№6, 2015/Книжный разворот

«Пришедший сам»: Воспоминания о Владимире Маяковском

«Пришедший сам»: Воспоминания о Владимире Маяковском / Вступ. ст. Д. Быкова. М.: ПРОЗАиК, 2013. 541 с.

В сборник, приуроченный к 120-летию со дня рождения классика, вошли мемуары В. Каменского «Жизнь с Маяковским», П. Лавута «Маяковский едет по Союзу» и Л. Кассиля «Маяковский — сам: Очерк жизни и работы поэта». Твердый переплет, суперобложка, очерки предваряются небольшими фотоподборками.

Желание привлечь широкую аудиторию к текстам, давно сместившимся на периферию читательского внимания, не может не вызывать сочувствия. Похвально и стремление дать Маяковского глазами авторов разных поколений и мировоззрений: для «поэта и авиатора» Каменского он в первую очередь задорный соучастник эпатажных футуристских перформансов, для аккуратного импрессарио Лавута — ответственный и старательный труженик, для Кассиля — едва не божество.

Увидеть изнутри литературный быт, проследить эволюцию героя и его репутации — при должной подаче могло бы сложиться любопытное историко-психологическое полотно. Однако уже знакомство с предисловием вызывает недоумение — настолько странными и спорными выглядят заявленные в нем критерии отбора.

«В этой книге собраны три лучших мемуарных очерка о Маяковском», — безапелляционно заявляет Д. Быков. Однако приводимые в дальнейшем аргументы («для остальных Маяковский был слишком грозен, громоподобен, подчас агрессивен» (с. 5); «каждая (женщина. — А. С.) считала его своей собственностью <…> и подчеркивала то, что нравилось ей самой», с. 10) способны, пожалуй, убедить лишь в одном: войди в книгу иные воспоминания, их «лучшесть» утверждалась бы с той же категоричностью.

Вообще, предисловие пестрит категоричными заявлениями (и полюбившимся автору увесистым словом «экспансия» — редактор, ау!), то содержащими подтасовку понятий («Любить Маяковского было трудно. Но тот, кто его не любил, — мало понимал в поэзии…», с. 11), то вовсе отдающими едва ли не кличем ярмарочного зазывалы: «можете поверить этим трем зеркалам — он (Маяковский. — А. С.) точно таким и был». Последнее куда как спорно. Воспоминания — жанр сам по себе лукавый, кого в них больше — вспоминаемого или вспоминающего — вопрос открытый. Даже безукоризненно честный и бесстрастный мемуарист предлагает свое видение и понимание.

Но наивно искать объективности в обращенном к «детям и юношеству» панегирике Кассиля, изобилующем пропагандистской риторикой и часто написанном с чужого пера, «по рассказам, статьям, выступлениям, книгам людей, знавших Владимира Владимировича <…> Но везде, где только можно, я предоставляю слово самому поэту», — признается автор (с. 414). Действительно, внушительная часть очерка — импрессионистически развернутый пересказ «Я — сам» Маяковского. О каком уходе от парадного портрета и плакатного образа, обещанном в предисловии, может идти речь?

Разумеется, нет ничего предосудительного в том, что зеркала мемуаров отражают и самих мемуаристов, — этим они и интересны. Тем объемней и живее получается портрет героя воспоминаний, возникающий на пересечении различных взглядов. Вот только в данном случае портрет выходит однобоким — интересующегося литературой неспециалиста, на которого издание и рассчитано, книга легко может дезориентировать.

Возможно, стоило не отметать красивым жестом женщин или дать высказаться кому-то из интеллигенции дореволюционной еще закалки.

Не меньшее недоумение вызывает стерильное отсутствие комментариев — даже время написания проставлено лишь под текстом Кассиля. Конечно, издание не претендует на академическое, однако при знакомстве с произведениями, принадлежащими иной эпохе, именно широкий, неподготовленный читатель нуждается хотя бы в минимальных комментариях, рискуя заблудиться в череде имен и вышедших из употребления аббревиатур. Хорошо, что Лавут не поскупился на авторские пояснения к своим мемуарам, выполнив хотя бы частично работу комментатора. А вот примечания к Кассилю, данные в его пятитомном собрании сочинений (1965-1967), в большинстве своем, действительно, во «взрослой» книге смотрелись бы несколько наивно. Потому, очевидно, не было оставлено никаких.

Один редакторский комментарий на книгу, впрочем, все же имеется: «В 1991 г. городу (Багдади. — А. С.) вернули прежнее название» (с. 297). И на том спасибо.

Вообще, сам по себе сборник — очередное юбилейное «слепили из того, что было», снабженное невнятным предисловием, — возможно, и вовсе не стоил бы разговора, если бы небрежность (герой воспоминаний выразился бы весомей) при его подготовке не служила иллюстрацией к печальной тенденции — утрате культуры издания книг, рассчитанных на широкую аудиторию. Почему-то едва ли не за аксиому принимается, что массовый читатель — по определению читатель нетребовательный и с радостью возьмет то, что дают. А ведь книга, судя по всему, метит в просветительские.

С грустью вспоминаются «последние из Могикан» бюджетного книгоиздания — серия «Классики и современники». Да, клееный блок рискует рассыпаться уже при первом прочтении, зато открывший его не чувствует, что к нему относятся с пренебрежением.

А. САЛОМАТИН

г. Казань

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №6, 2015

Цитировать

Саломатин, А.В. «Пришедший сам»: Воспоминания о Владимире Маяковском / А.В. Саломатин // Вопросы литературы. - 2015 - №6. - C. 382-383
Копировать