Платонов и Шаламов: стилистические сходства, экзистенциальные расхождения

Факт, что сила является деструктивным началом, то есть, в сущности, злом, а добро и другие ценности сами по себе не могут служить противовесом для нее, так как не имеют в самих себе опоры, равной по воздействию физической силе, писатель [Шаламов] считает фундаментальным недостатком мира, онтологическим просчетом природы, которая ввела таким образом антиномию уже в основу бытия, отдавая жизнь во власть смерти.

Францишек Апанович. Филиппика против силы¹

Вопрос о влиянии Платонова на творчество Шаламова, хоть и был поставлен, но по-хорошему еще не исследован. В работе Л. Червяковой «Экзистенциальная проблематика прозы А. Платонова и В. Шаламова»² отмечены следующие черты сходства: трагедийное мироощущение обоих писателей, «антипсихологизм», лишенность героев привычных внешних примет, стертость индивидуальных черт характера, пристрастие обоих писателей к изображению физиологических подробностей (как, к примеру, в мотиве тела, приобретающего черты животного); показ жизни человека в «пограничных состояниях», где ощущение смерти — повседневная принадлежность бытия; ситуации безвременья, обусловленного разрушением временной структуры; поиск бытийных констант и основ человеческого существования… Случайны или закономерны эти совпадения?

Профессор Джорджтаунского университета В. Петроченков, на мой взгляд, совершенно справедливо фиксировал главную черту сходства Шаламова и Платонова — отказ обоих от приемов комфортного чтения:

Единственный из современников, с кем пересекаются пути Шаламова, это Платонов <…> Шаламов раз и навсегда отказался от приемов комфортного чтения. И отказавшись, он тем самым возвысил читателя, поднял его до себя, сделал его товарищем по несчастью³.

Следует пояснить, что такое «комфортное чтение». Я включил бы сюда не только чтение «женских романов» (как некое чтиво для релаксации), но даже и то, что заставляет многих вполне серьезных и ответственных читателей говорить, решительно откладывая книгу в сторону: «Нет, этого автора я читать не могу, это выше человеческих сил». Сам Шаламов в письме Солженицыну от 15 ноября 1964 года назвал это же «отвлекающим чтением», которое «читают физики», чтобы освободить голову: «Чтение детективов — это так называемое «отвлекающее» чтение, необходимое каждому писателю, каждому ученому, каждому работнику искусства»⁴.

В 1928 году нечто похожее на мысль Петроченкова, но о Платонове, высказал Н. Замошкин: «Он движется по линии наибольшего художественного сопротивления, иногда даже искусственно создавая на своем пути препятствия»⁵. Среди таких препятствий при чтении Платонова критик отмечал языковую и композиционную «корявость».

Подобное впечатление (оторопь, недоумение) от чтения рассказа «Май» выразил Шаламову его друг по Колыме Яков Гродзенский в письме от 22 мая 1965 года:

Возвращаешься к началу рассказа — быть может, не понял чего-либо, а, возможно, и автор сплоховал или ошибся. И только потом становится понятна аналогия <…> И это хорошо: пусть читатель, привыкший к разжеванным мыслям, к сюжетной ясности, пораскинет мозгами, призадумается. Пусть подумает и о том, почему «Май». Для кого весна радость, воскрешение жизни, а для кого — безнадежность смерти⁶.

Отмеченные особенности творчества обоих писателей, пожалуй, бесспорны. Остается как будто только раздать студентам и аспирантам разграфленные листочки с заданиями, чтобы те расписали, уже по пунктам, сходства и отличия.

Но вопрос «Что именно могли знать и читать Платонов и Шаламов из текстов друг друга?» не исследован. Насколько известно, откликов Платонова на тексты Шаламова не было вообще. А между тем он мог читать рассказы Шаламова, публиковавшиеся во второй половине 1930-х годов.

Творчество Платонова после своего основного взлета в 1927-1931 годах переживало в тот период как раз не лучшие времена. Но и творчество тогдашнего Шаламова, между Вишерскими и Колымскими лагерями, не очень-то выделялось из серой в общем массы публиковавшегося в 1932-1937 годах. По мнению Ульриха Шмида,

моральная неочарованность Шаламова (иначе можно было перевести, вероятно, как «отказ от морализма» или «разочарование в какой-либо системе морали». — М. М.) сложилась только после того, как истек второй срок его заключения. Свой первый приговор и лагерь он еще воспринимал как повод для морального самоиспытания. В своем «антиромане» «Вишера» Шаламов, полный гордости, об этом времени: «Главное ощущение после двух с половиной лет лагеря, каторжных работ — это то, что я покрепче других в нравственном смысле»⁷.

В статье Шмида проницательно отмечено, что рассказ «Три смерти доктора Аустино» («Октябрь», 1936, № 1) как раз «отличался моральным пафосом». Таким образом, только Колыма окончательно «переломила» автора, сделав его настоящим Шаламовым из того советского литератора, каким он начинал входить в литературу 1930-х, работая в журнале «За промышленные кадры», публикуя в горьковском «Колхознике» очерк «Картофель» (1935, № 9) или в журнале «Прожектор» очерк о Мичурине (1934, № 8). Таким Шаламов мог, в принципе, попасться на глаза Платонову. И, наверное, отсюда сама невозможность их тогдашней встречи. Ведь поведение Шаламова в его первом лагере Вишера (с Берзиным), где он явно работал с увлечением, проявлял инициативу и был даже каким-никаким «начальником»⁸, в корне отличалось от способа его выживания и того мировоззрения, которое сложилось у него на Колыме.

Шаламов о творчестве Платонова

А вот Шаламов читал и к концу жизни высоко оценивал своего старшего современника (разница в возрасте у них всего восемь лет), причем как будто особенно выделяя то, что начало ходить по рукам, в самиздате. В письме от 17 декабря 1976 года Исааку Крамову (публицист и биограф, который как раз тогда занялся Платоновым) Шаламов благодарит его за участие в вечере, посвященном 25-летию со дня смерти писателя. Он утверждает, что из известных ему произведений Платонова «»Котлован», впрочем, лучшее»⁹. О том, что Шаламову был знаком текст «Котлована», говорит и более раннее письмо от 21 июля 1968 года к Н. Мандельштам¹⁰. Также и Ю. Шрейдер свидетельствует: «Шаламов беспредельно восхищался творчеством Андрея Платонова, считая «Котлован» и «Чевенгур» вершинами русской литературы»¹¹.

До цитированного письма у Шаламова с Крамовым, вероятно, шел разговор еще и о «Чевенгуре», хотя само название этого «страшного романа» прямо не упоминается. Из примечаний к письму не ясно, состоялся ли этот вечер и с чем выступал на нем Крамов, а также присутствовал ли на вечере Шаламов.

Но достоверно известно, что «одобрен» был Горьким (или как написано рукой Шаламова — Горьковым) совсем не «Котлован» (неизвестно, читал ли его Горький, скорее всего нет), а «Чевенгур», присланный автором летом 1929-го. Но вот от публикации его, ради одобрения которой Платонов собственно и обращался к своему адресату, тот дружески посоветовал отказаться. Опубликованы были, так сказать, в розницу, только малые его части — куски, на которые Платонов вынужден был «порезать» свой роман: в журнале «Красная новь» (1928, № 4 и 6) рассказ «Происхождение мастера» (12 страниц) и Из повести «Потомок рыбака» (31 страница); через год оба эти текста будут объединены в повесть и изданы в сборнике под тем же названием («Происхождение мастера». Повесть. М., 1929); а в «Новом мире» (1928, № 6) — еще малюсенький, всего на 5 страниц, рассказец «Приключение», о встрече Дванова с анархистами (он был значительно изменен и сокращен редакцией). Все вместе эти 7 кусочков (в повести они пронумерованы) составляют менее 1/6 части романа. Остальные части («Кончина Копенкина», «Ребенок в Чевенгуре») приняты к печати не были. В «комедию» же, как предлагал Горький, Платонов роман так и не переделал. МХАТ II-й отклоняет его материал как «чисто беллетристический»¹².

Горькому не понравился чересчур «иронический» настрой произведения. Да и сам «стиль таланта Платонова» — для него слишком сатирический, «гоголевский». Это патриарху советской литературы тогда показалось явно неподходящим ко времени. В конце письма Горький советует: «В психике Вашей, — как я воспринимаю ее, — есть сродство с Гоголем. Поэтому попробуйте себя на комедии, а не на драме. Драму оставьте для личного удовольствия». «Драмой» Горький, по-видимому, стыдливо именует трагедию, или трагикомедию — как иначе можно обозначить жанр «Чевенгура»? Перед этим он отвечает вежливым отказом на вопрос Платонова, возможно ли напечатать этот текст, и почему-то называет его повестью (вероятно, и самим Платоновым так первоначально он был назван): «Не думаю, что ее напечатают». В целом же комментарий Горького предельно откровенен и здрав: «Этому помешает анархическое Ваше умонастроение, видимо, свойственное природе Вашего «духа». Хотели Вы этого или нет, но Вы придали освещению характер лирико-сатирический, это, разумеется, неприемлемо для нашей цензуры»¹³. Уж состояние цензуры на тот момент Горький оценивал трезво.

Всеволод Иванов, бывший некоторое время в большой дружбе с Платоновым, рассказывал о своих планах напечатать «Котлован»¹⁴. Когда зимой 1929 года члены редколлегии «Красной нови» обсуждали «рассказы из жизни города «Чевенгур» — «Кончина Копенкина» и «Ребенок в Чевенгуре», Вс. Иванов предложил — заменить везде слово «коммунизм» словом «свободный строй» (или просто вычеркнуть), сделать ряд купюр — тогда получится правда, парадоксальная, но возможная, но Ф. Раскольников не был сторонником условности и высказался решительно: «Возврат»»¹⁵.

В записной книжке Шаламова за 1963 год обнаруживается такая запись (суждение очевидно ошибочное или же потом, при дальнейшем чтении, отвергнутое, но не исправленное автором):

«Джан» — лучшее из платоновского, что я читал.

Платонов знал, как много еще горя, знал, что в жизни гораздо больше горя, чем радости¹⁶.

«Джан» был прочитан, по-видимому, одним из первых, в конце 1963-го, во всяком случае, до знакомства с «Чевенгуром» и «Котлованом». Комментарий пасынка Шаламова Сергея Неклюдова к этому фрагменту получен мной по электронной почте 17 октября 2012 года:

«Джан» — да, скорее всего, это был первый текст неопубликованного Платонова, с которым мы познакомились; отлично помню эту зачитанную машинопись в самодельном картонном переплете. И на всех на нас повесть произвела сильнейшее впечатление. «Котлован» был позднее, его перепечатала Валя, моя будущая жена, в возможном количестве экземпляров, один оставив себе, как это делалось. Именно она принесла его в наш дом, а потом отдала Надежде Яковлевне, которая, прочитав, передала кому-то дальше. Мы поженились в 1967-м, значит, примерно тогда.

А вот что пишет Шаламов в письме Солженицыну от 21 января 1964 года: «Из хорошего настоящего прочел за это время «Джан» Платонова»¹⁷.

Чуть дальше в тетради Шаламова с точной датой 27 декабря 1963-го две записи с фактическими неточностями:

Сучков##Примечание редактора И. Сиротинской: «Сучков Федот Федотович (1915-1991) — скульптор, поэт, мемуарист. Автор скульптурных портретов В. Шаламова, Ю. Домбровского, А. Платонова, А. Солженицына». Хотя можно предположить (особенно в связи с дальнейшей записью от 2 января 1964 года), что имеется в виду и его однофамилец — Борис Леонтьевич Сучков (1917-1974), директор Института мировой литературы (1967-1974). Благодарю за указание на это ныне покойного В.

1. Апанович Францишек. Филиппика против силы // Шаламовский сборник. Вып. 2. Сост. В. В. Есипов. Вологда: Грифон, 1997. С. 167.[↩]
2. Червякова Л. В. Экзистенциальная проблематика прозы А. Платонова и В. Шаламова // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. Вып. 10. Ч. I. Саратов: Научная книга, 2007. С. 50-55.[↩]
3. Петроченков В. Уроки Варлама Шаламова // Новый журнал. № 245. 2006.[↩]
4. Переписка Шаламова с А. Солженицыным // http://shalamov. ru/library/24/21.html[↩]
5. Замошкин Н. Платонов. «Сокровенный человек» // Новый мир. 1928. № 3. [↩]
6. Переписка Шаламова с Я. Гродзенским // http://shalamov.ru/ library/24/24.html[↩]
7. Шмид Ульрих. Не-литература без морали. Почему не читали Варлама Шаламова // http://shalamov.ru/research/61/4.html [↩]
8. Шаламов ездил как инспектор, обследуя чердынские леспромхозы (2-е отделение Вишерских лагерей). См.: «Вишера», глава «Поездка в Чердынь».[↩]
9. Переписка Шаламова с И. Крамовым // http://shalamov.ru/ library/24/66.html[↩]
10. Переписка Шаламова с Н. Мандельштам // http://shalamov. ru/library/24/36.html [↩]
11. Шрейдер Ю. А. Варлам Шаламов о литературе // Вопросы литературы. 1989. № 5.[↩]
12. Лангерак Т. Андрей Платонов. Материалы для биографии 1899-1929 гг. Амстердам, 1995. С. 189. [↩]
13. Цит. по: Аннинский Л. Откровение и сокровение. Горький и Платонов // Литературное обозрение. 1989. № 9. [↩]
14. Иванов Вяч. Вс. Никому не известный писатель Всеволод Иванов // Вопросы литературы. 2010. № 4. [↩]
15. Меньшикова Елена. Гротескное сознание: явление советской культуры // http://www.fedy-diary.ru/?page_id=3714 [↩]
16. РГАЛИ. Ф. 2596. Ед. хр. 32. Оп. 3.[↩]
17. Переписка Шаламова с А. Солженицыным // http://shalamov. ru/library/24/21.html [↩]