Показания А. Гарри о положении иностранных корреспондентов в СССР (1930 год)

Имя корреспондента газеты «Известия» Алексея Николаевича Гарри мало что говорит современному историку литературы и журналистики. Между тем в конце 1920-х -1930-х годах он, участник советской арктической экспедиции по спасению Умберто Нобиле и множества авиаперелетов, автор больших известинских «подвалов», был знаменит.

Современники вспоминали: «В двадцатые и тридцатые годы имя Гарри стояло в первом ряду набирающей силу советской журналистики. Кольцов и Гарри! Один — в «Правде», другой — в «Известиях». Пожалуй, не было ни одного приметного события в жизни страны в те годы, в котором бы не участвовал Алексей Гарри в качестве корреспондента «Известий» <…> Кольцов был политически острее, строже что ли. Гарри писал лиричнее, мягче, он был незаурядным новеллистом» [Кудреватых]; «oн считался «известинским Кольцовым» — по популярности, по поискам тем» [Нехамкин].

«Популярность и известность ставят его в один ряд с М. Кольцовым, И. Эренбургом, В. Кином, но в отличие от названных его собратьев по перу Гарри писал главным образом о внутренней жизни страны, о развитии промышленности, о достижениях науки, об открытиях и рекордах» [Гвоздарева: 96]; «Его «подвалы» печатались не как у других газетчиков, с подписью в конце статьи, со скромным инициалом вместо имени. Его подпись стояла выше заголовка и была набрана крупным шрифтом и полностью: АЛЕКСЕЙ ГАРРИ. Такой чести удостаивались самые известные: Максим Горький, Николай Бухарин, Алексей Толстой, Илья Эренбург, Михаил Шолохов» [Щеглов-Норильский].

В начале 1930-х годов Гарри писал не только журналистские тексты. Он был автором нескольких десятков рассказов и книг — по большей части имевших документальную основу. Эти книги, в частности написанное в соавторстве со Львом Кассилем художественно-документальное повествование «Потолок мира» (М., 1934), тоже были популярны у читателей. В 1934 году Гарри стал членом Союза советских писателей.

Непростые отношения были у Гарри с ОГПУ-НКВД.

В 1930 году Гарри арестовали, судили и сослали на 10 лет на Соловки. Однако через год он был полностью реабилитирован по постановлению Политбюро. Причем доклад о необходимости его освобождения на Политбюро делал лично Сталин [Уголовное дело… 1930], [Постановление… 286].

В декабре 1936 года Гарри принял предложение сотрудничать с Секретно-политическим отделом НКВД. Согласно его позднейшему признанию, этим сотрудничеством он «старался по мере сил загладить все свои прежние промахи как в области отсутствия бдительности, так и в области преступного легкомыслия по отношению к врагам народа» [Уголовное дело… 1938: л. 69-70].

Однако это сотрудничество не спасло Гарри от второго ареста, в июле 1937 года. Формальной причиной ареста бывшего известинца стали попавшие в НКВД сведения о том, что он «систематически распространяет» «слухи о массовых арестах» и, в частности, об арестах бывших и действующих чекистов.

Судя по хранящемуся в архиве ФСБ РФ уголовному делу Гарри, на разворачивающийся в стране «большой террор» он смотрел философски: «Говоря о судьбе, ожидающей арестованных, я, взяв кусок бумаги и произведя расчет, заявил, что если даже придется расстрелять 6 000 человек>, то это, в сущности, будет лишь расстрелом одного из 30 000 и что для истории это никакого значения не имеет» [Уголовное дело… 1937: л. 17].

В августе 1937 года Гарри был освобожден — по личному распоряжению Ежова.

Однако в 1938 году он в третий раз попал в тюрьму. В апреле 1939 года, сразу после ареста Ежова, его лишили боевых наград и осудили на 8 лет лагерей — за участие в «антисоветской террористической организации». Обвинялся же бывший журналист, в частности, в том, что согласился совершить террористический акт: бросить бомбу и стрелять из пистолета в машину членов Политбюро [Уголовное дело… 1938: л. 121].

Наказание он отбывал в Норильском исправительно-трудовом лагере, после освобождения жил в Норильске и Красноярске, работал в местных библиотеках, издательствах и газетах, снова стал писать журналистские и художественные произведения. Гарри дожил до реабилитации в сентябре 1955 года, приехал в Москву и через 5 лет умер.

* * *

Биография Алексея Гарри таит в себе много загадок. Воображение у журналиста было сильно развито — и о себе он сообщал не соответствовавшие друг другу сведения.

Сам Гарри на допросе в 1930 году утверждал, что его отцом был известный ленинградский врач-венеролог, профессор Леонид Эрлих. А в уголовном деле 1938 года Эрлих назван его отчимом. Следовательно, происхождение журналиста до сих пор остается невыясненным.

Фамилию Гарри, согласно показаниям 1930 года, он получил, работая в 1919 году в большевистском подполье. А в 1938 году уже повествовал, что «переменил фамилию, имя и отчество в ноябре 1917 г.», желая «оскорбить отца и не иметь ничего общего с ним» [Уголовное дело… 1930: л. 79, 81], [Уголовное дело… 1938: л. 143, 126].

Ссылаясь на рассказы Гарри, лично знавший его по работе в «Известиях» журналист Яков Селих утверждал: «Гарри — не псевдоним, а настоящая фамилия по матери, и была она, кажется, гречанкой, но на вопрос о национальности Гарри отвечал — русский» [Кудреватых]. О том, что Гарри носил свою подлинную фамилию, рассказывал и общавшийся с ним после ссылки, уже в 1950-е годы, писатель Теодор Гладков. «В жилах Алексея Николаевича текло множество кровей, фамилия — от деда, то ли француза, то ли итальянца. Сын врача», — рассказывал Гладков [Нехамкин].

А собиравший сведения о Гарри одесский исследователь Иван Калмакин утверждал, что журналист носил двойную фамилию: Олизар-Гарри [Львов].

Нельзя сделать точный вывод о том, в каком году родился Гарри: на допросе в 1930 году он утверждал, что год его рождения — 1898, а в 1938 году назвал другую дату — 1903 год. При этом Гарри уточнил, что указывал в анкетах неверную дату рождения еще с Гражданской войны — чтобы числиться совершеннолетним и иметь возможность занимать командные должности. Неизвестно и точное место рождения Гарри: в 1930 году он сообщал, что родился в Санкт-Петербурге, а в 1938 году — что в Париже. В беседе с Теодором Гладковым он назвал своим родным городом Одессу.

Рассказывая о своем образовании, Гарри сообщал, что до 1911 года учился дома, а затем поступил в гимназию — откуда его выгнали за вольнодумство спустя четыре месяца. Домашние учителя часто отказывались от него — поскольку «характер» его был «беспокойным». Но эпизодическое домашнее образование, четыре месяца пребывания в гимназии и последующее самообразование вряд ли могли дать Гарри те знания, которыми он, по его словам, владел:

Предоставленный самому себе, я воспитывал себя на материалистической литературе XIX века, французской, английской, а затем и немецкой. Зная с детства французский, английский, немецкий и итальянский языки — я совершенствовался в них в процессе чтения иностранной литературы. Кроме того, я хорошо знал греческий и латинский языки, так, чтобы читать литературу в подлинниках. Отсюда, между прочим, началось мое увлечение древней философией, от которой я впоследствии перешел к материалистам и к марксизму [Уголовное дело… 1930: л. 79 об.].

Такой уровень владения иностранными языками, мировой литературой и философией позволяет предположить учебу Гарри за границей — о чем он в показаниях предпочитал умалчивать.

В литературу и журналистику Алексей Гарри пришел буквально с фронтов Гражданской войны: современники знали, что он провел всю войну рядом с Григорием Котовским, за храбрость получил два ордена Красного Знамени. Собственно, о Котовском и котовцах повествуют две книги Гарри: «Огонь: Эпопея Котовского» (М., 1934) и «Рассказы о Котовском» (М., 1959).

Однако о том, как складывались первые этапы биографии будущего журналиста, каким образом он попал к Котовскому, каковы были функции Гарри в отряде легендарного комбрига, существуют разные версии.

Так, знавшая Гарри еще в 1930-е годы Н. Гвоздарева утверждала: «Два боевых ордена он получил за храбрость в Гражданскую войну, будучи личным адъютантом Г. А. Котовского» [Гвоздарева: 96]. Версию о том, что Гарри был адъютантом Котовского, разделял и Яков Селих. Гладков был убежден, что Гарри был телохранителем легендарного комбрига.

Между тем, рассказывая на следствии о своей службе в годы Гражданской войны, Гарри ни разу не упомянул о том, что был у Котовского адъютантом или телохранителем. Одесский исследователь Калмакин утверждал: «Он у меня «проходит» как один из политкомов 3-й Украинской армии <…> Гарри-Олизар А. был политкомом сформированного в апреле 1919 г. в Одессе 1-го Бессарабского советского стрелкового полка 3-й армии» [Львов].

Гражданскую войну Гарри закончил начальником штаба в бригаде Котовского [Уголовное дело… 1930: л. 83 об.].

* * *

Однако и показания журналиста, и воспоминания о нем современников позволяют сделать вывод: он был человеком конфликтным, а поведение его часто выходило за грань нормы.

В частности, в 1923 году у него возник конфликт с Котовским.

Показания, данные в ходе разбирательства 1930 года, проливают свет на удивлявший современников факт: ведущий журналист «Известий» был беспартийным. Гарри утверждал: он вступил в партию в 1917 году, однако партбилет у него отобрал Котовский. «В 1923 г. после ссоры с Котовским, во время которой я требовал демобилизовать меня, Котовский <…> отобрал у меня партийный билет и отправил меня в Москву в Академию генштаба, обещав мне прислать партбилет в случае, если я доеду до Москвы и действительно поступлю в Академию», — показывал он [Уголовное дело… 1930: л. 76].

Но поскольку до Москвы Гарри не доехал и в Академию не поступил — увлекшись журналистикой и работой в Крестинтерне, — партбилета он так и не получил.

Впрочем, этому свидетельству вряд ли следует безоговорочно доверять. В 1938 году он показывал, что из партии «выбыл механически» [Уголовное дело… 1930: л. 8, 126].

Был у Гарри конфликт с тем же Михаилом Кольцовым. Об обстоятельствах его возникновения известинец рассказывал следующее: в 1929 году, во время их с Кольцовым совместного европейского перелета на самолете «Крылья Советов» в Риме — в честь советских летчиков и журналистов — был устроен дипломатический прием. «Гостям подали вареных омаров. Кольцов положил омара спинкой вверх и пытался ножом разрезать щит, но ни вилка, ни нож кости не брали» [Снегов], [Норильский].

Напротив Кольцова во время этого приема сидел «итальянской авиации маршал», который начал вести с Кольцовым «политический разговор» на французском языке — которого советский журналист тогда не знал:

— Вы не находите, что ваш руководитель Сталин великий вождь? — вежливо интересуется итальянец по-французски.

— Да, месье! — отвечает Кольцов, изнемогая от борьбы с омаром. Других слов по-французски Кольцов… тогда не знал.

— А как по-вашему, наш Муссолини тоже великий вождь? — продолжает маршал.

— Да, месье, — говорит Кольцов.

— А не согласитесь ли вы, что наш Муссолини более крупная фигура и более любим своим народом, чем ваш Сталин? — допытывается маршал.

— Да, месье, — бездумно повторяет Кольцов.

И тогда молчаливый, величественный итальянец-официант наклоняется к Кольцову и отчетливо говорит ему по-русски:

— Муд…, ничего не отвечай маршалу. Поверни омара на спину и бери его мясо ложкой [Снегов], [Норильский].

Гарри уверял, что «на другой день итальянские газеты с упоением печатали диковинную беседу <…> А когда наши стали допрашивать обоих журналистов, Кольцов с возмущением сказал, что он и не думал отвечать на вопросы… — он французским не владеет, а говорил Гарри, который мастак в иностранщине» [Снегов], [Норильский].

«Я зато тогда же придумал про Кольцова смешную новеллу», — рассказывал известинец. Смысл «новеллы» он тоже пересказал своим приятелям: «Гарри говорил, что они побились на пари с Кольцовым, кто быстрее сжует резинку. Гарри свою сжевал еще в Италии. А Кольцов жевал всю Италию, Францию, пока в Париже все наши не заинтересовались: что это у него за непостижимая резинка? Оказалось, презерватив» [Снегов], [Норильский]. Трудно сказать, насколько эти истории соответствуют истине. Однако можно констатировать: после перелета 1929 года отношения Гарри с Кольцовым оказались безнадежно испорченными.

Конфликтность была причиной и постоянных служебных неудач Гарри. В 1936 году Николай Бухарин, ставший редактором «Известий», уволил его из газеты — вследствие именно личной ссоры.

Конфликты сопровождали и личную жизнь Алексея Гарри.

Он женился в 1929 году; жена его — Вера Григорьевна Гарри, урожденная Полякова, 1905 года рождения — окончила балетное училище при Большом театре, долго не могла найти работу, а потом устроилась работать «в артель».

Журналист характеризовал свои взаимоотношения с женой следующим образом: «…моя личная жизнь превратилась в сплошной ад. Я по неделям пропадал из дому, спасаясь от пьянства и дебошей жены. Жена меня, кажется, очень любила, но по-своему: она систематически избивала меня, устраивала мне пьяные скандалы и дикие сцены ревности на улице, дома, у знакомых, в учреждениях. Она страшно компрометировала меня, давая моим врагам мощное оружие: легенду о моем пьянстве». Очевидно, у Веры Гарри был повод для ревности: в 1938 году ее муж сообщал на допросе, что «гораздо больше, чем жену», он любил ее сестру. И смерть родственницы в 1932 году была для него ударом, от которого он так и не смог оправиться [Уголовное дело… 1938: л. 46].

В 1936 году Гарри разошелся с женой, оставив ей комнату в коммунальной квартире, а сам вынужден был жить у знакомых. Любовником Веры Гарри стал, в частности, поэт Павел Васильев.

15 мая 1937 года в газете «Правда» было опубликовано открытое письмо Президиуму правления Союза советских писателей, подписанное членами Совета писательских жен и называвшееся «Личная жизнь писателя». В этом письме, в частности, сообщалось: проводя обследование жилищных условий писателей, они зашли в квартиру Гарри и застали «омерзительную пьянку средь бела дня». «Пресловутый П. Васильев сидел за столом без платья, в загаженном белье, вдребезги пьяный и ругался площадной бранью. Сам Гарри зашел за перегородку, где, по его словам, лежала его больная жена, тотчас оттуда послышался шум борьбы и исступленный женский крик: «Пашка, он меня бьет!»» [РГАЛИ: л. 88], [Антипова: 103].

В тот же день Гарри прислал в «Правду» письмо, в котором утверждал, что давно не живет с женой, психически ненормальным и сильно пьющим человеком, но снабжает ее деньгами — и именно для этого приехал к ней в тот день. «Когда прибыли представительницы Совета жен, — утверждал Гарри, — я уговаривал свою жену не выходить из-за перегородки, так как моя жена была не одета и была в состоянии опьянения. Когда я загородил своей жене дорогу в столовую, она в шутку крикнула П. Васильеву: «Пашка, он меня бьет»». [РГАЛИ: л. 5-6], [Антипова: 103].

Следствием письма жен писателей и ответа Гарри было разбирательство в Союзе писателей 22 мая 1937 года. Одна из участниц визита в квартиру рассказывала, что визит этот состоялся в январе 1937 года, что дверь им открыл сам Гарри, который был пьян, и что поэт Павел Васильев

сидел в ночной рубахе, на нем был накинут женский купальный халат. Как только он узнал, кто мы такие, он сразу же стал ругать Союз советских писателей.

— Что вы от меня хотите? Вам нужны мои приметы? У меня глаза голубые, волосы белокурые.

Я сказала, что нам эти приметы неинтересны, они могут быть нужны в Гитлеровской Германии.

…Там была какая-то возня… Гарри сообщил, что за перегородкой в темной комнате лежит его больная жена. Он бегал, о чем-то они разговаривали. Мы услышали громкую возню, потом услышали истерический крик…

Получить доступ