«Счастливейший поэт времен Екатерины» (Апология Василия Петрова)

Максим АМЕЛИН

«СЧАСТЛИВЕЙШИЙ ПОЭТ
ВРЕМЕН ЕКАТЕРИНЫ»

(Апология Василия Петрова)

Поэт, о котором ниже пойдет речь, полузабытый ныне лирик века Екатерины, блистательный одописец Василий Петров (1736-1799), поэт истинный, недюжинный, заслуживающий полного восстановления в правах и состоянии. Но сначала мне хотелось бы определиться с лиризмом, свойственным русским поэтам XVIII века, призвав на помощь двух независимых свидетелей. Именно о нем пишет Николай Гоголь в главе «О лиризме наших поэтов» книги «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847): «…в лиризме наших поэтов есть что-то такое, чего нет у поэтов других наций, именно – что-то близкое к библейскому, – то высшее состояние лиризма, которое чуждо увлечений страстных и есть твердый взлет в свете разума, верховное торжество духовной трезвости» ¹. О свойствах лирической поэзии развернуто говорит Вильгельм Кюхельбекер в статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие» (18 24); «Сила, свобода, вдохновение – необходимые три условия всякой поэзии. Лирическая поэзия вообще не иное что, как необыкновенное, то есть сильное, свободное, вдохновенное изложение чувств самого писателя. Из сего следует, что она тем превосходнее, чем более возвышается над событиями ежедневными, над низким языком черни, не знающей вдохновения. Всем требованиям, которые предполагает сие определение, вполне удовлетворяет одна ода, а посему, без сомнения, занимает первое место в лирической поэзии или, лучше сказать, одна совершенно заслуживает название поэзии лирической…. Ода, увлекаясь предметами высокими, передавая векам подвиги героев и славу Отечества, воспаряя к престолу Неизреченного и пророчествуя пред благоговеющим народом, парит, гремит, блещет, порабощает слух и душу читателя. Сверх того, в оде поэт бескорыстен: он не ничтожным событиям собственной жизни радуется, не об них сетует; он вещает правду и суд промысла, торжествует о величии родимого края, мещет перуны в сопостатов, блажит праведника, клянет изверга» ². Подобного взгляда на лирику и ее сущность придерживались в своих теоретических работах и В. Тредиаковский («Рассуждение об оде вообще»³), и Г. Державин («Рассуждение о лирической поэзии или об оде»⁴), а на практике – большинство русских поэтов середины XVIII – начала XIX века. То, что сегодня называется «лирикой», согласно этой точке зрения, таковой не является, – у нее другая природа. Два прообраза лирики даны в Библии: «Псалтирь» и «Песнь песней»; два прообраза – в древнегреческой поэзии: хоровая мелика и сольная. По сути своей они сводимы к двум разнонаправленным поэтическим типам: первый – к молитве, направленной по вертикали (ода и все ее производные), второй – к бытовой и любовной песне, по горизонтали (малые жанры и формы поэзии). Именно в направленности – их разительное отличие друг от друга.

Русская ода XVIII века – не что иное, как светский псалом, ритуальное славословие деяний Божиих, направленных на все творения, и дел великих, проявленных на гражданском или военном поприще. Высокому духовному и нравственному содержанию оды соответствовало богатство и разнообразие формы. В начале XIX века малые жанры поэзии затмили оду: «романофилы», ориентированные на римскую античность в истолковании Н. Буало, расставив по углам здравый смысл, ясность, простоту и сладкозвучие, заболтали и высмеяли «грекофилов» с их лирическим беспорядком, темнотой, витийством и намеренной тяжеловесностью. Сегодняшнее понимание лирики как сугубого самовыражения утвердилось тогда же. Однако самовыражение, увы, подверглось ныне заметному самовырождению, замкнувшись на себя, оскудев изобразительными средствами, обратившись в сор, из которого уже не могут расти стихи, достойные называться поэзией, лишившись преображающего начала, дойдя до крайней степени «интимизма», описанного и осужденного за свою беспомощность еще Влад. Ходасевичем. Вот как им описан этот порок, например, в статье «Рассветы» (1937): «Поэзия преображает действительность. Интимизм, напротив, стремится ее запечатлеть в первоначальном виде, схватить на лету, как моментальная фотография, сообщить читателю не поэтический фабрикат, а эмоциональное сырье…. Интимизм скуп. Автор человеческого документа всегда эгоистичен, ибо творит (поскольку вообще есть творческий элемент в этом деле) единственно для себя. Это не проходит даром. Человеческий документ вызывает в читателе участие к автору как человеку, но не как к художнику»⁵. Мне думается, что современная поэзия больна «интимизмом», как несварением желудка.

1. «Иллюстрированное издание сочинений Н. В. Гоголя», т. 4, СПб., 1902, с. 54.[↩]
2. В. К. Кюхельбекер, Путешествие. Дневник. Статьи, Л., 1979, с. 454.[↩]
3. «Русская литературная критика XVIII века», М., 1978, с. 68-70.[↩]
4. «Сочинения Державина с объяснительными примеч. Я. Грота», изд. 2- е, т. 7, СПб.. 1878. с. 530 и далее.[↩]
5. Владислав Ходасевич, Собр. соч. в 4-х томах, т. 2, М. 1996, с. 400, 401.[↩]