Преданность правде

Нет ничего приятнее, как обнаружить в утренней почте читательское письмо. Как ни труден день, который тебя ожидает, считай, что он начался счастливо. Давно ношусь с идеей: написать о читателе. О читателе-советчике, может быть даже друге, который чуток и к удачам и к неудачам твоим. Об его идеалах и чуть-чуть об его психологии. Именно психологии: у него свой характер, крутой, не признающий компромиссов, привередливый, подчас наивно-привередливый. Кто, как не он, может написать такое: «Ваш герой едет к девушке с букетом гладиолусов. Сразу видно, что вы не дарили цветов в те годы. Гладиолусов у нас не было ни в восемнадцатом, ни в двадцать восьмом – они появились в тридцатых…»

А вообще книга штука удивительная – вышла в свет и породнила тебя со множеством людей, да как породнила! Телефонный звонок. «Я – Петров. Приехал из Калмыкии. Я – ваш читатель. Хочу говорить с вами». Да, так и сказал: «Я – ваш читатель», и одной фразой сказал все. Или записки на читательских конференциях, написанные на листках, – я храню их… Вот так сидит человек в дальнем конце зала, сомкнув уста, а потом вдруг выхватывает газету у соседа и, оторвав край ее, выстреливает. Значит, начался разговор серьезный. Радуюсь разговору с читателем, люблю, когда со всех концов зала к тебе на стол слетаются записки. Их тем больше, чем горячее разговор. Как ни пестры записки, в них живой интерес к твоей работе, вопрос по существу.

Вот шесть таких записок, Они относятся к «Дипломатам». Быть может, ответы на них приблизят читателя к моему творческому опыту, к тому, что является сутью романа «Дипломаты»: Октябрь, Ленин.

Итак, ЗАПИСКА ПЕРВАЯ:

«Не обессудьте: меня интересует психология творческого процесса – как у вас возникла мысль о книге «Дипломаты». Что вы хотели сказать ею людям?»

Вот и начался допрос с пристрастием. Казалось бы, проще простого, и все-таки как трудно: «Что ты хотел сказать книгой?» Что же ты хотел сказать?

Мы часто говорим об Октябре как об единоборстве силы – в решающий момент Россия пошла за Лениным. Но ведь она пошла за Лениным потому, что победила ленинская идея, ленинская мысль. Мне казалось благодарным показать это столкновение мысли в такой своеобразной и действенной сфере нашей жизни, как дипломатия. Как ни опытны были дипломаты старой России, красные дипломаты превосходили их – они были масштабнее, государственное, образованнее. Это явилось следствием их жизни: русская революционная действительность, я скажу больше – борьба сформировала тип революционера-воителя, который одновременно был и революционером-ученым.

Великолепным примером для них был Ленин.

Помните у Джона Рида:

«Необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту… обладающий могучим умением раскрыть сложнейшие идеи в самых простых словах и дать глубокий анализ конкретной обстановки при сочетании проницательной гибкости и дерзновенной смелости ума».

Известно, что, когда свершился Октябрь, в Петрограде находились послы и посланники многих стран земного шара, однако признания не последовало. Правда, однажды высокие представители иностранных держав явились к Ленину. Да, это был единственный в своем роде случай, когда дипломатический корпус во главе со старейшиной торжественно проследовал в смольненский кабинет Председателя Совнаркома, чтобы в выражениях изысканных выразить неудовлетворение, что правительство, вызванное к жизни бессмертным Октябрем, изволит здравствовать.

У дипломатии есть своя статистика, ее цифры нелегко произносятся: Великобритания и Франция признали нас через семь лет после Октября, Соединенные Штаты Америки – через пятнадцать. Однако советская держава прорвала дипломатическую блокаду, как она прорвала блокаду военную. Девяносто два советских флага с серпом и молотом взвиваются 7 ноября над фронтонами наших посольств и миссий по всему земному шару. Мы не часто обращаемся к этому факту. А жаль. По-моему, престиж нашей страны в нем выражен достаточно ясно.

История советской дипломатии явилась в последние годы предметом пристального внимания наших ученых и литераторов. Возникла библиотека советских книг по дипломатии – у читателя к ним большой интерес. В высшей степени ценную работу проделал М. И. Труш, – он составил своеобразную летопись внешнеполитической деятельности В. И. Ленина день за днем. Для каждого, кто занимается изучением этой сферы государственных дел Владимира Ильича, двухтомная летопись, составленная М. И. Трушем, полезна чрезвычайно. Опубликован цикл монографий, посвященных видным советским дипломатам ленинской плеяды. В свое время я писал о содержательной работе С. Зарницкого и А. Сергеева «Чичерин», вышедшей в библиотеке «ЖЗЛ». Здесь мне хотелось обратить внимание на работу Л. Трофимовой и С. Зарницкого о Л. Б. Красине, а также на книгу Н. Жуковского о П. Л. Войкове. И первая и вторая книги являются результатом исследовательской работы. Разумеется, к этой теме еще вернется не раз наша историческая наука, и литература обогатится исследованиями капитальными и обстоятельными, однако то, что уже сделано советскими авторами, заслуживает внимания. Мне были интересны работы историков, посвященные деятельности крупных зарубежных дипломатов, интересны анализом фактов, линией исследовательского поиска. Я имею в виду прежде всего книги А. Ерусалимского «Бисмарк. Дипломатия и милитаризм», В. Трухановского «Уинстон Черчилль», Н. Яковлева «Франклин Рузвельт – человек и политик». Если говорить о работах литераторов последних лет, то мне хотелось бы отметить книги ленинградского публициста и писателя М. Сонкина, автора оригинальных репортажей-исследований «Ключи от бронированных комнат», «Битва при Генуе» и др. Ядром этих книг является, как правило, новый материал, добытый автором. Книги написаны со знанием материала и профессиональным умением. На книжных полках людей, интересующихся дипломатией, я много раз видел книги академика И. М. Майского. Иван Михайлович – это живая память нашей дипломатии. В его работах воссозданы и точный фактический аспект событий, и их атмосфера. Видел я на книжных полках наших дипломатов и книги Н. А. Равича и С. И. Аралова, – профессиональный читатель высоко ценит эти книги. В жанре мемуаров читатель наверняка заметил небольшой, но отлично написанный очерк А. Чичерина, напечатанный в свое время в «Неве»; автор – профессор Львовского университета, племянник выдающегося дипломата – построил свой рассказ на верных и точных деталях, характеризующих человеческий облик Г. В. Чичерина. Разумеется, я здесь не смогу объять все книги, которые вышли в последние годы по вопросам внешней политики, да я и не ставлю перед собой эту цель. Мне просто хотелось обратить внимание на некоторые из тех книг, которые оказались в поле моего внимания и, как мне кажется, будут полезны читателю.

Мне хотелось направить роман в той мере, в какой это возможно, в дипломатическую сферу. Думалось, что это даст какой-то дополнительный выигрыш: новые краски, новые изобразительные средства, новые возможности, позволяющие сделать произведение цельным, новые, неизвестные читателю, характеры. Если верно утверждение, что писатель призван открыть читателю какой-то новый мир, которого читатель не знает, то в данном случае такая возможность была.

Мне казалось, что произведение будет тем более цельным, чем органичнее изобразительные средства романа будут связаны с его содержанием: роман о дипломатах. Это прежде всего относится к композиции произведения. Хронологически роман «Дипломаты» охватывает год, который условно можно было бы назвать брестским: от осени 1917 до осени 1918 года. Нет, этот год в романе возник не случайно, он определен самой сутью события, о котором идет речь, – действие начинается как бы на дальних подступах к Бресту: российские парламентеры перешли линию фронта, предложив начать переговоры о мире. Роман заканчивается известием, означающим конец брестской эпопеи: правительство новой России отказалось от «похабного мира».

Я пытался разделить роман на четыре части. Хотя они соответствуют временам года, дело не в них. Эти части посвящены главным этапам брестского года: своеобразной экспозиции Бреста, то есть тому, что Бресту предшествовало и его вызвало, самому Бресту, кульминации борьбы, когда были приведены в действие и силы немцев, и силы Антанты, наконец, развязке событий. Разумеется, события, о которых идет речь в книге, не являются только дипломатическими, однако мне хотелось увидеть в этих событиях их дипломатическую грань. Поэтому вступления, которыми открывается каждая часть, – чуть-чуть лирические, подчас несущие элемент героики, – если и обращены к истории, то к истории дипломатии, если и обращены к каким-то именам и характерам, то к именам и характерам дипломатов, если и используют реалии, то подсказанные дипломатической практикой. Больше того, если дипломатическая лексика может быть так трансформирована, чтобы своеобразно окрасить язык романа, мне хотелось сделать и это. Короче, если есть мир дипломатии, своеобычный и заповедный, со своей атмосферой и укладом быта, то заманчиво было сделать его миром твоей книги. В этом случае, так думал я, книга обретет и большее своеобразие, и большую убедительность.

Разумеется, дипломатия была предметом литературы и прежде. Но в моем романе действуют дипломаты от революции…

Вот и ВТОРАЯ ЗАПИСКА:

«Белодед и Репнин… Они и есть дипломаты от революции! Кстати, таких людей знала наша дипломатия?»

Вопрос поставлен в упор: «Знала ли наша дипломатия таких людей?»

В центре романа образы двух дипломатов новой России: профессиональный революционер, ставший дипломатом, и кадровый дипломат, пришедший в революцию.

Один из старых наших дипломатов сказал: «По-моему, вы списали своего Белодеда с Войкова – у них есть нечто общее». Я не считаю Войкова прототипом Белодеда и не ставил перед собой такой задачи, хотя какие-то черты мой герой, быть может, и воспринял у известного дипломата, – в конце концов, они люди одной жизненной категории, а возможно, и одной судьбы.