что это не так. Если, конечно, человек всю свою жизнь, всей своей биографией, всем своим творчеством доказал, что он писатель советский, который пишет свои сатирические произведения не как сторонний наблюдатель, фотографирующий недостатки, а как человек, подсказывающий путь к их исправлению.

– По-моему, если сатирик и фотографирует, то использует он для этого кривое зеркало. Иначе как возникнет смех? Хотя порой достаточно показать факт точно таким, каким он есть.

– Я не раз уже приводил известный пример. Сатирик – сапер. Он должен точно знать свою профессию, свое дело. Его задача состоит в том, чтобы он заминировал поле, на котором должен подорваться противник. У него не должны дрожать руки, когда он ставит мины, он не должен сам подорваться на этих минах, поэтому когда в часть приходит новичок и командир видит, что этот парень еще не овладел своим родом оружия, что он трусит, ставя мины, -значит, солдат не должен заниматься минированием, его лучше перевести в другой род войск. Говорят, быть, например, ротным кашеваром вполне почетно и сытно. А еще безопаснее быть писарем в наградном отделе.

Зрелость сатирического писателя приходит с опытом, с годами жизни. Все зависит, конечно, от его мировоззрения, от четкости позиций, на каких он стоит.

Сатира, по-моему, не может быть замысловатой, непонятной, двусмысленной. Сатира должна быть очень ясной. Точка прицела должна быть хорошо и отчетливо видна. Если сатирическое произведение направлено и против того, и этого, против еще чего-то, то можно вообще пустить пулю «в молоко» или того хуже – неосторожно кого-то ранить. Конечно, эзопов язык не предполагает конкретности, но что же все-таки высмеивается в басне: ханжество? карьеризм? взяточничество? самовлюбленность? Начинающие писатели, решив, что писание басен дело не столь уж трудоемкое, создают произведения, читая которые никак не можешь понять – против кого направлена басня. Против льва, который слишком много ел, или против трусов, избежавших львиных лап. Может быть, басня против тех, кто кормил льва, или против власть имущего льва? Вот в такой «непонятности» сразу видно отсутствие мастерства баснописца. Не всякое стихотворение, в котором разговаривают животные, птицы, является басней.

– Какие же условия необходимы, для благоприятного развития сатирической литературы?

– Единственные условия, благоприятные для развития сатиры, – это умные люди во главе учреждений культуры и редакций: эстетически, марксистски грамотные, хорошо подкованные, знающие, что можно требовать от литературы, а чего нельзя. Литература – это не ремесло. Художественное произведение – не руководство, не инструкция. Все зависит от культуры людей, читающих это произведение. А так как нельзя требовать, чтобы всюду сидели идеальные, умные, эстетически грамотные, остроумные люди (потому что такого никогда не бывает и не было), то сатира не сможет рождаться под всеобщие аплодисменты. И сатирик всегда находится под обстрелом тех, кому его критика не по нраву и даже не по плечу ее восприятие. Но можно сказать и так: да, сейчас действительно наметились некоторые сдвиги в сторону правильного Отношения к нашей сатире. Например, раньше был бы невозможен журнал «Фитиль»- Всесоюзный сатирический киножурнал, показывающий на экранах страны наши недостатки, всякие безобразия в народном хозяйстве, всяких виновников этих безобразий, рутину, бюрократизм.

Вот уже семь лет существует журнал, вышло триста сюжетов, которые дали бы в общей сложности двенадцать полнометражных картин… Причем, ни одного раза не было осложнений ни с какими инстанциями… Ни одной поправки, ни одного замечания по тремстам сатирическим, острым сюжетам за все семь лет. Таким острым, что по ним принимались специальные решения Советов Министров республик и союзного Совета Министров. Это уже большой сдвиг и серьезное доказательство того, что времена меняются. Однако это не исключает, что отдельные руководящие товарищи, на местах особенно, в республиках, краях и областях, иногда принимают сатиру на свой счет, и справедливо принимают. Пользуясь своим служебным положением, они становятся на пути сатирического произведения. Я бы даже сказал, того же самого «Фитиля». Делают все от них зависящее, чтобы сатира не попала на экран той или иной области. Такие случаи есть.

Конечно, сатира всегда будет иметь рьяных противников. Но все же серьезные изменения по сравнению с прошлыми десятилетиями произошли, для сатиры появились новые возможности.

– Как вы приходите к сатирической теме? Это какой-то толчок, внутренняя потребность? Почему вы считаете, что данная тема должна раскрываться именно средствами сатиры?

– На такой вопрос я не смогу ответить односложно. Склад ума. Зрение художника… Если вы пригласите с собой на прогулку пять человек и проведете их по зеленой поляне, а позже попросите каждого из своих спутников рассказать, что он заметил на поляне особенного, то, допустим, четверо скажут «ничего» и пожмут плечами. А пятый скажет, что заметил он такое, мимо чего прошли и вы, и все остальные, прошли равнодушно. Вот почему иногда оброненное кем-то слово вдруг цепляется за клеточку в твоем мозгу, висит на воображаемой ниточке и вместо того, чтобы сорваться и забыться, обрастает коконом. Потом из этого слова вылупляется прекрасная бабочка… или усатый таракан… Это зависит от того, что это за слово и удачно ли оно там, в этой среде, культивировалось. Иногда основой для произведения бывает воспоминание, запечатлевшаяся сценка, услышанная где-то история. Но чаще всего это результат ассоциативного мышления, которое как раз и является основным мышлением художника. Вот хрестоматийный пример: «Ревизор». Случай, рассказанный Гоголю Пушкиным. Тот же самый сюжет в руках, допустим, Княжнина превратился бы в банальную пьесу, может быть, даже популярную. Но все это тайна – как к тебе приходит и как воплощается в слова идея, тема. Сам бьюсь над этой тайной… Бывают произведения, которые появляются сразу. Есть строчки, появившиеся в идеальном виде, – родились в рубашке… но они появились потому, что стоящие рядом строки тысячу раз переделывались. Я вообще получаю удовольствие от переделки, ибо убежден, что чем больше переписываешь, тем лучше пишется… Могу по многу раз переделывать…