Широта литературных связей

Одним из важнейших моментов, характеризующих, нынешний этап развития стран социалистического содружества, является формирование единой – по идейной устремленности – социалистической культуры, в которую на равных входят разнонациональные литературы, внося свой вклад в общую духовную сокровищницу. Основополагающую роль в этом процессе играет все расширяющееся и укрепляющееся сотрудничество братских социалистических государств.

История советско-венгерских литературных отношений складывалась несколько необычно.

В Советском Союзе долгие годы жили и работали многие венгерские писатели, находившиеся в эмиграции, – Бела Иллеш, Антал Гидаш, Бела Балаж и др. В то же время советская литература (как бы ни были сложны пути ее проникновения в хортистскую Венгрию) постоянно оказывала огромное морально-политическое воздействие на венгерское общество. По свидетельству венгерских писателей, она распахнула перед ними двери в новый, невиданный ранее мир, познакомила с человеком социалистической формации, бескомпромиссно поставила вопрос об общественной ответственности писателя.

После освобождения Венгрии контакты двух литератур приобрели принципиально новый характер: отныне приобщение к идейно-эстетическому богатству многонациональной советской литературы было продиктовано настоятельной потребностью развития венгерской литературы, призванной отражать строительство нового, социалистического общества.

А сейчас уже привычными стали многие формы творческого сотрудничества, совместные обсуждения издательских планов, двусторонние творческие симпозиумы, подготовка специальных журнальных подборок, выпуск общих литературоведческих работ.

И не случайно, что в одном разделе «Дружба братских литератур» объединены статьи Пала Э. Фехера и А. Гершковича о советской литературе в Венгрии и венгерской в СССР (и в той и в другой ставится вопрос о межлитературном влиянии как о процессе в высшей степени глубоком и сложном), а также выступления венгерских и советских писателей, рассказывающих о том, какую роль в их творческой судьбе сыграло знакомство с жизнью и культурой братского народа.

Пал Э. ФЕХЕР

Жил в Будапеште между 1941 и 1944 годами молодой русский поэт Дмитрий Онуфриевич Вакаров, который родился в Закарпатье, а учился в Будапештском университете. В марте 1944 года двадцатипятилетнего поэта арестовали и убили в одном из нацистских концентрационных лагерей.

Большинство его стихотворений, которые были конфискованы при аресте, пока еще не удалось разыскать в архиве среди бумаг будапештского полицейского управления. В сохранившихся русских стихах Вакарова нет и следа того, что он интересовался венгерской литературой. Они дают возможность проследить, скажем, отличие стихийно бунтующего против фашизма гимназиста из Хуста от студента, ставшего на путь сознательной борьбы, часто бывавшего в рабочих кварталах Будапешта, связанного с пролетариатом. Но внутренние связи с венгерской литературой не обнаруживаются.

Пример, конечно, уникальный, но в чем-то показательный. За ним встает тот разрыв, который все же существовал между советской и венгерской литературами до 1945 года.

Связи, все более сложные и обширные, начали устанавливаться после освобождения.

Сейчас мы можем перечислить немало советских произведений – новелл, репортажей, путевых заметок, стихов, критических статей, – в которых рассказывается о Венгрии, ее людях, ее писателях. Небольшие книжки Эммануила Казакевича и Юрия Нагибина, вышедшие в 50-е годы, передают приметы меняющейся венгерской действительности. Появляются стихотворения и эссе Леонида Мартынова об Ади, Аттиле Йожефе, Мадаче, – и в них содержится информация о нас, о нашей духовной культуре. Круг явлений венгерской литературы, с которыми знакомился советский читатель, со временем все расширялся.

Можно и дальше перечислять такого рода факты. А обратившись к более ранним временам, вспомнить о той тесной дружбе и уважении, которые связывали Матэ Залку и многих советских художников. Чрезвычайно плодотворные связи с советской литературной жизнью установили Бела Балаж, Андор Габор, Бела Иллеш, Антал Гидаш и многие другие писатели-эмигранты.

Мы говорим пока о личных связях и контактах, а не о межлитературном влиянии – процессе гораздо более сложном и глубоком.

В середине 30-х годов Дюла Ийеш предпослал «Современному русскому Декамерону» такие слова: «В новой русской литературе мы ищем не только литературу, что отрицать? Западный читатель с любопытством вертит головой над фразами советских писателей, заглядывает за слова. Он хочет читать «между строк», хочет видеть «жизнь»…»

Эти слова помогают понять суть связи двух литератур. Прямое общелитературное влияние расширилось, но следы непосредственного воздействия отдельных произведений или творчества какого-либо художника мы наблюдаем все-таки не часто.

Но, мне кажется, важны не просто подражания «Тихому Дону» Шолохова, поэмам Маяковского, а то, что эти замечательные произведения нашли благодарных читателей и первыми утвердили у нас доверие и уважение к советской литературе как искусству. Точно так же самые лучшие произведения венгерской социалистической литературы не оказали ощутимого прямого влияния на советских писателей, на их творчество, но раскрыли советскому читателю особый мир.

Однако интерес по отношению друг к другу у венгерских и советских писателей – живой и неподдельный. История советских и венгерских литературных связей определила и их характер, их специфические формы. Вместо прямого взаимовлияния литератур идет глубинное идейно-эстетическое взаимодействие, которое становится все шире и ощутимее, и это характерно для всех областей культурной жизни.

Изменился и характер влияния русской классической литературы. Поколение Араня почитало как образец реализм Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Схожий мир, воссозданный в их книгах, помогал им открыть собственные возможности – в том числе и эстетические. С другой стороны, именно проблемы национальной духовной и социальной жизни заставляли их обращаться к великой русской литературе, которая ставила и решала родственные вопросы, была всегда связана с передовой общественно-политической мыслью современности, изображала кричащие противоречия действительности.

Если в первой половине XIX столетия в русской и венгерской литературах мы наблюдали сходные явления, то позднее обстановка изменилась. Арань задумал эпос о гуннах, а Толстой писал «Войну и мир». Поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» создавалась одновременно с самыми прекрасными романтическими произведениями Яноша Вайды. Если настроения, господствовавшие в венгерской литературе, определяла потерпевшая поражение освободительная борьба, то в русской торжествовал революционный дух, усиливавшийся несмотря на непрекращавшиеся атаки официальной идеологии.

Впоследствии место тесных литературных связей займет широкое, всеохватное влияние передового русского общества. Исключением является лишь Горький, творческое воздействие которого на венгерских писателей несомненно, но и при этом имя Максима Горького играло нередко роль политического символа. Так, на Ади влияла прежде всего та действительность, которую он узнавал из произведений русских авторов-современников. «Литературно» он соприкасается с французскими символистами, но на его философию, мировоззрение живое влияние оказывает Горький, революция 1905 года.

У нас нет места, чтобы подробно анализировать довольно сложный процесс взаимодействия двух литератур, мы хотим только зафиксировать итог. Те процессы, которые на рубеже XIX в XX веков подготовили в русской литературе рождение нового художественного феномена, признание огромного политического значения октябрьских событий 1917 года, находили в нашей литературе по преимуществу декларативный отклик – будь то симпатия или антипатия, – но не проникали достаточно глубоко в сферу эстетическую.

Отклик на советскую литературу и, конечно, на те исторические процессы, которые вызвали ее к жизни, первоначально был у нас политического характера. Даже в кругах революционной художественной интеллигенции он не распространялся на сферу эстетики. Определение, которое сорок лет спустя дал Йожеф Реваи, верно: «Мировое значение советской литературы… в конечном счете состоит в том, что она показала и выдвинула в качестве примера перед честными и мыслящими людьми, жаждущими освободиться от противоречий старого мира и его идейного убожества, его кризисов и тупиков, нового, социалистического человека, который, ассимилируясь с коллективом и работая на его благо, одновременно является строителем собственного счастья и гармонической жизни».

Это определение верно характеризует и отношения венгерской и советской литератур.

Однако у советской литературы, как она воспринималась венгерским литературным общественным сознанием, была и другая роль, кроме открытия общественного строя и идей, отличающихся от наших. Более того, мы едва ли ошибемся, если скажем, что именно здесь надо искать наиболее глубокие следы воздействия советской литературы даже в настоящее время, которое затрагивает и сферу идей – это прежде всего, – и сферу «химически чистых» художественных элементов. Поэтому литературная критика, обращаясь к этой теме, выделяет прежде всего идею социальной ответственности писателя – в противовес расплывчатым рассуждениям об абстрактно-гуманистическом содержании литературы, подчеркивает наполненность категорий реализма общественно целеустремленным социалистическим содержанием.

Один пример воздействия советской литературы на венгерскую: официальная Венгрия уже воевала против Советского Союза, когда известный критик и публицист Лайош Йордаки на страницах центрального органа социал-демократической партии «Непсава» стремился сформулировать основные принципы социалистической литературы. Интересно его утверждение, что рядом с Шолоховым и Арагоном можно поставить единственного представителя венгерской литературы – Аттилу Йожефа, в творчестве которого, как и у них, выступала бы «в сфере содержания – поэзия действительности, в области художественной – совершенная форма». Так впервые в отечественной критике поэзия Аттилы Йожефа была отнесена к эстетике социалистического реализма, и тем самым новые, социалистические устремления нашей литературы поставлены в контекст литературы мировой.

Такого рода суждения не только Лайоша Йордаки, но и Габора Гала, Золтана Фабри, Дьердя Балинта и других, высказанные в связи с советской литературой или о социалистической литературе вообще, указывают на то, что познанный эстетический закон передовая литературная мысль Венгрии стремится заставить прямо и непосредственно работать на общественные и даже политические нужды.

«Когда весной 1945 года Венгрия освободилась от фашистского террора, возможности воздействия советской литературы сразу же расширились…» – пишет Ласло Кардош в труде, в котором он подводит некоторые итоги изучения советской литературы венгерской критикой.

После освобождения страны контакты двух литератур (в особенности те, что обещали быть долговременными, а не сиюминутными), по нашему мнению, стали наиболее плодотворными тогда, когда стали осваиваться важнейшие идейно-эстетические принципы советской литературы – с ее художественным богатством и огромным опытом развития. В этом смысле мы и впрямь можем говорить о новых перспективах, открываемых перед нашей литературой, об изменении ее места и роли в мировом культурном процессе. Не только потому, что ее прежняя односторонняя западная ориентация сменилась знакомством с литературой, отражающей другой мир, воздействующей иными художественными средствами. Не менее важно и другое. Развитие венгерской литературы после освобождения страны тесно связано с формированием социалистических общественных отношений, воспитанием нового человека и с тем, что она подключилась к току более высокого, чем прежде, напряжения, питаемого общностью литератур братских стран.

Идейное единство, определившее процесс развития стран социалистического содружества, усиливало существовавшие ранее в культурах Восточной и Центральной Европы тенденции к общности. Разумеется, ни одну из разнонациональных литератур нельзя рассматривать как свод канонов и примеров, которым должны следовать все остальные. Характер отношений между социалистическими литературами определяется прежде всего тем, что страны Восточной и Средней Европы окончательно и бесповоротно избрали тот путь, который некогда открыла русская революция. Более того, в последнее время мы все чаще замечаем, что проблемы, выдвигаемые на первый план литературным движением в социалистических странах, очень близки, и это дает более глубокое знание друг друга, позволяет осуществлять тщательное исследование теоретико-эстетических аспектов развития социалистических литератур.

В венгерской и советской литературах можно отчетливо заметить параллельные явления. Одно из них: вихрь революции в советской литературе вызвал к жизни молодую революционную гвардию писателей, сразу заявивших о себе как зрелые художники; у нас, в сущности, произошло нечто подобное. Новые «кадры» литературы, приходя на место писателей, далеких от революционных настроений или даже враждебных им, выражая подъем масс, народа, страны, жаждущих общественных преобразований, приносили с собой в литературу невиданные ранее намерения и стремления. Второе параллельное явление, на которое я хотел бы указать, относится уже к нашим дням. Речь идет о постижении героя нашего времени, человека социалистического общества.

Позволю себе остановиться на первом несколько подробнее.

Я иногда думаю о том, что получилась бы поразительная картина, если собрать в одну книгу признания советских писателей первого послереволюционного поколения о том, как после гражданской войны они пришли в литературу, которой эмигранты так недальновидно предсказывали близкую гибель. В одном сибирском городе выходит тоненькая книжка новелл: автор ее – любящий приключения молодой типографский рабочий. Позднее мир узнал Всеволода Иванова. В легендарной дивизии Чапаева стал комиссаром красивый молодой человек, бывший студент. Несколько лет спустя он воспел подвиг Чапаева и чапаевцев. Имени его, наверное, можно я не называть – слава у Дмитрия Фурманова поистине всемирная. О том, что было пережито в подполье и в партизанских отрядах, о борьбе за новый строй поведал миру и другой юноша – Александр Фадеев. В Первой Конной армии сражался близорукий одессит — Исаак Бабель. Книга, запечатлевшая его опыт, – теперь уже и она классическая, как и любое из названных здесь произведений, – вызвала поначалу в печати бурю споров.

Три десятилетия минуло с тех пор, как со всех концов страны хлынула в нашу литературу молодежь, воодушевленная одним желанием: отразить и утвердить в своих книгах времена «свежих ветров».

Молодые принесли с собой новые впечатления, прекрасную, воодушевляющую силу, рожденную пафосом революционного изменения жизни. Руины мировой войны громоздились перед их взором, но они знали, что представления старого мира предстоит вычищать из людских душ тоже им. Духовно это поколение формировала пламенная жизнь Петефи, боль вчерашних потерпевших поражение революций и, главное, дух первой победившей революции.

Мы отдаем себе отчет в том, что плодотворные связи между советской и венгерской литературами подчас осложнялись механическим, буквалистским восприятием опыта советских писателей. Это происходило в большой мере потому, что в поле зрения критики – до поры до времени – попадали не действительно существующие параллели, а такие произведения, о которых сейчас мы уже неохотно вспоминаем. И дело не просто в том, что схематизм, получивший известное распространение в венгерской литературе, питал такого рода произведения, – все было сложнее. Главное в том, что в тот период мы имели недостаточное представление – теперь это следует признать откровенно – о важнейших явлениях и тенденциях советской литературы. Так уж сложилась наша история.

Однако в наши дни – не в последнюю очередь в результате того, что почти тридцатилетняя упорная работа по изданию, изучению, популяризации советской литературы принесла успех, – эта встреча двух литератур предполагает творческое сотрудничество, общность задач и целей.

Самым важным мы считаем тот огромный опыт советской литературы, который помогает решению проблем положительного героя. Здесь нельзя не вспомнить имя Михаила Шолохова. Ибо его рассказ «Судьба человека» был тем произведением, которое показало всему миру, и нам в том числе, что человека героем делает внутренняя глубокая связь с близкими ему людьми, с коллективом, что верность гуманистическим принципам есть концентрированное выражение тех качеств, которые живут в каждом честном человеке. Самое трудное здесь для писателя – достичь высокой простоты. Шолохову, как и другим советским художникам, это удается.

В произведениях некоторых наших молодых и пожилых писателей мы еще находим иной раз темы и мотивы, введенные под непосредственным впечатлением от прочитанных советских книг.

Однако подлинно творческое влияние выражается в общности принципиальных, исторически мотивированных факторов развития, в общности эстетических принципов. И именно таково сегодняшнее положение вещей. О простом человеке – герое нашего времени – критика уже говорит не как о задаче, продиктованной извне, а как об органической, вызванной потребностью литературного развития цели, так же как в советской или других социалистических литературах.

Сегодня очевидна несостоятельность таких исследований литературных влияний, цель которых – сверить фразу с фразой, сравнить строку со строкой. Однако мы не просто отрицаем такого типа работы, а при этом утверждаем: настало время собрать и осмыслить большой материал о связях между советской и венгерской литературами. И не просто собрать: чтобы верно оценить и понять прошлое и перспективы, нужно исследовать факты и явления, имея в виду типологическое сходство. Нужно проследить за совпадающими моментами и периодами в движении жизни и культуры: таким образом могут быть по-настоящему вскрыты связи двух литератур или, в данном случае стоит подчеркнуть, всех литератур социалистического содружества.

Все это говорит о необходимости более широких сопоставлений советской и венгерской литературной жизни, восходящих к сходным явлениям развивающейся социалистической действительности, к общим эстетическим процессам.

Лайош ГАЛАМБОШ

В ГОСТЯХ У ДРУЗЕЙ

В мае 1973 года мне выпала честь быть приглашенным в Советский Союз на Дни литературы. Я с радостью принял приглашение, поскольку знал, что поеду к братьям, добрым друзьям. На этот праздник впервые приехали представители социалистических стран. Местом проведения его был Узбекистан. Почему именно эта республика получила право на организацию мероприятий, объясняется многими причинами: этот год был ознаменован трудовыми победами хлопкоробов сравнительно незадолго до этого Самарканд отмечал 2500-летнюю годовщину своего существования; столица, Ташкент, после страшной катастрофы, вызванной землетрясением 1966 года, была полностью восстановлена.

И хотя не впервые, я снова провел в Советском Союзе незабываемые две недели. Не знаю, не покажется ли это хвастовством, если скажу: у меня такое ощущение, что как советские читатели, так и писатели любят меня. За последние десять лет на русском языке вышло немало моих новелл и три романа: «Терпкая лоза», «Осенняя звезда» и «Греческая история». А потому я могу сказать, что моя первая встреча с советской страной произошла уже давно и сегодня я живу с тем чувством и той мыслью, что так было всегда.

Я рос в многодетной бедной семье в одном из самых отсталых районов нашей родины – Ниршеге. Доброжелательные учителя послали меня в гимназию. Это было как раз в 1941 году, в тот год, когда началась война против Советского Союза, когда тогдашние власть имущие погнали венгерских солдат на Дон. Как всем известно, там, в одном сражении, погибло двести тысяч венгров.