Поэтическая экономия

Письмо третье. Предыдущие два письма см. «Вопросы литературы», N 2 и N 6 за 1968 год.

 

III. Поэтическая экономия

Во многом глаголании несть

спасения.

Пословица

 

«Нет времени, поэтому и пишу

тебе длинное письмо».

Из переписки

 

Словосочетание: «поэтическая экономия», – еще не расшифровывая его смысла, Михаил Светлов употреблял во многих разговорах со знакомыми и друзьями. Впервые услышав это словосочетание, я восхитился:

– Да это же находка! Можно целую книгу построить. О поэзии – как о наибольшей экономии словесных, изобразительных, стилевых средств. Вы-то понимаете, что придумали?

– Я-то понимаю, мальчик мой. Понимаете ли вы? – Светлов походил молча по комнате. – А если мы оба понимаем, то почему бы нам не попробовать написать такую книгу. В виде беседы или переписки. Нет, переписываться не надо, отвыкли. Беседовать еще не отвыкли, отвыкаем, потому и любим общаться через трибуну… – И после новой паузы он добавил: – Ну что ж, попробуем. Звание докторов нам с вами не дадут, но пользу мы принести сможем. Как будем работать? Вернее, когда? Не сегодня только, в ближайшее время…

Мои посещения Светлова в его новой квартире у станции метро «Аэропорт» участились, благо, мы были соседями. Садимся, смотрим друг на друга. Я молчу.

– Ну, давайте устроим заседание нашей кафедры поэтической экономии. Что мы с вами скажем человечеству?- спрашивает Светлов.

Мне не терпелось начать задуманную работу. С таким соавтором! Сколько войдет сюда наблюдений, замет, острот! Со слов Светлова я готов был записывать текст…

Однажды утром Светлов сказал мне:

– Если вышел на трибуну, не бойся. Надо сразу же сказать: «Товарищи!» – и потом подумать, что сказать дальше. Иногда приходит мыслишка. Так и здесь. Мы напишем название «Поэтическая экономия» и начнем думать… Пишите!

Я написал название печатными буквами. Но самый процесс писания сильно затянулся, он откладывался со дня на день. Я приходил к Светлову с намерением работать, но по разного рода причинам работа отодвигалась.

– Спросите в Литературном институте! Там в архиве должна быть стенограмма моих лекций. Выступления, семинары, встречи. Там много материала. Может набраться книга, если обработать.

Я обратился в архив Литературного института. Приветливый и жизнерадостный архивариус Иван Петрович Щуров обещал порыться в бумагах. Прошло несколько дней. Широко разведенные руки, недоумение, улыбка:

– Не оказалось, ничего нет….

Передаю Михаилу Аркадьевичу. Светлов удивился и помрачнел.

– Странно. Для кого же делалась стенограмма? Ну, ничего, в личных беседах восстановим это общественное упущение.

Несколько таких бесед состоялось. Они были очень короткими, потому что всякий раз к Светлову приходили соседи, друзья, почитатели. Разговор принимал сразу же иной характер, мне казалось даже, что Михаил Аркадьевич был рад случаю отвлечься от нашей темы и просто поговорить о том, о сем, послушать…

– Не сердитесь. Все будет написано. Прихожу утром:

– Вы уже здесь? Входите, садитесь и разделите с нами скромный наш студенческий завтрак.

Прихожу вечером:

– Вы выбрали удачное время для философских бесед. Все люди садятся за стол, только не за письменный…

А время шло. И оно еще раз подтвердило, что замыслы не надо откладывать. Началась болезнь Светлова. Последняя…

Не мне одному Михаил Светлов говорил о поэтической экономии.

В своих воспоминаниях Яков Хелемский приводит слова Михаила Аркадьевича Светлова: «Важно уметь сокращать. Когда-нибудь я напишу учебник. А что? Чем я хуже Лапидуса и Островитянова? Только я назову этот учебник – поэтическая экономия».

Есть и другие свидетельства.

У меня на памяти и в тетрадях короткие записи высказанных Михаилом Аркадьевичем мыслей. Я приведу их здесь, выделив особо. Мне хочется, чтобы над всем текстом этого письма стояла тень Михаила Светлова.

Итак, привожу в свободной записи три разрозненных положения Михаила Светлова, которые должны лечь в основу поэтической экономии. Я их объединяю в последовательности, которую считаю важной.

Первое. Михаил Светлов сформулировал закон поэтики, гласящий:

«Первым и обязательным законом для рождения стихотворения является накопление знаний и чувств». Это не обязательно записная книжка. Это душевная кладовая.

Человек болтлив, когда ему нечего сказать. Многие длинноты происходят из-за недостаточности накопленных знаний и чувств.

Второе.«Я вас люблю, потому что вы мне нравитесь». Если человек говорит «я вас люблю», то подразумевается «вы мне нравитесь», иначе бы не любил. В нашей литературе полно таких «вы мне нравитесь». Это суесловие, комментаторство. Оно существует в пределах строки, строфы, стихотворения.

Третье.«Одно хорошее стихотворение всегда лучше, чем одно хорошее и одно плохое» (см. статью М. Светлова «Мало красок – мало взыскательности»). Чувство отбора, выбора, предпочтения. Неписаный закон поэтической экономии имеет прямое отношение к композиции цикла или книги.

Три вполне определенных положения. Разве нельзя назвать их законами Светлова?

Наибольшая похвала у Светлова – знание поэтической экономии. Об одном поэте Михаил Аркадьевич писал: «Он умеет не только увидеть, но и передать виденное. Передать со вкусом, с соблюдением «поэтической экономии» и, главное, непосредственно общаясь с читателем».

Есть у Михаила Светлова статья, посвященная разбору стихотворения Николая Асанова «Топографы». Он демонстрирует, как увеличивается выразительность вещи от уменьшения ее словесного объема. Светлов указывает на просчеты в композиционном построении стихотворения. Вот отрывок из этой статьи:

«Дело в том, что стихотворение надо не только писать. Его еще надо лепить. Стихотворение начинается так:

Настаивая на своем,

Привыкнув с боем продвигаться,

Упрямо морем мы зовем

Все за отметкой «двести двадцать».

 

Начинается вредящая поэзии повествовательность. Нужно начинать непосредственно с действия, то есть с пятой строфы:

Туда ему везти сады,

Дома, сараи, лодки, бани,

И даже поле из воды

Невредно бы поднять заране…

 

Читатель сразу заинтересовывается. А второй строфой надо пустить восьмую:

Который час, который день…..

Мы не слыхали запах дома?

Готовят нам ночлег и сень

Мох да коряги бурелома…

 

Почему так необходимо соседство этих двух строф? Потому что таким образом создается цепная реакция мысли: мы переносим чужие дома и для этого на время разлучились с собственным домом. И только после этого можно перейти к первой строфе:

Настаивая на своем,

Привыкнув с боем продвигаться…

 

Абсолютно не нужна, я убежден, седьмая строфа:

Трехногий наш теодолит

В своих стремлениях упорен,

Он навсегда определит,

Что скроется за новым морем.

 

Да ведь об этом говорится во всем стихотворении! Зачем обращаться к тексту, когда уже все ясно из подтекста? Две шеи у одного человека, как бы они ни были красивы, все равно уродство. Как бы это ни было болезненно, надо удалить или отдать одну из них бесшеему человеку.

В последних двух строках:

Что ж, сообщи скорей, радист:

На карте ясен облик моря.

 

«Что ж» не нужно. Нужно непосредственное обращение «ты». И обязателен в конце вопросительный знак. Он придает автору беспокойство.

Все эти замечания я бы, конечно, мог высказать автору в личной беседе. Мы с ним друзья уже десятилетия. Но мне кажется, что это наше согласие или несогласие может принести некоторую пользу молодым поэтам. Поэтому я очень прошу ответ поэта напечатать рядом с этим письмом. Гонорар за это вновь напечатанное стихотворение мы с Колей Асановым получим сообща и поднимем тост за дальнейшее процветание нашей поэзии».

Строки Михаила Светлова написаны в легкой форме дружеского послания, но за ними стоит серьезность и озабоченность мастера, не скрывающего правды.

Я хочу обратиться к опыту современных поэтов, признанных, часто выступающих перед читателями, взять их стихи, написанные на самые узловые, животрепещущие темы, и посмотреть, как в них соблюдаются «законы Светлова».

Возьму в качестве первого примера одно из стихотворений книги «День России» Ярослава Смелякова, книги, в которой находим b прекрасные строки, и строфы, и законченные произведения. Я беру одно из центральных по идейной и тематической значимости стихотворение «Коммунист». Приведу его полностью.

Я не длинно, не пространно –

мне задача по плечу –

рассказать, кто Маркос Ана,

всем читателям хочу.

А скажу я в этой строчке –

это вовсе не секрет, –

что провел он в одиночке

чуть не ровно двадцать лет.

 

Не в истерике-обиде,

не в безумстве, а в уме,

в дальнем городе Мадриде –

в государственной тюрьме.

Мне товарищи сказали,

не совру я потому,

что, когда его сажали,

шел шестнадцатый ему.

 

И мальчишка храбрый этот,

отбывая страшный срок,

в одиночке стал поэтом

первоклассным – видит бог!

Опускаю все детали,

весь подсобный интерес…

К нам его в Москву послали

на какой-то там конгресс.

 

В кулуарах было дело.

Я с ним рядышком стоял,

и газетчик с нас умело

фотографию снимал.

Я назавтра без нагрузки –

не для праздной чепухи –

из испанского на русский

перевел его стихи.

 

Перевел их с честным жаром,

по таланту своему –

никакого гонорара

и ни мне, и ни ему.

Я ему их почитаю:

набираю телефон,

мне дежурный отвечает,

что уже уехал он.

 

Я справляюсь аккуратно

и окольно узнаю,

что уехал он обратно

в ту Испанию свою.

Не за славой я почетом,

не к издательствам большим –

на партийную работу

коммунистом рядовым.

 

Снова будут забастовки,

снова жизнь как есть сама,

прокламации, листовки

и мадридская тюрьма.

 

Ни жены, ни денег нету,

только дело на уме.

Вот какие те поэты,

что рождаются в тюрьме.

Не буду касаться ритма стихотворения, не к месту повторяющего пушкинские строки «Прибежали в избу дети», этот приплясывающий четырехстопный хорей. Не буду касаться и, мягко выражаясь, грамматического роскошества или, может быть, своеволия поэта («из испанского на русский перевел его стихи», «чуть не ровно двадцать лет», «перевел их с честным жаром, по таланту своему – никакого гонорара и ни мне, и ни ему»).