Потом пришел Леонтьев

Владимир Алексеевич Котельников

доктор филологических наук

Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

(199034, Россия, г. Санкт-Петербург, наб. Макарова, д. 4;

email: vladiko@VK9485.spb.edu)

Кто учился в шестидесятые годы, помнит вошедшую тогда в его филологическое образование имлийскую трехтомную теорию литературы и, несомненно, особо заметный в ней написанный С. Бочаровым раздел «Характеры и обстоятельства». С тех пор я уже не упускал этого автора из вида и к важным событиям в литературоведении относил каждую его статью: об «архитектуре смысла» в «Дон Кихоте», о «Гробовщике», о Боратынском, Гоголе, Достоевском, Л. Толстом, Платонове и так далее, до последних его работ. Было очевидно, что в них продолжается линия русской филологии двадцатых-тридцатых годов с ее точной и экономной интерпретацией текста. Ссылаться на Бочарова было хорошим тоном, но работать на его уровне доступно было не каждому.

С Сергеем Георгиевичем я впервые встретился в 1975 году у него дома на Профсоюзной. Говорили о Бахтине, о Прусте. А вскоре в «Контексте-1977» появилась замечательная его статья, которая открыла и определила мало кому известную в полном объеме деятельность К. Леонтьева-критика. «Эстетическое охранение» – таково данное автором определение и название статьи. С ней пришел к нам Леонтьев. Затем последовали статьи в «Вопросах литературы» (1988, № 12; 1993, № 6; 1999, № 2–3) и прочие.

Предложенные Бочаровым постановка и освещение этой фигуры показали, что критический ум Леонтьева, который он не мог и не хотел «упростить», и его эстетические принципы находятся в сложных отношениях с русской литературой и мыслью. Для меня это стало сильным стимулом основательней заняться наследием Леонтьева. Издав в 1991 году том его беллетристики и воспоминаний, я задумал подготовить академическое полное собрание сочинений и писем. В конце девяностых мы обсуждали у Н.