Революционная сатира Радищева
А. Татаринцев, Сатирическое воззвание к возмущению, Изд. Саратовского университета. 1965, 92 стр.
Русский классицизм уже с первых шагов заявил о себе остро сатирической направленностью. «Сатирическое направление, со времен Кантемира, сделалось живою струею всей русской литературы», – писал Белинский. Историкам литературы, да и теоретикам, еще предстоит выяснить эту приверженность классицизма к сатире, разобраться, какие стороны его как литературного направления способствовали широкому распространению сатирических жанров.
В том, что нормативность эстетической теории классицизма, ее антииндивидуальность сковывали развитие лирики (даже любовная лирика становилась выражением только общего), едва ли можно сомневаться. Но, с другой стороны, принципы типизации, характерные для этой нормативной эстетики, при всей своей исторической ограниченности оказались весьма «удобными» для сатирической литературы. От классицистической односторонности, сугубой сконцентрированности на одной, ведущей черте человеческого характера лежит прямой путь (разумеется, с учетом специфической трансформации) к сатирическому преувеличению, к гиперболе, гротеску, шаржу.
Видимо, не мог существенно ограничивать сатиру и психологический схематизм, свойственный литературе классицизма, поскольку психологический анализ, не противореча природе сатирического образа, зачастую и не обязателен для него. Не случайно своеобразные формы раскрытия внутреннего мира человека в сатирических произведениях дали повод говорить о «противопоказанности» психологизма сатире.
Думается, что «предрасположенность» классицизма к сатире объясняется в значительной мере и спецификой просветительской идеологии, сопутствовавшей историко-литературному развитию России в XVIII веке, пафосом борьбы за «добрую в людях перемену» и преувеличенной ролью в этой борьбе общественно-литературного мнения.
Все эти, в значительной мере гипотетические суждения свидетельствуют о важности исследования социально-исторических и гносеологических предпосылок русской сатиры XVIII столетия, исследования обстоятельного и всестороннего, и о ценности работ, посвященных конкретно-историческому анализу сатирического творчества того или иного писателя. К их числу и принадлежит книга А. Татаринцева, в которой анализируются сатирические тенденции бессмертного произведения Радищева.
Сатира «Путешествия из Петербурга в Москву», произведения революционного не только по своей социально-политической направленности, но и – как справедливо замечает А. Татаринцев – «с точки зрения развития принципов изображения действительности» (стр. 89), давно ждала исследователя. Одни литературоведы отмечали, что пушкинское определение «Путешествия» как «сатирического воззвания к возмущению» верно улавливает «главную идейно-художественную особенность этого произведения» 1. Другие не осмеливались идти дальше констатации отдельных «сатирических элементов». Этому есть свое оправдание: объявить «Путешествие» сатирическим – значит погрешить против истины; с другой стороны, сатирический элемент столь органично вплетается в произведение Радищева, что трудно поддается «отслаиванию» и самостоятельному (в отрыве от несобственно сатирической ткани) рассмотрению.
А. Татаринцеву во многих случаях удалось прояснить эту диалектически сложную взаимосвязь и взаимопроникновение сатирического и несатирического в «Путешествии», охарактеризовать «природу сатиры, качественное своеобразие ее, идейно-художественную функцию в общем потоке радищевского повествования», установить, по выражению автора, «эстетическую модель сатирического изображения» (стр. 7).
Сопоставляя концепцию сатиры Радищева с сатирическими принципами его современников, А. Татаринцев приходит к выводу, что писатель-революционер оказался на голову выше современных ему сатириков в понимании самой сущности обличаемого зла, «порока». Радищев заявляет о социальной обусловленности зла, а не о какой-то его роковой неизбежности, предопределенности свыше. Это обстоятельство вносит существенные коррективы в радищевское понимание сатиры «на лицо». В творчестве писателя-революционера «порочным» лицом становится сам монарх и непосредственные исполнители его законов. Радищев стремится «подорвать слепое уважение» к этому «стоглавому» чудищу, «дискредитировать в общем мнении и уничтожить» его (стр. 32).
Исследователь убедительно доказывает, что к столь решительным выводам писатель пришел, встав на «единственно плодотворную почву для сатиры – почву народную» (Салтыков-Щедрин). В «народной молве», коллективном народном опыте Радищев нашел верную и объективную оценку современной действительности и безоговорочно принял ее. С этим непосредственно связан и драматизм радищевской сатиры.
А. Татаринцев не без основания считает, что яркие по своей сатирической окраске главы («Тосна», «Спасская Полесть», «Подберезье», «Новгород» и некоторые другие), теснейшим образом связанные со стихией народной сатиры, становятся «своеобразными идейно-композиционными узлами, связующими нить авторских размышлений» (стр. 42). Такова важнейшая функция сатирического повествования в «Путешествии».
Вместе с тем главы эти с наибольшей отчетливостью иллюстрируют важнейший принцип сатирического мастерства Радищева: реально-бытовую основу, облаченную в одежду иносказания, насыщенную – в силу органически присущей Радищеву ассоциативности художественного мышления – глубоким сатирическим подтекстом. А. Татаринцев сумел «вжиться» в эпоху, отделенную от нас двумя веками, и найти многочисленные реалии сатирическим фактам «Путешествия». Даже аллегорическая картина «сна» в «Спасской Полести» оказывается в значительной мере «документированной», бьющей по Екатерине, но отнюдь не воссоздающей образ идеального монарха.
Интересны замечания автора о различных формах сатирической интерпретации фактов и явлений действительности, о функции гротеска в «Путешествии», о своеобразии авторской позиции в сатирических миниатюрах, их сюжетно-композиционном построении.
Однако в содержательной работе А. Татаринцева есть и существенные недочеты.
Правомерно ратуя за эстетическую интерпретацию «Путешествия», а не только за социально-политический аспект изучения, А. Татаринцев, к сожалению, оказался во власти сложившейся в литературоведении традиции.
Народная точка зрения и социально-политический пафос «Путешествия», без сомнения, находятся в самой тесной взаимосвязи. «…Народная сатира, – по справедливому утверждению В. Адриановой-Перетц, – никогда не была отвлеченно морализирующей, она всегда была прямо связана с классовой борьбой, била по классовому врагу, прежде всего» 2. Но народная сатирическая стихия обусловила в значительной мере и эстетическую сторону «Путешествия». Без учета этого невозможно разобраться во всем богатстве сатирической палитры Радищева.
Правда, вопрос об эстетическом воздействии сатирического творчества народа на произведение Радищева осложняется почти полной неразработанностью художественного метода народной сатиры.
Тем не менее сравнительно легко, например, можно было бы проследить в «Путешествии» многочисленные оттенки иронии, составляющей сущность сатирической стихии в народной поэзии.
Едва ли может быть понято, исходя из концепции самого автора работы, качественное своеобразие смеха Радищева (этому посвящена специальная глава) без ориентации на традиции народной сатиры. В литературной науке уже отмечалось, что сатирические эпизоды в народной сатире строятся «не на смехе-шутке, а на язвительно едкой иронии, сарказме, уничижающих противника, делающих его посмешищем» (В. Адрианова-Перетц). Аналогичную характеристику получает в книге А. Татаринцева и радищевский смех: писателя «не привлекает чисто комедийный аспект порочных явлений» (стр. 82); «он не позволял себе делать из сатиры безобидный юмор, когда речь шла о самодержавии и крепостничестве, самовластии и беззаконии» (стр. 86). Эти сопоставления наводят на мысль о необходимости глубинного проникновения в процесс эстетической переплавки Радищевым народных сатирических традиций.
В то же время едва ли правомерно, как это случилось с А. Татаринцевым, целиком отождествлять взгляды Радищева и народную точку зрения на бедственное положение крестьянских масс. «Чувствительный путешественник», взволнованный страданиями человечества, стоит на позициях революционно-дворянского гуманизма. Он не поднимается до подлинно народного (революционно-демократического) осознания того факта, что в бедствиях народа есть доля вины и самой «страдающей части». Показательно, что народ ироничен не только по отношению к своему угнетателю, но и к своей бедственной судьбе: свидетельство трезвости его воззрения на жизнь и веры в собственное достоинство, в собственные силы. До этой подлинно народной точки зрения наша прогрессивная литература, да и то не вся, поднялась лишь во второй половине XIX столетия.
Иллюстрируя различные толкования целей и задач сатиры, различные понимания сущности порочных явлений, исследователь приводит интересные материалы из журналистики второй половины XVIII века. В то же время он не находит места для характеристики теоретических воззрений таких крупных сатириков эпохи, как Фонвизин, Капнист, Державин, Хемницер. Разумеется, при сопоставлении с литературными пигмеями сатира Радищева предстает только с позитивной стороны. Однако ясно, что специфику сатиры Радищева плодотворнее было бы выявить при сопоставлении с Новиковым или Крыловым, нежели, допустим, с Ф. Прокоповичем.
Перспективным представляется изучение сатирического изображения действительности в «Путешествии» с учетом его жанровой специфики. У А. Татаринцева есть отдельные наблюдения в этом плане, но они не развернуты и не сведены воедино.
Работа А. Татаринцева местами нуждается в композиционной упорядоченности. Некоторые формулировки несут на себе печать торопливости. Но тем не менее книга вносит существенный вклад в исследование творчества первого русского писателя-революционера.
В. СМИРНОВ
г. Курган