Русская литература: желание и боязнь капитализма

В основу статьи положено исследование, проведенное при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований и Российского гуманитарного Научного фонда.

Русская классическая литература, уже по мнению самих писателей XIX века, явилась следствием петровских реформ. «Петр не успел довершить многое, начатое им», – писал Пушкин. – Но «семена были посеяны… Новая словесность, плод новообразованного общества, скоро должна была родиться» ¹. На реформы Петра I Россия ответила явлением Пушкина, заметил Герцен. Иными словами, российское самосознание, открытие Россией самой себя и, как следствие, открытие миром России – в качестве страны со своим голосом, а не только этнографического материала – стало возможным после преобразований конца XVII – начала XVIII столетия. Русь перестала быть только предметом любопытства и сообщений европейских путешественников, вроде какой-то дикой африканской страны, но и сама о себе теперь рассказывала миру. Это, однако, не означает, что ее обычаи и стиль жизни, указанные в описаниях первых европейских путешественников по Московии, изменились или вообще исчезли. Просто в послепетровскую эпоху московско-русское отношение к жизни из всеми русскими принимаемого обычая превратилось в проблему.

Петровские реформы и в самом деле провели резкую границу между Русью, выброшенной трехсотлетним степным игом из европейского сообщества народов, и Русью, пытавшейся с помощью европейских влияний вернуться на свой прежний, европейский путь. Пушкин не случайно называл Петра «революционной головой» ², а С. Соловьев и Герцен сравнивали с парижским Конвентом, говоря о русском царе как о революционере на троне. Но ведь и раньше московские цари не раз заимствовали многое из Европы, призывали умельцев, мастеров, строителей (напомню хотя бы, что Московский Кремль построен итальянцем Аристотелем Фиораванти еще при Иване III). Задача Петра, как замечал В. Ключевский, была иной: не брать «готовые плоды чужого знания и опыта, теории и техники… Необходимо пересадить самые корни на свою почву, чтобы они дома производили свои плоды, овладеть источниками и средствами духовной и материальной силы европейских народов. Это была всегдашняя мысль Петра, основная и плодотворнейшая мысль его реформы» ³.

В отличие от московских царей, отождествлявших свой интерес с интересами государства, Петр, строя могучую империю, поставил себя и свою деятельность в услужение государству. Ему нужны были независимые от него деятели, сподвижники, а не просто слуги, то есть люди, понимавшие задачи государства. При Петре, говоря словами Пушкина, «Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, – при стуке топора и при громе пушек» ⁴, заявив о себе как о мощной военной державе. Но для силы государства, его развития необходимы были и те, кто увеличивает богатство нации, – купцы, торговцы, промышленники. И Петр всячески искал таких людей. Даже постройка Петербурга ориентировала Россию на самую развитую на тот момент буржуазную страну Европы – Голландию. «Если Бог продлит жизнь и здравие, – говорил царь-преобразователь, – Петербург будет другой Амстердам» ⁵. Однако независимой от государства и произвола чиновников буржуазии, то есть третьего сословия, постпетровская Россия так и не получила по крайней мере до конца XIX века. И это не случайно. Ибо на создание такого слоя требуется определенное историческое воспитание и развитие, целый- и, быть может, не один – исторический период. Историческое же воспитание России после разгрома и падения Киевско-Новгородской Руси отнюдь не способствовало созданию и укреплению самодеятельной личности, в том числе личности, сильной своим богатством.

Европейцы и сейчас порой говорят – во всяком случае, мне доводилось это слышать, – что русские люди по «своей природе» склонны к аскетизму, враждебны богатству, потому-де и не развились в России буржуазно-капиталистические отношения. Но если говорить о генетическом ядре культуры, то достаточно напомнить, что само слово «богатый» означает одаренный Богом, получивший дары от Бога, «хранимый богами» ⁶. И в русских пословицах, собранных В. Далем, обличается скорее не богатство, а, как и в европейских пословицах, – жадность, скупость, дурное распоряжение своим богатством, скверное воспитание своих детей, а также неправедно нажитое богатство (скажем, «Богатому черт деньги кует»), страх потерять деньги («Богатому не спится, богатый вора боится»), этот страх можно даже назвать у русских людей определяющим в нежелании иметь богатство (но об этом чуть ниже). В принципе же для русского человека также нормально, как и для любого европейца, стараться благоустроить свой дом, обеспечить свою семью, для чего и нужно богатство («В мошне густо, так и дома не пусто», «Денег наживешь – без нужды проживешь», даже: «Есть родные – то есть денежки, – так и по-божески идет»). И в отличие от интеллигентской этимологии, кажется, пошедшей от В. Розанова, слово «убогий» означает не «убогий», то есть рядом с Богом⁷, а просто «небогатый», «лишенный милости Бога». Достаточно привести еще две-три народные пословицы: «Богатый – ума купит; убогий и свой бы продал, да не купят», «Бог не убог», «Милостив Бог, и я по его милости не убог».

Но в Московской Руси, как следствие татарского владычества, упразднившего согласно «монгольскому праву» частную собственность, прежде всего на землю, заменившего право«ханским ярлыком», то есть «царской милостью», идеей произвола, приучившего покоренных русичей к бесконечным неправовым поборам и грабежам, к страху перед обладанием богатством (богатый скорее мог подвергнуться татарскому налету), практически единственным собственником на землю, спекулянтом, торговцем, промышленником стало государство, перенявшее от бывших завоевателей принципы жизнеустройства и управления. Богатеть простым русским людям было просто опасно, отсюда развивалось неумение и нежелание производительной работы, ибо все наработанное отбиралось царем и его слугами. Сошлюсь на наблюдения дипломата конца XVI века англичанина Дж. Флетчера: «…что касается земель, движимого имущества и другой собственности простого народа, то все это принадлежит ему только на словах и на самом деле нисколько не ограждено от хищничества и грабежа как высших властей, так и простых дворян, чиновников и солдат… Чрезвычайные притеснения, которым подвержены бедные простолюдины, лишают их вовсе желания заниматься своими промыслами, ибо тот, кто зажиточнее, тот в большей находится опасности не только лишиться своего имущества, но и самой жизни. Если же у кого и есть какая собственность, то старается он скрыть ее, сколько может, иногда отдавая в монастырь, а иногда зарывая в землю и в лесу, как обыкновенно делают при нашествии неприятельском…». И Флетчер резюмирует: «Народ, стесненный и лишаемый всего, что приобретает, теряет всякую охоту к работе» ⁸.

Разумеется, было бы нелепым утверждение, что в Московской Руси не было вовсе богатых людей – бояр и купцов, но все они не имели самостоятельного, самодостаточного положения, были приложением к нуждам государя. Английский купец Джером Горсей, наблюдая взаимоотношения русских купцов с Иваном IV, так описывал их: царь «обирал своих купцов, выменивая их товары у иностранцев на затканные золотом одежды, талеры, жемчуг, драгоценности и т. д., которые постоянно забирал в свою казну, платя мало или совсем ничего; занимал также большие суммы у городов, посадов и монастырей, истощал их богатства большими налогами и податями для увеличения своих собственных доходов» ⁹. Надо добавить, что приобретенное лишь малой частью шло на нужды государства, служа источником для развлечений царя, а главное, для возможного бегства в Англию, – план, вынашиваемый Грозным много лет. Последнее, кстати, характерно для любого тиранического правления, не только русского: подавляя и истребляя своих подданных, сами такого рода правители всегда имеют денежный запас для эмиграции в более демократические страны. Для московского государя, как единодушно отмечают иностранные путешественники, все его подданные являлись холопами, то есть рабами. Состояние, не способствовавшее возникновению независимых классов общества. Поэтому даже в середине XIX века эта тенденция казалась определяющей. Как писал К. Кавелин, в России «были бояре и не было никогда боярства; были, есть и будут духовные, купцы, мещане, ремесленники, крестьяне, но никогда не было и по-видимому не будет духовенства, купечества, мещанства, крестьянства в смысле действительных сословий. Все наши разряды, не исключая дворянства, означали род занятий, общую повинность, тягло или службу, но никогда не имели они значения общественного организма, общественной формации, с задатками политической или общественной связной жизни»¹⁰.

Когда-то Киевско-Новгородскую Русь называли иноземцы страной городов. Начиная с Московской Руси село преобладает над городом, русские города становятся, по замечанию Чернышевского, пародией на города: в них нет ни внутреннего самоуправления, ни особой городской жизни, практически отсутствует торгово-промышленное население, преобладают солдаты (войско) и пашущие землю мещане (строго говоря, крестьяне). Но, как писали все русские историки, именно город способствует развитию и обогащению страны. Западная Европа богатела через города, Восточная – с редкими и зависимыми городами беднела. Ключевский точно зафиксировал принцип возникновения городов Московской Руси: «…большая часть новых городов и городков Московского государства возникла не вследствие экономических потребностей страны, но вследствие государственных соображений, по распоряжениям правительства. Эти причины и производили то любопытное явление, что даже в XVII в. в описях многих городов перечисляются дворы служилых людей, пашенных людей, но о посадских, торговых и ремесленных людях говорится, что их нет»¹¹. Не случайно к середине XIX века в одном Лондоне с пригородами было три с половиной миллиона человек, а во всех городах Российской империи насчитывалось не более пяти миллионов, что, разумеется, плохо способствовало развитию внутреннего рынка и товарно-денежных отношений. А бедная, пусть и обильная природными ресурсами страна рано или поздно оказывается слабее богатых соседей с высокоразвитой промышленностью. И встает проблема – догнать и перегнать Запад. Задача, поставленная еще Петром Великим. А начиная с эпохи Екатерины II в обсуждение этой проблемы включаются русские литераторы, полагая свою задачу не только в анализе и описании общества, но в непосредственных рекомендациях правительству и в воспитании образованных классов.

Один из наиболее крупных писателей екатерининского времени- Н. Новиков, опираясь на работы западноевропейских экономистов и ссылаясь на примеры из мировой истории, публикует в 1783 году сочинение «О торговле вообще», стараясь «побудить начальников земных обратить внимание на торговлю»¹², сделать фактом сознания российского общества то обстоятельство, что свободная торговля способствует благосостоянию государства, развитию промышленности, городов, что опора на торгово-промышленных людей ведет нацию к процветанию, более того, содействует обнаружению и укреплению личностных способностей ее граждан. «В торгующей нации, – писал он, – всякий тот гражданин не получает успеха, который не старается рачительно пользоваться своими способностями; в такой нации бывает всеобщее соревнование, при котором самый прилежнейший, остроумнейший, бережливейший гражданин в каждом состоянии получает награду»¹³. Иными словами, человек должен заботиться о своем благосостоянии, а не искать государевой милости, только от верховной власти ожидая вознаграждения за свои заслуги. Это и облегчение государству, которое не в состоянии обеспечить всех соответственно их заслугам. Позже в «Повести о капитане Копейкине» Гоголь покажет эту некредитоспособность государства, которое не в состоянии обеспечить достойную и нормальную жизнь даже заслуженным воинам, отстоявшим его свободу и целостность на полях сражений.

Но пока что российское самодержавие присматривалось к Западу и хотело учесть некоторые принципы европейской жизни для улучшения и большего удобства управления. Либеральные начинания Екатерины II были замечены просветителями. Увлекающийся Дидро, выдавая желаемое задействительное, писал российской самодержице и «казанской помещице», многохитрой «Фелице»: «…вы, ваше императорское величество, втайне стремитесь к образованию в России третьего сословия»¹⁴. Но образовать третье сословие там, где, строго говоря, и класс феодалов, то есть дворянство, был в полном рабстве (холопстве) у царя и не имел частной собственности, чем радикально отличался от своих собратьев в Западной Европе, было, разумеется, невозможно. И реалистка Екатерина прекрасно это понимала, подшучивая над Дидро, что легко строить прекрасные проекты на все терпящей бумаге, ей же, императрице, приходится иметь дело с чувствительной шкурой живых людей, не говоря уж о веками выработанных принципах жизни. Поэтому первый и основной шаг, сделанный Екатериной, – это наделение правами и неотъемлемой частной собственностью дворянства, от которого стала зависеть и в котором стала нуждаться как в самостоятельной силе императорская власть. Для этого имения были уравнены в правах с вотчинами, то есть стали не жалованьем, как были до того, а собственностью, передающейся по наследству, к тому же с дворянства были сняты его служебные обязанности. Жалованною грамотою 1785 года оно получило «разные права и преимущества»¹⁵. По мысли Б. Чичерина, таким образом началось постепенное раскрепощение сословий, ибо, полагал он, раньше все сословия были «крепки государству», имея только обязанности и никаких прав.

Екатерина в своем знаменитом Наказе уже в первых статьях постаралась внушить своим подданным, что «Россия есть европейская держава». Отнесшись несколько иронически к этому утверждению, Дидро в своих замечаниях на Наказ писал, что не важно, европейская или азиатская держава перед нами. Речь идет о ее цивилизации. «Попытка цивилизовать сразу столь огромную страну представляется мне проектом, – добавлял он, – превышающим человеческие силы…»¹⁶ Европе на построение цивилизации и выход из варварства потребовались столетия и опора на христианство, римское право и иные достижения античности, что унавозили почву, на которой произрастала нынешняя европейская система. В XIII веке была принята Великая хартия вольностей, послужившая началом парламента в Англии, давшая независимость дворянско-феодальному сословию.

В том же столетии принимается Магдебургское право, распространившееся на всю Европу; оно регулировало права и свободы городских жителей. Эти права и свободы укоренялись на многие века в жизни и сознании людей Запада, пока, по выражению Чаадаева, не стали физиологией европейцев. Но и сейчас видел Дидро в европейской жизни тысячи стеснений и недостаток свободы, без которой, как он считал, немыслима подлинная цивилизация. Возможно ли приказом и сразу ввести цивилизацию в страну, не знавшую никогда свободы, где свирепое владычество татар сменилось не менее деспотической властью московских царей? История, однако, ставила перед Россией задачу цивилизоваться «сразу», «волевым усилием», «царским приказом». Да еще при этом оставляя большинство населения страны в полном рабстве. И в заключение своих комментариев на Наказ Дидро констатирует: «Я не вижу здесь ни одного постановления, которое было бы направлено на освобождение массы народа; а без освобождения, без свободы не будет и собственности, без собственности не будет земледелия, без земледелия не будет ни силы, ни величия, ни богатства, ни процветания»¹⁷. Казалось бы, ни о каком третьем сословии, за которое столь ратовал философ, не могло идти и речи.

Но, как это было и дальше, Россия пыталась догнать западноевропейские страны, исходя из своих условий, подстраивая их под развитие европейской цивилизации, используя свои социокультурные особенности и возможности. Скажем, лишенный правой руки человек научается писать левой; говорят, что слепые так развивают способность осязания, что на ощупь различают цвета, и т. п. Буржуазные отношения, класс капиталистов создаются веками и при определенных условиях, они не образуются по приказу: не случайно, к примеру, всю промышленность, все горнодобывающее дело государство принуждено было держать в своих руках, – не было сословия, способного осилить эту сферу деятельности. Но были такие общественные потребности, существенные для духовного развития культуры, которые падали в Европе на плечи третьего сословия и которые не в состоянии было решить государство. И тут роль, сыгранную в Европе буржуазией, сыграло в России дворянство.

1. А. С. Пушкин, Полн. собр. соч. в 10-ти томах, т. VII, М. -Л., 1951, с. 308.[↩]
2. А С. Пушкин, Полн. собр. соч. в 10-ти томах, т. VII, с. 519.[↩]
3. В. О. Ключевский, Сочинения в 9-ти томах, т.VIII, М., 1990, с. 399.[↩]
4. А. С. Пушкин, Полн. собр. соч. в 10-ти томах, т. VII, с. 307.[↩]
5. «Петр Великий. Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты», СПб., Париж- Москва – Нью-Йорк, М., 1993, с. 280.[↩]
6. Макс Фасмер, Этимологический словарь русского языка в 4-х томах, т. I, M., 1986, с. 182.[↩]
7. В. М. Крюков, Вокруг России: синтаксис Василий Розанова. – «Вопросы философии», 1994, N 11, с. 66.[↩]
8. Дж. Флетчер,О государстве Русском. – В кн.: «Проезжая по Московии (Россия XVI-XVII веков глазами дипломатов)», М., 1991, с. 69 – 70, 70 – 71.[↩]
9. Джером Горсей, Сокращенный рассказ, или Мемориал путешествий. – В кн.: «Россия XV-XVII вв. глазами иностранцев», Л., 1986, с. 162.[↩]
10. К. Д. Кавелин, Собр. соч., т. 2, СПб., 1898, стлб. 881.^[↩]
11. В. О. Ключевский, Сказания иностранцев о Московском государстве, М., 1991, с. 191.^[↩]
12. Н. И. Новиков, Избранные сочинения, М. -Л., 1951, с. 507.^[↩]
13. Там же, с. 547.^[↩]
14. Дени Дидро, Собр. соч. в 10-ти томах, т. X, М., 1947, с. 239.^[↩]
15. Б. Чичерин, Опыты по истории русского права, М., 1858, с. 231.^[↩]
16. Дени Дидро, Собр. соч. в 10-ти томах, т. X, с. 424.^[↩]
17. Д. Дидро, Собр. соч. в 10-ти томах, т. X, с. 511.^[↩]