Распахнутый горизонт

Я иногда удивляюсь и даже завидую писателям, которые, вернувшись из той или иной страны, сразу же пишут циклы рассказов, или документальную повесть, или пространный очерк быта и нравов.

Это счастливый, очевидно, дар – дар мгновенной фиксации, я же лишен его и должен долго «месить» землю, чтобы потом описать ее, чтоб ее краски и голоса стали для меня понятными, реальными, чтоб возникла душевная необходимость возродить их в воображении и памяти.

Я сравнительно мало пробыл в Монголии и мало написал о ней. Но есть нечто большее, чем оперативный рассказ об увиденном, чем то, что используется для одной какой-то конкретной работы, отразившей твой кратковременный опыт, – то, что важно вообще для всего твоего ощущения мира, людей, то, что еще заставит тебя и в мыслях твоих, а значит, и в творчестве вернуться в эту страну и к этой стране, потому что она задела само твое существо, твою душу.

Такова Монголия…

Что поражает в Монголии? Пожалуй, более всего удивительное соединение извечного, вольного, распахнутого, «бивуачного», сросшегося с природой, со степью, с юностью человеческой истории начала – со всем тем, что дала стране современность, социализм: с новейшей техникой, с городами, выросшими на голом, продутом ветрами пространстве, и главное – с осязаемыми приметами нового в нравственном облике человека.

Это новь выстраданная.

Она взяла все лучшее, сбереженное народом, она сумела преодолеть то из прошлого, что цеплялось за ноги, что одурманивало сладким кадильным монастырским запахом, причудливыми, пугающими, лживыми масками ламаизма.

Недавно один мой товарищ, монгольский литератор, прислал мне из Улан-Батора рисунки монгольских детей со своими примечаниями. Как волшебно и органично соседствовали там золотые соловьи с горы Богдо и ракеты с красным оперением, космонавт-монгол в невиданном скафандре и пастух-бродяга из сказки в дэле, испещренном заплатами, маленький коротконогий конь, парящий, как сокол, и автомобиль на крыльях – помесь птицы и антилопы! Где они рисовали, эти мальчики?.. Одни – в новых районах Улан-Батора, в квартирках «черемушкинского» покроя, пахнущих линолеумом, другие – в сомонном центре, в юрте, третьи – в степи.

Многие из них были приучены сызмальства, как их отцы, скакать на коне, умели пасти овец, знали все приметы степи, ее норов, ее запахи, они были связаны с природой так же органично, как их деды. Но если те видели только маленький ограниченный мирок – в пределах юрты, отары, своей степи, замкнутой горизонтом, – и мало знали об остальном мире, то дети и внуки ощущают вокруг себя гораздо более просторный мир, связанный тысячей нитей со всей огромной, тревожной, противоречивой современной планетой.

Помню, как мы приехали в один поселок, сидели на кошме, неторопливо разговаривали, пили кислое молоко, и вдруг кто-то включил транзистор, стоявший прямо на полу, и возник голос актера В.