По страницам литературоведческих и литературно-критических изданий

«Филологические науки», 1999, № 6

Указанный номер журнала открывает статья В. К. Сигова «Человек с ружьем» в образной системе В. Шукшина». Отметив то, что «В. М. Шукшин продолжает оставаться одним из наиболее читаемых писателей 60 – 70-х годов», автор статьи пишет: «Его [Шукшина] стиль органически впитывает традиции русского художественного позитивизма ХIХ – ХХ вв. с идеей социальной, психологической, исторической детерминированности образов и характеров. Он обогащается и за счет художественных подходов к действительности, отличающих экспрессионизм и импрессионизм, проявившихся в частности всимволизме… Во многих произведениях Шукшина важную роль играют неявные, скрытые планы… Последняя тенденция особенно значима в условно- аллегорических, символико-философских произведениях. Но и жизнеподобные рассказы Шукшина далеко не всегда раскрываются во всей своей художественной глубине, если подходить к ним с мерками традиционного реализма».

Проанализировав ряд рассказов писателя, В. Сигов приходит к следующему выводу: «Рассказы социально-философского цикла 1966 – 1968 годов стали опытом художественного осмысления судьбы народа, драматических потерь, которые понес национальный характер на историческом бездорожье ХХ в….Шукшин по- своему интерпретирует ставшую знаком времени фигуру «нового русского человека» (Горький), «человека с ружьем». Этот атрибут не сделал его сильнее, а стал источником слабостей и трагедий.

Особенности взглядов автора на искусство, его возможности и задачи обусловили приметы художественного мира рассказов. Сказались и обстоятельства, в которых ему приходилось писать. Выработанные принципы поэтики характеризуют значительную часть прозы Шукшина.

В ней чрезвычайно высок «удельный вес» смысла на «единицу» текста. Его произведения не велики по объему, но в содержательном отношении «томов премногих тяжелей».

«К проблеме изучения фольклорного метода сублимирования» – работа Т. Н. Якунцевой. Автор рассматривает проблему «фольклоризации стихотворений русских поэтов», определяет принципы и пути отбора различных авторских произведений, усваиваемых народом. Завершая статью, Т. Якунцева пишет: «…фольклорный метод сублимирования позволяет прояснить сложный процесс перехода литературного сюжета в народную песенную традицию, и работа в этом направлении, несомненно, имеет будущее в дальнейших научных исследованиях».

«Начало ХVII в. в европейской литературе постренессанса характеризуется всплеском интереса к поэзии и всем тем, что связано с ее созданием», – сообщает Е. А. Иконникова в своем исследовании «Метафизическая» поэзия в контексте мирового литературного процесса». «Поэтическое творчество выходит на совершенно иной, еще не достаточно развитый эпохой Возрождения виток поиска и создания качественно новых средств выражения лириками своего мироощущения».

Автор статьи определяет сущность «метафизического» образа», «метафизического» подхода, специфику «метафизического» видения». В конце своей работы Е. Иконникова пишет: «…следует признать существование самых разнообразных форм и уровней «метафизического» в рамках литературного процесса вообще: «метафизическое» направление, «метафизический» стиль, «метафизический» прием, «метафизическая» образность, «метафизическое» стихотворение, «метафизическое» высказывание и даже – «метафизическое» слово».

«А. С. Пушкин и Жермена де Сталь как реформаторы литературной культуры» – статья Н. Ю. Бокадоровой. «Феномен Пушкина в русской литературной культуре знаменует собой переход от «риторической культуры» слова к новому, антитрадиционалистскому типу, и одновременно – завершение процессов формирования основных норм русского национального литературного языка. В русской культуре 10 – 30-х годов ХIХ в. в ускоренном темпе протекают те процессы, которые французская литературная культура переживала с эпохи Расина до начала ХIХ в….Идеи Мадам де Сталь на фонеглубокого знания французской литературной культуры и освоения опыта нормализации французского языка сыграли в истории русского языка и русской литературы особую роль – роль катализатора процессов становления той литературной культуры, которая, родившись в творчестве Пушкина, воплотилась в великой русской литературе ХIХ – ХХ вв.».

«Остраннение как языковая структура текстового поля». В этой работе ее автор М. Л. Новикова отмечает: «Антропоцентризм как воззрение, согласно которому человек есть центр и высшая цель мироздания, завоевывает все более прочные позиции в качестве ведущего принципа в различных областях научных исследований. Применительно к филологии он становится особенно значимым в науке о языке художественной литературы, основателем которой был В. В. Виноградов. Центральной категорией ее, организующей единство литературного произведения, и одновременно методом его целостного анализа и синтеза является «образ автора» как антропоцентрическая сущность, фокусирующий и опосредующий все стороны художественного текста. Поэтому ключ к постижению текста и проникновение в его суть и поэтическое своеобразие состоит прежде всего в раскрытии детерминирующего характера такой категории. Автор представляет собой «центр» литературного произведения, его идеи, композиции и системы языковых изобразительных средств. В этом смысле основная задача изучения текста сводится к тому, чтобы «в объекте поэтического изображения найти его субъект, в изображенном найти изобразителя».

Далее М. Новикова сообщает о том, что «в текстовом поле, как и в обычном языковом, обнаруживается определенная иерархическая структура: центральная (ядерная) и периферийные части. Последние представляют собой результат пересечения рассматриваемого поля со смежными полями и являются сферой функционирования единиц таких полей во вторичных семантических функциях их единиц. Такие вторичные значения в художественных текстах имеют чаще всего образный характер, обусловленный общим строем литературного произведения». Ниже автор статьи показывает, как «словесные образы текста характеризуются их внутренним диалектическим противоречием, которое является источником их ощутимого переживания. Сфера вторичных (эстетических) значений знаков поля формулирует структуру его остраннения (В. Б. Шкловский), образных тем, раскрывающих и развертывающих главный смысл поля». После целого ряда наблюдений автор статьи подводит итог: «Метод текстового поля в изучении языка и композиции литературных произведений позволяет «охватить» все стороны и опосредования объекта, максимально приблизив читателя (интерпретатора) к автору (resp. писателю), его творческому замыслу».

Отдел «Материалы и сообщения» представляет статью Н. И. Милевской «М. Ю. Лермонтов в восприятии о. В. В. Зеньковского». «Отец Василий Васильевич Зеньковский (1881 – 1962) – философ-интуитивист, психолог и педагог, историк русской философии, богослов, занимавшийся вопросами антропологии, психологии, апологетики, оставивший помимо фундаментальных «Истории русской философии» и «Основ христианской философии» статьи по русской культуре (в част-ности, под его редакцией выходил сборник «Православие и культура»)».

Автор статьи отмечает: «Литературное творчество писателей Зеньковский рассматривал через их философские взгляды (или с учетом философских мотивов творчества), при этом обращал внимание и на особенности психологии личности автора».

Оценивая личность и творчество Лермонтова, философ писал: «После Пушкина русская поэзия расцвела с необычайной силой, выдвинувши таких первоклассных поэтов, как Тютчев и Лермонтов». «Романтизм же (русский), по Зеньковскому, – сообщает Н. Милевская, – «в своем своеобразии имеет вообще двух «возглавителей» – Гоголя в прозе и Лермонтова в поэзии». Н. Милевская выделяет ряд характеристик, данных Зеньковским романтизму, его философии и психологии.

Далее автор статьи пишет: «…подводя итоги своего восприятия Лермонтова, Зеньковский подытоживал: «Своеобразие Лермонтова в том, что через его лирику, сквозь «магический кристалл» его поэтического восприятия мира, перед нами выступает трагедия романтического персонализма. Вся правда персонализма, все то, чем он полон, остается без воплощения – ибо человек свободен вовсе не как орел, который свободен в своих внешних движениях; человеку нужна еще свобода духа, то есть свобода с Богом. Верно, конечно, что чаша жизни, которую мы пьем, что она не наша, что мы принадлежим вовсе не себе, а Богу, именно потому есть глубочайшая неправда в остановке духа на самом себе. Мятеж не есть и никогда не может быть выходом, – через мятеж нельзя достигнуть покоя. Лермонтов был и остается для нас связанным не запросами его личности, то есть не своим персонализмом; связывал его романтизм, его прикованность к земному бытию».

Таким образом, Зеньковский характеризовал элементы религиозного миросозерцания Лермонтова как искание Бога, подхода к Нему, к осознанию того, что Ему принадлежит жизнь… Все попытки так или иначе охарактеризовать религиозное мировоззрение Лермонтова всегда разноречивы. О. В. В. Зеньковский на стороне тех исследователей, которые не отказывали поэту в его исканиях на пути к Богу. Важно, что это мнение христианского философа, богослова».

Здесь же читатель найдет работу А. Н. Пашкурова «Эволюция жанра идиллии в поэзии М. Н. Муравьева». «Оригинальна и самобытна картина эволюции идиллии в поэтическом наследии одного из интереснейших русских писателей последней четверти ХVIII в. – М. Н. Муравьева», – отмечает автор статьи. Завершая анализ произведений указанного поэта, А. Пашкуров пишет: «Идиллия – только первая ступень зрелого творчества Муравьева. В других жанрах – элегиях, посланиях, балладах – его художественный поиск еще более усложняется, но неизменными остаются любовь к миру, чуткость художника, умеющего за обыденностью увидеть «светлым сердцем»»светлую тайну» жизни, – и искренность исповеди своей души, своего внутреннего мира. Заложенное еще в диалоге с классицизмом, в сентиментальных идиллиях, все это во многом подготовило и взлет поэзии Муравьева – оригинальных, самобытных жанров «легкой поэзии» и медитативной миниатюры».

«Русская литература», 1999, № 3, 4

N 3 указанного журнала открывают материалы, объединенные рубрикой «К 250- летию со дня рождения Гете». Первой опубликована работа Р. Ю. Данилевского «Миссия гения (Пушкин и Гете)». Автор уточняет само понятие «гений», показывает, как понимали его оба поэта, анализирует их представления о творчестве и творце. В конце статьи Р. Данилевский приходит к следующего выводу: «Точно так же как и Гете, Пушкин боролся за самоценность литературного творчества… И точно так же сосредоточивался на судьбах людей из разных слоев общества разных времен, на лепке их характеров. И Гете мог бы сказать, как Пушкин, что «вращается весь мир вкруг человека», если сделать здесь смысловое ударение на последнем слове, памятуя о ценимом Пушкиным самостоянии личности. Но гетевская концепция человека, заложенная философией немецкого Просвещения, предполагала проявление в человеке природных нравственных сил… Герои Гете – это различные нравственные случаи… Герои Пушкина заняты не просто нравственными проблемами. Его создания – от Руслана до Германна, Дубровского и Гринева – обладают ярко выраженными национальными и историческими чертами. Если у Гете человек прежде всего «встроен» в Природу, то у Пушкина он «встроен» в Историю.

Гете мог ощущать себя микрокосмом, в котором пересеклись и переплелись влияния многих физических и духовных сил. Пушкин мыслил себя, по-видимому, в первую очередь человеком конкретного места и времени, вопрошателем Бога и Судьбы. Такой стала после него русская литература – искательница смысла жизни.

Но благодаря собственному гениальному примеру оба поэта раскрыли человеку глаза на него самого, внушив ему внимание и уважение к собственной душе и сознание высокого в этом мире значения каждой Личности».

«Лермонтов и Гете» (Стадников Г. В.) – следующий материал юбилейной рубрики.