«Посредник» все же необходим

Борис Бялик подверг «испепеляющей» критике книгу Вячеслава Ковалевского «Тетради из полевой сумки». Я не хочу оставаться в стороне от этого спора, потому что речь идет не о простом расхождении в оценке конкретного литературного произведения. Критик придерживается взглядов, которые кажутся мне, очеркисту, ложными, давно опровергнутыми как писательской практикой, так и литературоведческой разработкой темы. Работая над обзором художественной очерковой литературы 60-х годов, я выделил книгу В. Ковалевского как заслуживающую признания в ряду других произведений документальных жанров, дающих простор творчеству художника и в то же время сохраняющих документальную основу. Прочитав статью Б. Бялика, я не вижу причин в чем-либо существенном изменить оценку «Тетрадей из полевой сумки».

Однако прежде чем перейти к существу спора, надо решить, имел ли писатель право раскрыть подлинные имена тех прототипов, которые послужили ему для построения отрицательных образов, чьи поступки и побуждения, как они изображены в книге, вызывают осуждение и автора и читателей. Можно ли назвать человека собственным именем, касаясь интимной стороны его жизни? Жизненный опыт и профессиональная этика писателя, работающего в документальных жанрах, подсказывают недвусмысленный ответ. В произведениях того типа, в каком предстают перед нами «Тетради» В. Ковалевского, расшифровка подлинных имен отрицательных героев рассматривается как нарушение такта, а подчас и как неоправданная жестокость, как своего рода превышение власти силою печати. Кстати, она не оправдывается никакими художественными целями. Борзов не стал менее убедительным после того, как мы узнали от самого Овечкина, что прототипом для него служил не один, а несколько живых людей. Да и «Районные будни» остались после этого признания типичным русским очерком.

Автора художественно-документального произведения нельзя лишать права (как, по-видимому, думает Б. Бялик) увидеть прототип своего персонажа иным, чем он выглядит в послужном списке или в наградных листах. Стоит пойти по этому пути – и все дурное вокруг нас будет ограничено кругом преступников, отбывающих наказание по приговору суда. Но, как известно, нравственное осуждение распространяется и на деяния, уголовным кодексом не предусмотренные… В фельетоне на злобу дня или, например, в проблемном очерке, – произведениях, претендующих на непосредственное вторжение в жизнь, – подлинные имена отрицательных героев подчас уместны. Но «Тетради из полевой сумки» являют собой высокую степень обобщения, написаны они о событиях четвертьвековой давности, пронизаны личным авторским отношением к событиям и людям (в этом и особенность и ценность таких произведений).

Сохраняя за отрицательными персонажами имена живых людей, автор как бы присваивает себе права единовластного, безапелляционного судьи, отказывающего обвиняемому даже в защите. И если В. Ковалевский допустил одну или несколько подобных ошибок в своей книге, он безусловно заслуживает осуждения за это; ошибки должны быть исправлены в следующем издании. Но нет никаких оснований, следуя за Б. Бяликом, зачеркивать по этой причине своеобразную, талантливую, по-настоящему нравственную книгу В. Ковалевского.

К этому произведению невозможно подходить с меркой репортажа и даже как к документальной «истории одной армии». Б. Бялик скрупулезно сличает факты и события на своем участке фронта с тем, как они изображены в книге В. Ковалевского. Любое отклонение от дат, запечатленных в хронике армейских событий, тем более неполное фотографическое сходство прототипов (какими их видел Б. Бялик) и литературных героев, населяющих «Тетради», критик рассматривает как искажение правды жизни, нарушение законов жанра, измену целям, преследуемым литературой. Приходится удивляться, что горьковед, каким мы знаем Б. Бялика, сводит документальную литературу, очерк к простому копированию жизни.