С. А. Шульц. Поэма Гоголя «Мертвые души»: внутренний мир и литературно-философские контексты

О творчестве Н. Гоголя написано столько, что перед автором каждой новой книги стоит нелегкая задача доказать право на собственный взгляд. Конечно, вопросов не возникает, когда речь идет о неизвестных текстах, прежде не доступных редакциях хорошо знакомых произведений и так далее. Но что делать литературоведу, если он обращается к давно ставшей классикой книге?

Предположу, что в такой ситуации оказался и автор рецензируемой монографии, подзаголовок которой хотя и обозначил выбранное им направление поиска, но все-таки требовал уточнения замысла. Это С. Шульц сделал в предисловии, отмечая, что «поэма была задумана в виде во многом итожащей многовековое художественное и духовное развитие России и европейского человечества в целом, парадоксально вторгаясь при этом в область комического, которая, казалось бы, более обращена к пародии и сниженному. Однако уже одни имена Ариосто или Сервантеса показывают, сколь тесно великое искусство может переплетать высокое и низкое, смешное и трагическое» (с. 5). Не станем придираться к тяжеловесности стиля и подчеркнем важное для понимания тех самых «ближних» и «дальних контекстов» литературы и философии, в которых творческая мысль и живое слово Гоголя смыкаются со словом Гераклита и Платона, Апулея и Лукиана, немецкого Возрождения, философской прозы М. Хайдеггера, Ж.-П. Сартра и Андрея Белого. Реконструкция подобных контекстов требует особого подхода и даже техники, определяемой С. Шульцем так: