Письма к Сергею Есенину

Почти все известные письма, записки, телеграммы С. Есенина опубликованы. Но корреспонденция, адресованная поэту, за небольшим исключением, все еще не увидела света¹. Предлагаемая публикация – только небольшая ее часть. Но и она приоткрывает немало важных моментов в творческой биографии Есенина.

«ТЫ ЕЩЕ В РЕВОЛЮЦИИ…»

10 мая 1922 года Есенин вместе с Айседорой Дункан самолетом, совершавшим первый рейс по маршруту Москва – Берлин, вылетел в Германию «по делу издания книг: своих и примыкающей ко мне группы поэтов» ², как он писал в заявлении на имя А. В. Луначарского 17 марта 1922 года. Посетив Германию, Бельгию, Францию, Италию, США, Есенин 3 августа 1923 года вернулся на родину. Вскоре он получил письмо от журналиста А. Ветлугина, сопровождавшего Есенина и Айседору Дункан в их заграничной поездке в качестве секретаря.

«В океане 6 октября 1923

Милый Сережа.

Только уже перед самым отъездом, проезжая через Париж, встретил Мирского³ и получил твое письмо⁴. Очень хочу считать его искренним. Желание мое платонично донельзя. И раньше, когда все гремело и кипело, – нам нечего было с тобой делить. А теперь, когда «в моей душе, как в океане» и т. д., и говорить нечего. Все это уже прошло, отгремело, как революция. Сегодня каждый начинает жить по-особому в стать собственной глупой мудрости. Напрасно только ты подтруниваешь над моей «философией». Кто знает – в последний день что окажется ценнее (не в ломбардном, а в Иововском⁵ смысле), пафос ли Пугачева или неколебимая радость веснушчатого ирландца Мак-Дональда. Помнишь, с нами ездил театральный техник – с его 32 000 долларов и изумительной сестрой в Кливеланде. Впрочем, ты его никогда бы не понял и не оценил. Ты еще в революции. Я уже на «отмели времен», где вопреки мнению тишайшего Лундберга⁶ – увы или ура – не осталось даже «отвращения к косности». Тебя ужаснул задний двор – литературная шатия, – меня перестал радовать и самый для дураков выштукатуренный фасад – Искусство (и с большого и с малого «И»). Перестав играть с самим собой, я не вижу библейской радости ни от недоказанных танцев, ни от завершенного Пушкина. Есть вкусовые и зрительные ощущения. Остальное от лукавого в воспитании либо от восторженного в тщете. Ты ушел в Москву («Творчество»). Я еду в ненавистную тебе Америку. (Мечтаю об юдоли Мак-Дональда.)

Мне мое имя – строка из паспорта, тебе – надпись на монументах. Мою смерть отметят в приходо-расходной книге крематория, твоя воспламенит Когана⁷, если он тебя переживет (а «он» всех переживет). Но выбирая меж 32 000 000 читателей Есенина и 32 000 долларов Мак-Дональда, счастливую рубашку хочу снять не с тебя, а с него. Ты и подлинно «Скиф», меня же веселит отель, бар, аэроплан, шелковое женское белье, Венецианский дворец дожей, суп из voisin и устрицы Prunier. Во всем этом самым серьезным образом я полагаю единственную реальную ценность. Это уже не красноречие и не мелодекламация, Быть Рокфеллером значительнее и искреннее, чем Достоевским, Есениным и т, д. И в этом мое расхождение с тобой. Ты никогда не научишься смотреть на корабли, проходящие мимо. Ты весь из междометий. Я не люблю любить, презираю ненавидеть, обожаю официальную вежливость, ценю холодное презрение, кроткую фальшь предпочитаю бурной правде. Ты потрясен и оскорблен ложью мира. Я ласково подчиняюсь. Это не трактат о «ты» и «я». Просто объяснение, почему мы никогда не смогли бы сойтись. О тебе вспоминать буду всегда хорошо, с искренним сожалением, что меряешь на столетия и проходишь мимо дней. Американский мед горек, но, видно, в нем я и умру. Есливздумаешьнаписать:

141 West 70 street Mr. Vetluguin New York city

ТвойА. В.» ⁸.

Письмо Ветлугина воспринимается как продолжение неоконченного спора с Есениным о родине и революции, о служении художника искусству, о ценностях подлинных и мнимых.

Интересно отметить, что, выступая 29 марта 1923 года в Берлине на совместном с А. Кусиковым вечере поэзии, Есенин, по свидетельству корреспондента берлинской газеты «Накануне», не раз повторял: «Каждому свое, Мне – культура духа, отображенная великолепными стихами» ⁹.

Признание Ветлугина, что Есенин «еще в революции», что для него не потеряло значения и смысла творчество, одухотворенное высокими идеями, отвращение Есенина к беспринципности западных буржуазных журналистов, «литературной шатии» – все это характеризует истинные настроения, владевшие поэтом в период его заграничной поездки, о которых читатель знает из писем Есенина, очерка «Железный Миргород», опубликованных в собрании его сочинений, и многочисленных воспоминаний. Письмо Ветлугина добавляет к этим свидетельствам новые существенные детали.

«ПЕСНЬ О ВЕЛИКОМ ПОХОДЕ» – БУДЕТ НАЗЫВАТЬСЯ»

В 1924 году Есенин, делясь с поэтом В. Эрлихом своими творческими планами, говорил;

«-…Вот я поэму буду писать. Замеча-а-тельную поэму! Лучше «Пугачева»!

– Ого! А о чем?

– Как тебе сказать? «Песнь о великом походе» – будет называться. Немного былины, немного песни, но главное, не то! Гвоздь в том, что я из Петра большевика сделаю! Не веришь? Ей-богу, сделаю!» ¹⁰

Образ Петра Великого давно привлекал Есенина. Еще в поэме «Инония» (1918 год) Есенин гордо заявлял:

Ныне, как Петр Великий,

Вздыбливаю тебя, земля!

Ныне же, как Петр Великий, я

Рушу под тобою твердь¹¹.

Время петровских реформ, решительной ломки патриархального уклада во всех областях русской жизни, казалось Есенину в какой-то мере созвучным революционной эпохе, переживаемой Советской Россией. Вот почему, приступая к созданию «Песни о великом походе», Есенин вновь обращается к петровской поре.

Публикация поэмы имеет свою историю, не получившую точного освещения в литературе. Созданная в Ленинграде в июле 1924 года, поэма тогда же была отдана Есениным в ленинградский журнал «Звезда». «Поэма Есенина мне очень понравилась, и я сразу же сказал: – «Пойдет в ближайшем номере» ¹², – вспоминал редактор журнала И. Майский.

Текст поэмы, отданный в «Звезду», Есенин вскоре подверг правке и 14 августа 1924 года, будучи в Константинове, написал письмо сотруднику Ленинградского отделения Госиздата Е. Я. Белицкому с просьбой передать «Майскому, чтоб он обождал печатать поэму до моего приезда, так как я ее еще значительней переделал» (5, 133).

Составители Собрания сочинений Есенина полагают, что Есенин «просил Задержать» публикацию поэмы «в связи с замечаниями, сделанными ему И. Вардиным» ¹³ (5, 297). Между тем замечания Вардина, полный текст которых воспроизводится ниже, были посланы Есенину в деревню только 18 августа, то есть спустя четыре дня после того, как Есенин передал свою просьбу задержать публикацию поэмы. И, следовательно, инициатива переделки принадлежала самому поэту. «Здравствуйте, дорогой товарищ! Третий раз прочитал Вашу последнюю вещь. Она бесспорно составит эпоху в Вашем творчестве. Здесь Вы выступаете в качестве подлинного крестьянского революционера, понимающего все значение руководящей роли городского рабочего для общей освободительной рабоче-крестьянской борьбы. Первый период Вашего творчества – отражение крестьянского стихийного протеста. Второй период – Вы «оторвались от массы» я очутились в городском мещанско-интеллигентском болоте – гниющем, вонючем, пьяном, угарном. Третий период – Вам начинает удаваться выявление крестьянской революционной сознательности. Но от ошибок, от предрассудков Вы, разумеется, не свободны. В конце Вашей вещи этот предрассудок дает о себе знать:

Над Невой твоей

Бродит тень Петра,

Бродит тень Петра,

Да любуется

На кумачный цвет

В наших улицах.

Это неправда, это предрассудок, это отрыжка мужицкой веры в «царя-батюшку».

1. Опубликовано несколько писем Н. А. Клюева, П. И. Чагина, Ф. Ф. Раскольникова, записка С. Т. Коненкова, фрагменты из писем Г. А. Бениславской, А. Н. Есенина (отца поэта) и др.[↩]
2. Сергей Есенин, Собр. соч. в 5-ти томах, т. 5, «Художественная литература», М. 1968, стр. 103. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы.[↩]
3. Д. П. Мирский (1890 – 1939) – критик и литературовед. После Октябрьской революции был в эмиграции. Вернулся в Советский Союз в 1932 году.[↩]
4. Письмо С. Есенина к А. Ветлугину Неизвестно.[↩]
5. Иов – библейский персонаж. По своему богатству «был знаменитее всех сынов Востока». Испытав множество бедствий (лишился детей, слуг, богатства, был поражен проказою), покинутый всеми, остался верен своим высоким моральным принципам, за что бог, рассказывает легенда, приумножил его богатство вдвое против прежнего, излечил от проказы, и у него опять родились дети.[↩]
6. Е. Г. Лундберг (1887 – 1965)- писатель, критик, с 1920 по 1924 год жил в Берлине. О своих встречах с Есениным рассказал в книге воспоминаний «Записки писателя (1917 – 1920)», Берлин, 1922; «Записки писателя (1920 – 1924)», т. 2, Изд. писателей в Ленинграде, 1930.[↩]
7. П. С. Коган (1872 – 1932) – критик, литературовед, много писавший о Есенине.[↩]
8. Государственный Литературный музей (ГЛМ), Отдел рукописей, фонд С. А. Есенина, РО 30. Автограф. Письмо написано на типографском бланке: United States lines S. S. President Fillmore. По свидетельству Д. Бурлюка, А. Ветлугин впоследствии стал издателем американского журнала «Paris-Comit» («Вопросы литературы», 1975, N 10, стр. 242).[↩]
9. К. Л., Вечер Есенина и Кусикова, «Накануне» (Берлин), 31 марта 1923 года.[↩]
10. Вольф Эрлих, Право на песнь, Изд. писателей в Ленинграде, 1930, стр. 33. В сб. «Воспоминания о Сергее Есенине», вышедшем в «Московском рабочем» двумя изданиями под общей редакцией Ю. Прокушева (1965, стр. 453; 1975, стр. 442), Заключительные слова этого высказывания Есенина воспроизведены неточно.[↩]
11. См: Сергей Есенин, Инония, «Наш путь», 1918, II, май, стр. 2, 3.[↩]
12. И. Майский, Б. Шоу и другие. Воспоминания, «Искусство», М, 1967, стр. 193.[↩]
13. И. Вардин (Мгеладзе И. В.; 1890 – 1943)-литературный критик.[↩]