Русскость нерусских

Беседы длиной в сорок лет с ровесником и другом, парижским славистом и переводчиком Леоном Робелем – о русском поэте Кручёных, чувашском поэте Геннадии Айги, турецком и русском художниках Абидине Дино и Николае Дронникове, поэте, барде, прозаике Булате Окуджаве, а также – что обозначило заглавие – русскости нерусских во множестве проявлений.

Недавно, дорогой Леон, будучи в Париже, мы шли по улице de Rungis, был ясный, безоблачный день, но ветер дул холодный и отводил от нас жаркие солнечные лучи, а потом сидели в вашей просторной квартире¹¹, вспоминали, когда познакомились. То было, по-твоему, в Москве осенью 1967-го, но я тебя убедил, что познакомились годом раньше, весной 1966-го, и не в Москве, а в Париже: для тебя было значимо, видимо, первое, для меня – второе. Как бы то ни было, но близится юбилей нашего знакомства, вылившегося, что доказывает дистанция времени, в безоблачную, смею верить, дружбу.

Решил: запечатлею встречи-беседы, пока хвори не тревожат, а память не подводит, тем более, что выписал когда-то, думая, авось пригодится, твои титулы-звания и не скупясь скажу без преувеличений несведущим, что ты:

Поэт, критик, переводчик. Учился в Сорбонне классической филологии и русскому языку… – как-то ты рассказывал, чтодоговорился с другом после школы поступить на филологический факультет, пошли на классическое по инерции отделение, а потом решили, что классиков во Франции пруд пруди, привлекла новая специальность – русистика, и ты остался верен профессии, а твой товарищ перешел на индологию, став выдающимся в этой области ученым.

По окончании Сорбонны – преподаватель русского языка и литературы в средней школе и Лилльском университете. Стажировка по специальности в Москве в славные оттепельные 1957 – 1959 годы… Русистика, как мне кажется, пред-определила любовь ко всему русскому и, в частности, – твою женитьбу на красивой девушке из российской глубинки с примечательным именем Светлана.

А далее – профессор русского языка и литературы Национального Института Восточных языков и культур университета Сорбонна. Директор Научного Центра сравнительной поэтики. Заведующий русским отделом Архива Луи Арагона и Эльзы Триоле.

У нас (может, у вас тоже?) принято, вручая праздничный адрес, прибегать к спасительной фразе: Мы знаем и ценим Вас как… – и рассказывать далее о том, что и без нас известно виновнику торжества. Итак, ты:

Автор множества публикаций по русской и советской литературе, французской поэзии, лингвистической поэтике, теории перевода – перечислю твои книги, о которых знаю: «Манифесты русских футуристов», «Советская литература: вопросы», «СССР и мы», «История снега» – об образе России во французской литературе, начиная от Анны Киевской и Рабле, до наших дней.

Как не назвать твои переводы Максима Горького – весь первый том его собрания сочинений, «Одного дня Ивана Денисовича» и «Матренина двора» Александра Солженицына, поэзии Тютчева, Маяковского, Твардовского, Кручёных… – тут бы слушатели переглянулись: кто помнит нынче замечательного поэта, создателя «поюзг», «удалого будала», который, кажется, давным-давно умер с его «зузутными зудесами», вроде «Хохочью хохочущ», «Я смеюн», «отлангюрю, отманикюрю свой язык» или – только тем и помнят его – знаменитым «Дыр бул – щыл»²## Современники о нем: В.

1. Этот твой дом много лет назад лаконично описала Эльза Триоле в письме к сестре: «необыкновенный вид, небо, огни, все в стекле и комфорте». Эта (с. 525) и последующие цитаты: Лиля Брик – Эльза Триоле. Неизданная переписка (1921 – 1970). М.: Эллис Лак, 2000.[↩]