Силуэты ложного мира («Массовая беллетристика» в США: социальный заказ и эстетические стандарты)

Открываю эту объемистую книгу наугад.

«Он опустился у кровати на колени, приподнял ее руку, прикоснулся к запястью. Повернул ее голову. Ее лицо приобрело серый оттенок, слегка открытые губы почернели. Он перевернул ее на спину, но не обнаружил никаких ссадин, никаких следов насилия».

Один из тех жестоких криминальных сюжетов, которые всегда обильно наводняли американский книжный рынок?

Не будем торопиться и перевернем несколько страниц.

«Доброе утро, доброе утро!» Улыбаясь, он оглядел приемную, окинул взглядом полированные столы, новые машинки, распределительный щит, селектор… Он коротко объяснил девушкам их обязанности, отметил основные вехи истории компании по производству счетных механизмов… Похоже, их возбуждала мысль о том, что они трое начинают сегодня в маленькой конторе городка Виктория дело, в котором в свое время будут заняты сотни людей и которое когда-нибудь преобразит весь облик Западной Канады».

Значит, рекламный проспект фирмы, организующей новый филиал? Однако вот перед нами еще один поворот темы:

«В густом кустарнике не было видно ни единой тропинки. Они рванулись вправо, влево, вперед, назад, продираясь сквозь кусты и деревья, путаясь в высокой траве и крапиве. Он раздраженно перебросил рюкзак с левого плеча на правое, затем – обратно. Боже мой, подумал он, они вот-вот углубятся в какую-то богом забытую, непроходимую чащу – и этому уже никак не удастся помешать». И далее следует многостраничное описание приключений вполне респектабельных леди и джентльменов, предпринявших вылазку в места, куда, как говорится, не ступала нога человека.

Выходит – дурное подражание Куперу, дешевая беллетризация старого американского духа пионерства?

Могу сообщить название романа и имя автора – «Пра-пра-правнук героя», Джордж Гуомо, но сейчас (позднее к этому сочинению надо еще будет вернуться) это как раз не играет роли. Ибо перед нами – вполне стереотипный пример чтива, книжной халтуры, «массовой беллетристики», которая в немыслимых сочетаниях объединяет в себе и элементы детектива – дабы «взбодрить» читателя, – и простодушную рекламу технической мощи Америки, и даже (только в безнадежно искаженном виде) духовные и психологические реалии жизни среднего американца, и многое другое.

«Эстетические стандарты» чтива – обозначенные в подзаголовке этих заметок как один из предметов разговора – выявляют себя с необыкновенной легкостью и с такой же легкостью могут быть высмеяны. Тут не статью надо писать, а фельетон скорее.

Но вот «социальный заказ»»массовой беллетристики» уже не столь очевиден, не столь однозначно прост. Тут неизбежно приходится затрагивать общую систему современной буржуазной идеологии. С этого и начнем.

1. «Добрая доза опиума»

Келвин Кулидж, один из самых бесцветных американских президентов в XX веке, оставил по себе память в истории афоризмом: «Бизнес американского народа – это бизнес». При всей топорной прямолинейности этой формулы есть в ней, однако, и некое реальное содержание. Крупнейший миф национальной истории- «американская мечта» – всегда основывался на идее процветания: любой чистильщик сапог или рядовой рабочий может при известном усердии и удачном стечении обстоятельств стать Рокфеллером и Карнеги. Столь прочно укоренилась эта идея в сознании американцев, что даже лучшие умы нации верили в ее осуществимость. Авраам Линкольн (чья судьба казалась его соотечественникам наиболее выразительным воплощением мифа: из фермерской избушки – в Белый дом) на заре индустриальной веры конструировал модель успеха: «Человек без гроша в кармане скромно начинает с того, что в течение известного времени работает на кого-то другого; тут он обретает опыт и умение и становится вскоре хозяином собственного дела; затем он нанимает работать других…» ¹

Культ успеха, идеология процветания властно и неудержимо вовлекали в орбиту своего влияния не только материальное, но и духовное производство и потребление. Пожалуй, как ни в какой европейской стране, в Америке укоренилось отношение к культуре как к бизнесу, как к товару, обладающему рыночной стоимостью. Разумеется, прогрессивное искусство, высшим идеалом своим полагающее духовное выпрямление человека, обогащение духовного мира личности, всегда противостояло потребительскому, буржуазному в своей основе, подходу к художественному творчеству. Но недаром Маркс указывал на то, что «капиталистическое производство враждебно известным отраслям духовного производства, например искусству и поэзии» ².

Надо еще раз вдуматься в эти слова.

Порой их толкуют в том только роде, что правящие классы, используя все находящиеся в их распоряжении средства массовой информации, способы материального и морального давления на творческое сознание, поощряют производство сочинений, утверждающих стереотипы буржуазной морали, освящающих экономическую, идеологическую и политическую программу властвующей элиты авторитетом художественного слова; и те же средства и способы используются против произведений и авторов, которые подвергают сомнению господствующую модель идеологии и нравственно сти.

Что ж, капиталистическая система выявляет свое враждебное отношение к поэзии и таким – грубым и очевидным – способом. В середине 80-х годов прошлого века, когда «позолоченный век» Америки начал откровенно обнаруживать свою социальную двойственность, когда в стране начало формироваться рабочее классовое сознание, – именно в эту пору появился роман Джона Хея «Кормильцы», автор которого попытался подорвать моральные кредиты профсоюзного движения, изобразить рабочих лидеров людьми своекорыстными и нечистоплотными. А много десятков лет спустя, уже в наше время, на книжном рынке США ходовым товаром стали сочинения Слоуна Уилсона, взахлеб прославляющие добродетели американского капиталиста.

И все же откровенная апология бизнеса – это только первая и самая элементарная форма давления господствующих идеологических стандартов на литературное творчество. Форма, к тому же легко исчерпывающая свои возможности, ибо потребитель быстро начинает ощущать пугающий разрыв между реальной действительностью и ее отражением в некоторых книгах. И тогда на сцене появляются иные герои, иные сюжеты.

«Наиболее значительный эффект влияния индустриализации на популярную культуру состоял в широком распространении еженедельных изданий… публикующих из номера в номер в основном романы -«сенсации»,- читаем в солидном социологическом исследовании, озаглавленном «Популярная культура и индустриализация. 1865 – 1890». Тут же приводится свидетельство преподобного Д. -Б. Харрисона, обследовавшего в конце минувшего века условия жизни в фабричных городах Новой Англии: «Подобные сочинения (романы-«сенсации». – Н. А.) чаще всего не несут ни воспитательной функции, ни идеи, доброй или дурной. Это просто сюжеты – безвкусные, глупенькие, напыщенные и дурно написанные… Обычно единственный эффект подобного рода чтения состоит в том, что оно, предлагая уму и сердцу нечто вроде отдохновения и развлечения, ускоряет бег времени; постепенно люди начинают чувствовать в нем потребность, подобно тому, как алкоголики или наркоманы нуждаются в виски и опиуме» ³.

А совсем недавно ту же метафорическую фигуру употребил известный английский журналист Клод Кокберн. В предисловии к своему исследованию «Бестселлер. Книги, которые читались всеми. 1900 – 1939» он пишет: «Быть может, в мире, устроенном лучше, чем наш, бестселлеры воспринимались бы как поверхностное чтиво и к ним относились бы с презрением. Но при нынешнем положении вещей они по крайней мере представляют собой добрую дозу опиума» ⁴.

Не только это – массовая наркомания, не учитываемая и не могущая быть учтенной никакой статистикой. Производство «сенсационной» (удовлетворимся пока этим определением) литературы – а оно, как видим, уже давно поставлено на поток – представляет собой не меньшую социальную опасность, нежели откровенная апология системы. Заключается эта опасность в создании определенного рода духовной атмосферы, которая диктует свои условия и читателю и писателю. Утверждается более или менее жесткая схема героя- протагониста, клише ситуации, стереотип стиля, нарушение которых грозит коммерческим провалом книги. Идеологический заказ правящей элиты, таким образом, теряет в процессе своей реализации императивные очертания, обезличивается и начинает – на уровне текущей литературной жизни – восприниматься как потребность читательская, как глас самого народа. Подобно тому как, по известному определению Маркса, в буржуазном обществе мистифицируются материальные отношения между людьми, так же искажаются отношения духовные.

Подобного рода мистификация способна разрушительно влиять даже на истинно творческое сознание; печально-хрестоматийный пример тут – трагическая судьба Скотта Фицджеральда. Разумеется, в этом случае сказалась и нравственная нестойкость художника перед американским культом материального успеха – а самые легкие и самые большие деньги платили как раз за стереотипное чтиво, наводнявшее страницы популярного еженедельника «Сатердей ивнинг пост». Но не последнюю роль, полагаю, сыграл и явный читательский неуспех «Великого Гэтсби» – одного из самых замечательных произведений новейшей американской прозы, в котором и была-то как раз подвергнута глубочайшему сомнению ценность и истинность «американской мечты».

Лет двадцать назад в США вышла весьма поучительная книга – составленная Д. Хартом «История американского литературного вкуса», комментированный свод бестселлеров с конца XVII века до момента издания книги. Конечно, зафиксированная статистикой популярность того или иного произведения в каждый данный момент – это еще не абсолютный показатель уровня читательского вкуса; тут играют роль внешние моменты – реклама, далеко не абсолютное соответствие тиража книги и реального количества читателей, неточность самих методов опроса и т. д. Все же известное представление о культурных запросах массового потребителя книга Д. Харта дает. Что же обнаруживается? Чаще всего очевидное несовпадение популярности и художественного уровня произведений. Только один пример, зато, как мне кажется, довольно впечатляющий. 1929 год был истинно звездным годом американской прозы XX века – появились «Прощай, оружие!» Хемингуэя, «Шум и ярость» Фолкнера, «Взгляни на дом свой, ангел» Вулфа, «42-я параллель» Дос Пассоса. Согласно статистике, однако, на литературном рынке в это время наибольшим спросом пользовались совсем другие книги. Во главе списка бестселлеров стоял роман К. Браш «Молодой человек из Манхеттена» (кто помнит его теперь?), живописующий превратности супружеской жизни спортивного журналиста, протекающей на фоне бесконечных попоек в редакциях газет, ночных клубах и мастерских художников.

Я вовсе не хочу сказать, что подобного рода «ножницы» – ненарушаемая форма функционирования искусства в буржуазном обществе. В том лее своде бестселлеров мы встретим имена и Мелвилла, и Марка Твена, и Драйзера, и Хемингуэя. Но речь-то идет о тенденции. Буржуазное общество создает атмосферу, особенно благоприятную для извращения и развращения читательского вкуса, что не может не оказывать влияния и на сферу создания искусства.

Так мы возвратились к уже цитированной Марксовой формуле. Я думаю, враждебность капиталистической социальной системы по отношению к духовному производству проявляется в том, что скрыто навязываются ложные представления о смысле и назначении искусства; на практике, как уже говорилось, эта связь выявляется как одностороннее давление среднего читательского сознания – уже искаженного определенной идеологической обработкой – на сознание художественное.

Если говорить об Америке, то неистинное, потребительское отношение к искусству начало складываться тут в систему примерно сто лет назад, когда, по окончании Гражданской войны, в США стали стремительно развиваться капиталистические производственные отношения и когда, следовательно, правящие классы впервые с такой остротой столкнулись с проблемой духовного воздействия на массы.

Ныне же, в эпоху «постиндустриального общества» с его неисчерпаемыми возможностями распространения стандартов буржуазной моды, эта система приобрела широкие, угрожающе широкие масштабы. «Популярная культура» XIX века сменилась «массовой культурой» века двадцатого. Точнее – последней трети этого века.

2. «Массовая культура» – содержание и средства передачи

Джекобу Хорнеру, герою романа известного современного американского прозаика Джона Барта «Конец пути», во сне является работник метеослужбы и прогнозирует ему на завтра «день без погоды». Метафора обнаженно ясна: в ней отразилась социальная невесомость героя, катастрофическая неуверенность его и в самом себе, и в окружающем его мире, утрата сколько-нибудь ясно очерченных жизненных целей. Автор книги толкует эту катастрофу во всевечно-апокалипсическом плане; душевная пассивность кажется ему неизбежным человеческим уделом, что придает его художественной концепции явно выраженную модернистскую окраску. Все же следует признать, что Барт весьма точно уловил – ив болезненной форме запечатлел – состояние духа очень многих своих соотечественников.

Вот свидетельство уже не художника, склонного к гротескному изображению действительности, а представителя точных наук – физиолога А. Лоуэлла. Ученый пишет о характерной для американцев «утрате чувства равновесия, ослабляющейся мере осознания собственной индивидуальности, упадке способности к самовыражению и переживанию чувства радости» ⁵. Почти совпадением звучит и мрачная констатация известного социолога В. Пакарда:

«Роковым образом растет число людей, не знающих чувства гордости за проявленную инициативу и творческую деятельность» ⁶.

Способы лечения болезней, предлагаемые даже и теми социологами, от которых не укрываются устрашающие признаки социального и морального упадка нации (Р. Миллс, Д. Ризмэн), как правило, иллюзорны, ибо авторы чаще всего не выходят за круг традиционных представлений буржуазной науки о законах развития общества; но наблюдения их и признания – характерны, а описания реальных процессов, протекающих ныне в Америке. – точны.

Речь идет об усиливающемся отчуждении людей друг от друга в условиях буржуазного общества, о кризисе индивидуального и общественного сознания, о формировании такого социального положения, при котором свобода мыслей и поступков человека приобретает все более иллюзорный характер. Эти процессы, описанные еще классиками марксизма, в нынешнюю эпоху бурного технического развития стремительно расширяют зону своего действия. Возникает парадоксально-трагическая ситуация: научно-технический прогресс, неизбежно вовлекающий в свою сферу большие массы людей и объединяющий их как будто единым знанием, единой целью, единым чувством, на самом деле способствует еще более резкой их духовной разъединенности, превращению их в людей «частичных». Технический прогресс, при всех своих впечатляющих масштабах, оказывается бессильным осуществить то, что ставит своей высшей задачей прогресс социальный: реализацию всех физических и духовных потенций личности, обретение ею гармонии.

Многочисленные современные теории развития общества («новое индустриальное общество», «постиндустриальное общество», «массовое общество») этого учитывать не желают; их создатели, ориентируясь на достижения научно-технической революции, указывая на расширение границ так называемого «среднего класса», включившего в себя квалифицированных рабочих, делают вывод о размывании традиционных классовых структур в развитой капиталистической системе, о ее социальном единстве. Ложность подобных теорий убедительно показана в советской философской и социологической литературе – работах Ю. Замошкина, Э. Араб-Оглы, И. Кона, Г. Ашина, других авторов. Надо заметить, однако, что эти теории далеко не всегда находят отклик в умах и сердцах даже тех, кому они прежде всего адресованы, – рядовых современных американцев.

Уж слишком очевидно расходятся оптимистические прогнозы буржуазных идеологов с реальными ощущениями многих людей на Западе – ощущениями уныния, отчаяния, поражения. «Американская мечта, – горько пишет знаменитый негритянский прозаик и публицист Д. Болдуин, – с личной, внутренней и международной точки зрения стала скорее напоминать кошмар» ⁷.

В этих условиях и получила в Америке широкое распространение концепция «массовой культуры». И надобно признать, оказалась она в рамках общей системы буржуазной идеологии куда более мощным средством социальной и нравственной терапии масс (а в этом ее назначение и состоит), нежели многие построения социологов и футурологов.

У «массовой культуры» много противников⁸. Определяя ее как «счастливое рабство», Б. Розенберг, профессор социологии Нью-Йоркского университета, один из составителей сборника «Снова о массовой культуре», пишет: «Вряд ли кто-либо сомневается, что 95 процентов продукции, поставляемой нам средствами массовой коммуникации, в эстетическом и интеллектуальном отношении представляют собой совершенную банальщину» ⁹. Б. Розенбергу вторит другой либеральный критик «массовой культуры» – Эрнст ван ден Хааг: «Средства массовой информации, по самой природе своей, должны ориентироваться на клише среднего вкуса. Они не могут способствовать расцвету искусств, более того, они заменяют искусство». И поэтому расцвет «массовой культуры» ведет к «коррупции и стерилизации культурного наследия прошлого» ¹⁰.

У «массовой культуры» немало и сторонников.

Д. Белл (автор книги «Конец идеологии»): «С появлением кино, радио и телевидения, с одновременным печатанием еженедельных изданий в различных городах, позволяющим распространять эти издания по всей стране в один и тот же день, впервые в американской истории появилась единая система идей, образов и развлечений… Именно благодаря массовым средствам связи и происходит объединение американского общества в единое целое» ¹¹.

Э. Шиле (автор теории трех уровней культуры: «высокая» – superior; «средняя» – mediocre; «жестокая» – brutal) пишет: «Самый рост китча (словечко, которое означает и «дешевку», и «халтуру», и «вульгарную поделку». – Н. А.) и той потребности, которая вызывает рост индустрии китча, свидетельствует о постепенном эстетическом пробуждении тех классов, которые ранее просто принимали то, что им предлагалось, и которые были практически лишены возможности эстетического самовыражения» ¹².

Можно понять – и разделить – горечь критиков «массовой культуры», видящих в ней угрозу художественным ценностям, накопленным веками и поколениями.

Понятна и по-своему логична позиция ее апологетов: «массовая культура», понижая вкус публики до критического уровня, прежде всего способствует интеграции все большего количества людей в систему буржуазных взглядов, возрождает безнадежно поколебленную веру в осуществимость «американской мечты».

Нетрудно заметить, однако, что существует точка, на которой оппоненты встречаются: и обвинители и адвокаты фатально связывают рост «массовой культуры» с распространением средств массовых коммуникаций.

Что миллионные тиражи еженедельников с их стандартными сюжетами и не менее внушительные тиражи грампластинок, разносящих по всей стране звуки «поп-музыки», что тысячи кинокопий с вестернами, а более всего телевидение, без устали демонстрирующее комиксы и детективы, – что вся эта мощно развитая техника является важнейшим средством пропаганды стереотипов «китча», сомнений не вызывает. Что – далее – средство, инструмент передачи сообщения влияет каким-то образом и на характер самого сообщения, – это тоже очевидно: живой Лоуренс Оливье в роли Отелло – это одно, а его телесилуэт в той же роли- уже нечто совсем другое.

Но в том-то все и дело, что комиксы, вестерны, сексуальные романы, адаптированные, -да так, что не узнать, – классики – это только средство, функция, пусть и могучая, пусть и единственно видимая и воспринимаемая, но все-таки функция системы, именуемой «массовой культурой».

Содержание же ее – это определенный тип отношений, направленный к подавлению индивидуального сознания личности, манипулированию ее эмоциями, усреднению – в соответствии со стандартами буржуазной морали – ее чувств, мыслей, побуждений.

1. Цит. покн. Bernard A. Weisberger, The new industrial society, N. Y. 1969, p. 218.[↩]
2. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 26, ч. I, стр. 280.[↩]
3. »Popular culture and industrialism. 1865 – 1890″, N. Y» p. 403 – 404. [↩]
4. Claud Cockburn, Bestseller, Sidgwick and Jackson, London, 1972, p. 17.[↩]
5. «Saturday Review», 1972, Aug. 26.[↩]
6. V. Packard, The Status Seekers, London, 1960, p. 317.[↩]
7. Джеймс Болдуин, Следующий раз – пожар, в кн.: «Писатель и современность», «Прогресс», М. 1972, стр. 126.[↩]
8. Необходимая оговорка: я говорю о «массовой культуре» в ее чисто американском, притом современно-американском обличье, не задевая ни философии, ни истории вопроса. Поэтому такие критики «массовой культуры», как Т. -С. Элиот или Ортега- и-Гассет, не принимавшие ее с элитарных позиций, здесь не рассматриваются.[↩]
9. «Mass culture revisited», ed. by В. Rosenberg and D. White, N. Y. 1971, p. 7.[↩]
10. Ibidem, p. 92.[↩]
11. Д. Белл, Массовая культура и современное общество, «Америка», 1965, N 103, стр. 51.[↩]
12. »Mass culture revisited», p. 78. [↩]