«Сонеты» Шекспира: о переводах новых и вновь обретенных. У. Шекспир, Сонеты 75–86. Перевод М. Кузьмина

У. Шекспир, Сонеты 75–86. Перевод М. Кузмина

В последние годы индустрия по переводу шекспировских сонетов не сбавляла темпа. Не считая множества переводов, обитающих на интернет-сайтах, появились полные книжные своды. Их авторы: Борис Архипцев, Герман Гецевич, Игорь Клюканов, Андрей Чернов, Аркадий Штыпель… Среди них есть поэты и профессиональные переводчики.

Как мне написал в частном письме один из этих авторов, поясняя цель, с которой взялся за перевод: «приблизить ренессансный текст к современной лексической эпохе. Я перевел эти сонеты в модернистском ключе, поэтому и рифмы старался использовать ассонансные и составные».

Так или иначе, теми или другими средствами, но все современные переводчики берутся за дело, имея в виду эту цель, — или движутся к ней, даже не имея ее в виду, поскольку привносят в язык свое собственное время и состояние языка. Это неизбежно и совершается каждым в меру поэтического мастерства и владения языком.

А вот другая цель перевода сама собой не будет исполнена — понять язык оригинала и приблизиться к нему в современной идиоматике. Ее исполнение требует и знания, и усилий. Ставят же ее перед собой или, во всяком случае, движутся к ней гораздо реже. Из перечисленных здесь переводчиков последнего времени, мне кажется, наиболее сознательно — и в этом смысле современно — работает с шекспировским материалом Борис Архипцев. Увы, глагол нужно поставить в прошедшем времени, поскольку переводчик ушел из жизни, едва успев выпустить сборник «Шекспир. Сонеты» (2018). Смерть прервала его работу над редактурой уже вышедших текстов, которую он по моей просьбе делал для нового издания «Сонетов» («Алетейя»), подготовленного мной с большим аппаратом и с принципиально новым комментарием, выполненным не столько по тексту оригинала, сколько между двумя текстами — оригинальным и переводным. Что есть в каждом сонете такого, чего переводчик не имеет права пропустить? А если пропустит, то какой бы ни была степень осовременивания и красота слога (теперь, правда, больше ценится его сниженность) — перевод просто не состоится, не будет иметь права представительствовать за шекспировский оригинал.

Приведу в качестве примера сонет 81 — обычный для этого жанра случай борьбы переводчика с метафорой:

Or I shall live your epitaph to make,

Or you survive when I in earth am rotten,

From hence your memory death cannot take,

Although in me each part will be forgotten.

Your name from hence immortal life shall have,

Though I (once gone) to all the world must die;

The earth can yield me but a common grave,

When you entombèd in men’s eyes shall lie:

Your monument shall be my gentle verse,

Which eyes not yet created shall o’er-read,

And tongues to be your being shall rehearse,

When all the breathers of this world are dead;

You still shall live (such virtue hath my pen)

Where breath most breathes, even in the mouths of men.

Введя в предшествующих текстах мотив Соперника, Поэт вдруг как будто забывает о нем и пускается в рассуждение на прежнюю тему о вечности, которую Друг обретет в его стихах. Слово «памятник» и ряд связанных с ним аллюзий: еще не увидевшие свет глаза прочтут мои стихи на языках, которым только предстоит появиться, — связывают это стихотворение с горацианской традицией: «Я памятник себе воздвиг…» Хотя памятник здесь воздвигнут Поэтом не себе (как, скажем, в соответствии с традицией в сонете 107), а Другу: «When you entombèd in men’s eyes shall lie…»

Этой строкой Поэт противопоставляет будущую судьбу Друга собственной — покоиться в земле, в то время как Друг будет погребен в глазах потомков. Через строку эта метафора получает разъяснение и подхватывает главную мысль: ты будешь погребен в глазах, которые будут перечитывать мои стихи, узнавая о тебе. Этот разъясняющий повтор обязательно должен быть сохранен в переводе. Иначе образ остается неясным, немотивированным и порождает в переводе разного рода выдумки: «Но на виду у всех твоя могила» (А. Финкель) — или, напротив, загадки: «Тебе ж людское око склепом будет» (И. Фрадкин).

С. Маршак, как он нередко делал, попытался избежать воспроизведения этой метафоры, но его уклончивый образ: «А твой приют — открытая гробница» — никоим образом не приближает к оригиналу и не проясняет смысла.

Для нового издания я выбрал перевод Б. Архипцева:

Мне ль эпитафию тебе слагать,

Тебе ли жить, когда в земле сгнию;

Смерть памяти твоей не может взять,

Хоть обречет забвенью жизнь мою.

Тебе нетленным быть в моих строках,

Я ж весь умру для мира в некий час;

Могила общая мой примет прах,

Тебя — гробница человечьих глаз.

Вот памятник тебе — мои стихи,

Грядущего глаза их перечтут,

И о тебе расскажут языки,

Когда, кто дышит ныне, все умрут.

Пребудешь ты (так мой всесилен стих)

В дыханье жизни, на устах живых.

Работа над этим переводом еще могла бы продолжиться: «общая могила» по-русски — отнюдь не common grave, что здесь означает — обычная могила по контрасту с великолепной гробницей.

Из новых переводов этого текста я выбрал бы также Аркадия Штыпеля — удачи нередки у него. Он чувствует метафору и старается ее сохранить, передать ее движение. Здесь даже с преувеличением, как будто для демонстрации: там, где часто затрудняются или терпят неудачу, я справлюсь с легкостью и даже преизбытком, сделав повтор тройным. Впрочем, я не уверен, что от такого лексического перенапряжения сонет выиграл:

Мое сотрется имя, но твое

Еще отсюда прогремит не раз.

Земля мне даст глубокое жилье,

А ты свое найдешь в глубинах глаз,

В еще ненародившихся глазах,

В других глазах, мой отразивших стих…

Моя цель, однако, — не обзор нового, а — на фоне продолжающейся работы над переводами «Сонетов» — представить старый, и даже очень старый, перевод, ибо предшествующий не только тем, кто идет вслед Маршаку или стремится прочь от его романсовой ноты, но и самому Маршаку:

Мне ль эпитафиею вас почтить,

Иль вы распад мой в прах переживете,

Но ваша память будет долго жить,

Когда меня на свете не найдете.

Останется бессмертным ваше имя,

А я, исчезнув, не вернусь назад.

Моя могила наряду с другими,

А вам гробница — человечий взгляд.

Перевод Михаила Кузмина! Неужели он нашелся?