Роман Евгения Замятина «Мы» и «петербургский текст» русской литературы

Существует расхожее и, на мой взгляд, ошибочное мнение, что роман Евгения Замятина «Мы» – это исключительно антиутопия, предвосхитившая популярные романы Оруэлла и Хаксли. Ну, разумеется, антиутопия! Это на поверхности. Однако уже один из первых рецензентов «Мы» – Юрий Тынянов заметил, что роман колеблется «между утопией и Петербургом» ¹. Утопию заметили многие. Попытаемся найти в «Мы» следы Петербурга – реального и «литературного». Несомненно, корни романа лежат в русской литературе конца XIX – начала XX века. Обычно мы видим в романе прежде всего сатиру на зарождающееся в 20-е годы тоталитарное государство и грозное предупреждение потомкам. Это на первый взгляд. На самом же деле Замятин, как мне представляется, не только занимается исследованием современной ему социальной, политической и культурной жизни с экстраполяцией ее в будущее, но и с видимым удовольствием «играет в бисер» с мотивами и образами из произведений предшествующих и современных ему русских писателей. Роман Замятина — это изысканная, непонятная непосвященным, блестящая и тонкая игра, игра со словом, игра со смыслом.

Разумеется, и наша и западная критика отмечала безусловное влияние на роман «Мы»»Легенды о Великом инквизиторе», а также присутствие в нем античных и библейских сюжетов. Но есть вопрос, которому не было уделено достаточного внимания, – вопрос о взаимоотношениях романа Замятина с теми произведениями русской литературы, что в совокупности составляют так называемый «петербургский текст» ².

Создаваемый Замятиным город удивительным образом напоминает нам Петербург с его куполами и шпилями, огненными закатами и белыми ночами – и одновременно Лондон с туннелями подземки, башнями, туманом, бесконечными разговорами жителей о погоде и поведении барометра. И в самом деле, ведь Лондон и Петербург так похожи! Геометрическая планировка проспектов и улиц – «линий», перманентная сырость погоды и – чопорность, «сухость» горожан. В свое время Достоевский, совершивший путешествие из Петербурга в Лондон, вернувшись, обобщил свои впечатления в образе «хрустального дворца» как символа рационалистического, бездушного мира. То же спустя полстолетия делает и Замятин, создавая свой образ «стеклянного рая», коим является Единое Государство.

И все же в тексте романа содержится достаточное количество указаний на то, что острый взгляд художника именно из петербургской панорамы выхватывает несколько наиболее ярких примет, перенесенных в роман и определивших облик города-государства. Собранные вместе, такие детали, как «шпиль», «шпиц», или «игла», башни, «спины мостов», «пузырьки куполов» и наиболее, пожалуй, характерное – «белые ночи», указывают, я полагаю, вполне определенные географические координаты города.

Любовная лихорадка, безумие, «сноболезнь» охватывают героя во время летних белых ночей: «И вот без четверти 21. Белая ночь. Все зеленовато-стеклянное… И я не удивлюсь, если сейчас круглыми медленными дымами подымутся вверх купола аудиториумов, и пожилая луна улыбнется чернильно…» А вот такая деталь уже не забывается и создает ту необходимую атмосферу призрачного города, в которую Замятин погружает своего героя, а вместе с ним и нас, читателей.

Игла аккумуляторной башни является вершинной и наиболее часто упоминаемой в романе точкой городской панорамы. И само заострение детали, и слова, подбираемые автором при ее упоминании, – «игла», «шпиц», – вызваны желанием провести на визуальном и лексическом уровнях петербургскую тему. «Игла» – Адмиралтейство – Пушкин – «Медный всадник» – Белый – «Петербург» – «шпиц» – Петропавловская крепость – аккумуляторная башня Замятина.

Еще одно наблюдение. У Замятина тема Петербурга тесно увязана с мотивами воды и льда. Достаточно почитать его «петербургские» рассказы «Пещера», «Дракон», «Мамай», «Наводнение», чтобы убедиться в том, что «интегральными», как он сам их определяет, или сквозными, лейтмотивными, что понятнее, являются те, что акцентируют тему воды, – образы льда, потопа, дома-корабля. Лед и вода – в эту среду попадают и читатели, мы, читающие «Мы».

Город из стекла – это «хрустальный», «ледяной» дворец. Единое Государство – это и гигантский аквариум, защищенный от «попаляющего» солнца стеклянным сводом. Поднимаясь в небо на «аэро», герой видит: «Город внизу – весь будто из голубых глыб льда. Вдруг – облако, быстрая косая тень, лед свинцовеет, набухает, как весной, когда стоишь на берегу и ждешь: вот сейчас все треснет, хлынет, закрутится, понесет; но минута за минутой, а лед все стоит, и сам набухаешь, сердце бьется все беспокойней, все чаще (впрочем, зачем пишу я об этом и откуда эти странные ощущения. Потому что ведь нет такого ледокола, какой мог бы взломать прозрачнейший и прочнейший хрусталь нашей жизни…)». Из космоса Единое Государство видится герою «озером с пузырьками куполов» (не петербургских ли храмов?). Даже для описания психологического состояния своего героя Замятин (а точнее, сам герой-повествователь) прибегает к аналогии с водным миром: в момент душевного смятения Д-503 ощущает себя человеком, пережившим кораблекрушение и выброшенным на берег, колонна марширующих «нумеров» сравнивается с миллиононогим левиафаном. «Мимо, рядами, нумера… миллиононогий левиафан, колыхаясь, плыл мимо. А я – один, выхлестнут бурей на необитаемый остров, и ищу, ищу глазами в серо- голубых волнах». Первое же появление в романе одной из героинь – Ю – сопровождается упоминанием «рыбьих» щек, напоминающих жабры. Затем читатель узнает о карикатуре на Ю, нарисованной детьми, изображающей героиню в «каком-то рыбьем виде». Портретная деталь «щеки-жабры» приобретает в романе статус лейтмотива и проводит сравнение ее с рыбой. (Безусловно, Замятин испытывает особое пристрастае к гоголевскому приему – метонимии.) К стихии воды причастен и другой персонаж – «двояко-изогнутый» S- 4711: героя постоянно преследует «хлюпающий» звук его шагов.

Единое Государство – это некое подводное царство, на которое «низринут какой-то город, и летят вниз куски стен и башен… пока не рухнут на дно, к нам, вниз». Повторимся, что в контексте замятинского творчества образ воды, города на воде (под водой) ведет прежде всего тему Петербурга.

Однако с «петербургским текстом» русской литературы роман Замятина роднит не только и не столько внешнее сходство города-государства с Петербургом, сколько скрытые цитаты из произведений, составляющих костяк «петербургского текста». Прогулка по замятинскому городу будущего для читателя оборачивается путешествием в прошлое – в русскую, «петербургскую», литературу XIX-XX веков. По мере движения сюжета герой словно примеряет маски различных литературных персонажей и попадает в ситуации, удивительно знакомые читателю по «Медному всаднику» А. С. Пушкина, «Запискам сумасшедшего» Н.

1. Ю. Н. Тынянов, Поэтика. История литературы. Кино, М., 1977, с. 157.[↩]
2. Обоснование термина дано в статье.: В. Н. Топоров, Петербург и петербургский текст русской литературы (Введение в тему). – «Ученые записки Тартуского государственного университета», вып. 664. «Труды по знаковым системам. XVIII. Семиотика города и городской культуры. Петербург», Тарту, 1984.[↩]