№11, 1985/Обзоры и рецензии

Песни, рожденные в пути

«Сказки и песни, рожденные в дороге. Цыганский фольклор». Составили и перевели Е. Друц и А. Гесслер, «Наука». M., 1985, 520 с.

Речь идет о цыганских сказках, бывальщинах, песнях.

Об обширном сборнике фольклора русских цыган. О наблюдениях фольклористов. О книге, достойной разговора. Но прежде всего – несколько строк воспоминаний.

Было это вскоре после войны, в Михайловском, на Псковщине, в светлые дни Пушкинского ежегодного праздника. Праздник, собственно, уже закончился, и в маленькой гостинице остались мы с женой да молодой ленинградский поэт, большой любитель петь под гитару – тогда это было не часто. Однажды он сказал: «А не пойти ли нам вечером в табор здесь неподалеку! Послушаем, попоем…» Я согласился, хотя слово «попоем» меня насторожило.

И вот все, как полагается в романтической повести: ночь, луна, лошади, костры и шатры, точнее, палатки военного образца. Табор уже засыпал, но, движимые гостеприимством, обитатели его вышли к нам, а одна маленькая девочка лет шести даже сплясала в нашу честь!

Мы сели у костра на бревна, и мой спутник уже взялся за свою гитару. Но тут, увидев пожилого цыгана, я уловил его иронический взгляд. Я узнал музыканта, с которым как-то разговаривал, когда принимали хореографическую программу цыганского ансамбля. Он тоже узнал меня и, с ходу продолжая старый разговор, сказал: «О работах академика Баранникова, посвященных истории цыган, мы говорили, но есть и другие». И он назвал работу Ф. Миклошица «Über die Mundarten der Zigeuner Europas» и еще две или три книги на немецком и польском языках. Мой спутник ошеломленно отстранил гитару. Я извлек из кармана библиографические карточки и стал записывать.

Давно это было! С тех пор прошло много лет, появилось немало превосходных постановок цыганских народных ансамблей, спектаклей театра «Ромэн», кино- и телефильмов. Прозвучал голос Николая Сличенко (написавшего, кстати сказать, и несколько интересных статей), появились «Записки московского цыгана» Ивана Ром-Лебедева («Театр», 1985, N 3 – 8)… Русский читатель смог познакомиться с материалами французского историка Франсуа де Во де Фолетье «Их родина – весь мир», кубинского этнографа Эстебана Кобаса Пуанте о странствующих индийских кузнецах – группе, близкой цыганам, с другими очерками советских, польских, испанских, итальянских ученых и артистов, опубликованными в журнале «Курьер ЮНЕСКО» (1984, N 11) и др.

И вот увидел свет капитальный сборник – «Сказки и песни, рожденные в дороге» в записях и переводах Ефима Друца и Алексея Гесслера, вышедший под редакцией Л. Черенкова.

Авторы этой работы – собиратели, переводчики, комментаторы – Е. Друц и А. Гесслер поставили перед собой трудную задачу – издать книгу, интересную самому широкому читателю и в то же время книгу научную. В целом – об этом хочется сказать сразу – со своей задачей они справились. Мы можем повторить слова Л. Черепкова, автора ряда исследований по фольклору цыган, из его предисловия: «Изданием этого сборника восполняется известный пробел в публикации цыганского фольклора у нас в стране. Это первое в истории отечественного цыгановедения наиболее полное собрание образцов устного народного творчества русских цыган, искусством которых восхищалось не одно поколение русских поэтов, писателей, композиторов и художников» (стр. 4).

За короткий срок собиратели записали свыше 120 сказок, свыше 110 народных песен. Цифра фантастическая! И я бы не поверил ей, если бы в 1946 году вместе с В. Бахтиным не записал бы буквально за несколько недель примерно такое же количество русских сказок в деревнях западных районов Псковской области, открыв такого сказителя, как И. Д. Богатырев, и ряд других (см. сб.: «Господин Леший, господин Барин и мы с мужиком», 1965; «Русская сатирическая сказка», 1958, и другие издания).

Это уже кому какое везение и у кого какая энергия!

Мне приходилось наблюдать цыганские таборы в Средней Азии и на Украине, «нейлоновых цыган» в Лахти (Финляндия) и будто вышедших из романа XIX века «классических» цыган в Будапеште. И они, независимо от того, живут ли в шатрах или в автоприцепах, сохранили и музыкальность, и пластичность, и огненную энергию… Верно говорит цыганская пословица, что цыганские дети сперва учатся танцевать, а потом уже ходить; сперва петь, а потом говорить!

Книга «Сказки и песни, рожденные в дороге»- это свод фольклора современных русских цыган, записи, сделанные преимущественно на нашем Северо-Западе (в Ленинградской, Новгородской и других областях). Именно в этих областях записывал я русский фольклор, и мне понятна и сложность работы собирателя, и многие сюжетные и тематические совпадения в русском и цыганском фольклоре. Но Е. Друц и А. Гесслер не только представили свод современных записей. Они, опираясь на рассказы своих друзей (чаще всего из известного рода Ильинских), а также на книжные источники, делая экскурсы в дохристианские верования цыган (в русалок, домовых и «дворовых», леших и пр.), проследили судьбы многих обычаев и представлений этого самобытного народа.

Таковы рассказы об этапах жизни женщин в таборе (от детской вольности до закабаленности в зрелые годы, до роли мудрой советчицы в старости); о цыганском суде; об обряде сватовства; о роли вожака, главы рода. У русских цыган, пишут авторы, в отличие от цыган некоторых западноевропейских стран не было такой выборной должности, как «цыганский барон». Обычно, говоря о цыганских баронах, сами русские цыгане имеют в виду вожаков табора. В известной мере применению слева «барон» способствует игра слов: «барон» – баро шэро (цыг. «большая голова») или просто «баро», что у цыган употребляется в значении «вожак табора». Все это порой имеет параллели в обычаях других народов, а порой является спецификой именно цыган. Любопытен и экскурс в трагическую, полную удивительных событий историю народа. Авторы, кстати, подчеркивают, что «в России отношение к цыганам было сравнительно терпимым. Их неоднократно пытались «посадить» на землю, приобщить к земледельческому труду (указы от 13 сентября 1733, 18 декабря 1783 г. и многие другие). Несмотря на неудачи, правительство не прибегало к крайностям, как это было во многих других государствах (например, во Франции и Германии), где вплоть до XVIII в. цыган жгли на кострах и вешали без суда» (стр. 7).

Жизнь и быт табора отражены и в песнях, и в сказках – фантастических («Шелуха – Лошадиный Отец») и в сатирических («Как цыганка мужиков обманула»), и в бывальщинах (таковы бывальщины «Удача» о таинственных лесных детях, приносящих счастье).Но еще чаще, как и во всем мировом сказочном репертуаре, в народной прозе цыган отражены представления глубокой древности – или совершенно исчезнувшие ныне, или сохранившиеся в виде глухих отголосков.

Песни, приведенные в сборнике, свидетельствуют прежде всего об органичности и внутренней связи их с многовековыми переживаниями, думами, чаяниями народа:

Рассердился лес косматый,

Это осень подошла;

Оборвала листья с кленов

И рябинушку зажгла,

Прогнала цыган

С опустевшего поля.

Ах, куда нам идти?

Трагизм – да! Лиризм – да! Нежность, грусть, тоска – все это есть… Есть ум, юмор, логика рассуждений:

Вот мы говорим:

«Дочь не отдадим!»

Что зря болтать,

Коль время выдавать?

А вот той искусственной мелодраматичности, «надрывности», «нажима», к которым привыкли любители «цыганского пения», здесь нет!

Приложенные ноты, музыкальная расшифровка записей Е. Кустовского увеличивают научную ценность работы.

Исключительно интересен вопрос о генезисе цыганских сказок. Здесь цыганский фольклор не может быть рассмотрен отдельно, вне древнейших процессов, связующих народное творчество всех народов. Положение авторов о фольклоре цыган как о «рожденном в дороге» справедливо в основном по Отношению к песням; большинство мотивов народной прозы уходит в глубочайшую древность и связано с первобытными воззрениями народа и, безусловно, с заговорами и обрядами.

В предисловии есть ряд наблюдений, очень важных для дальнейшего изучения цыганского фольклора. И не только цыганского; думаю, что вопрос о генетической связи бывальщин и сказок поставлен правильно. Нельзя согласиться с тезисом В. Проппа о том, что бывальщине слушатели верят, а сказке не верят, – к сожалению, автор талантливых работ о сказке сам никогда не выступал в роли собирателя и не слышал. сказку и бывальщину в живом исполнении.

Справедлива также мысль Е. Друца и А. Гесслера о том, что «условия цыганского быта всячески способствовали развитию устного народного творчества. Особенно это относилось к периоду жизни цыган в кочевых условиях. Постоянное передвижение по земле, вечная смена впечатлений, тесное соприкосновение с природой, многочисленные контакты с людьми – все это давало обильную пищу для воображения. В то же время сама таборная жизнь, когда цыганские семьи каждый вечер собирались у костра, обсуждая прожитой день и коротая время, выдвигала из цыганской среды людей, обладавших мастерством устного рассказа, создавала им авторитет и славу. Даже сейчас, в условиях оседлости, цыганские рассказчики и исполнители песен пользуются особым уважением и имена их хорошо известны цыганам» (стр. 33). Убедительна характеристика сказителей, умело очерчена их роль. Здесь собиратели выступают как продолжатели традиции русских фольклористов XX века Н. Ончукова, К. Зеленина, братьев Б. и Ю. Соколовых, М. Азадовского и их учеников, подчеркнувших роль таланта рассказчиков и импровизаторов.

Читая тексты, записанные от А. Михайлова, убеждаешься в справедливости его характеристики: «Рассказ А. Е. Михайлова очень сценичен, в нем присутствует и жест, и мимика, и обращение к слушателям, у которых он пытается каждый раз вызвать соучастие» (стр. 35), – все это способствует созданию «эффекта присутствия».

Е. Друц и А. Гесслер ставят и вопрос о цыганах как «передаточной субстанции», несущей мотивы и сюжеты от народа к народу. Вероятно, в отдельных случаях это было именно так. Но гораздо важнее, что в книгу вошли тексты, связанные с самыми ранними стадиями развития культуры, с генезисом сказки («Как цыгане с лесовиком боролись», «Как цыганка своих детей прокляла», «Подарок лесовика» и др.).

Особое место занимают вопросы цыганской песни. Мы не всегда отличаем жанровое определение «цыганский романс» от реального понятия «цыганская песня». В первом случае речь идет о специфической форме городского романса (хотя бы и в исполнении цыганского ансамбля), во втором – о подлинном цыганском фольклоре. Говоря о музыкальном искусстве цыган, принесшем им «всемирную славу», Е. Друц и А. Гесслер не забывают, что «работа в ресторанной атмосфере», некая «экзотика», в известной мере повлияла и на репертуар цыганских хоров. Авторы справедливо пишут, что «период увлечения «цыганским романсом» не прошел бесследно и для самих цыган. Прослушивая большой объем цыганских народных песен, мы то и дело ловили себя на том, что в той или иной песне мы ощущаем характерные романсовые интонации, что в некоторых песнях эти интонации преобладают и т. д.» (стр. 42). Но в вопросе о взаимовлиянии «городского» (мы назвали бы «жестокого») романса и народной песни авторы проявляют достаточную осторожность: «Думается, что нельзя столь огульно отвергать то, чем восторгалось несколько поколений русского образованного общества, к которому, кстати сказать, принадлежали люди, чьими именами всегда будет гордиться Россия. По нашему твердому убеждению, лучшим судьей здесь может быть только время, которое из огромной массы «цыганского романса» выберет действительно лучшие образцы и подвергнет остальное забвению, снисходительно отнеся это к разряду «издержек моды» (стр. 42).

Достойны внимания и отдельные замечания авторов о сюжетности цыганских песен, об их драматизме, текстовой «полифоничности», о своеобразии распева, о так называемом «нотировании». Авторы пишут: «Подлинно народное исполнение цыганской песни не подразумевает инструментальной поддержки. Цыгане исполняют свои песни без сопровождения (непрофессиональное исполнение). Исполнитель во время пения отстукивает ударные доли метра ногой или, если это плясовая песня, сопровождает пение хлопками. Нам представляется, что музыкальные инструменты вошли в обиход цыганских исполнителей по причине профессиональной деятельности некоторых из них либо в связи с влиянием городской культуры. В качестве музыкального сопровождения чаще всего используется гитара, иногда (например, у цыган Карелии) – аккордеон. Следует сказать, что при пении без сопровождения мелодия песни подается исполнителем иначе, в этом случае она несравненно богаче и мелодически и ритмически» (стр. 43).

Думается, это замечание найдет отклик и у тех, кто выступает с цыганской песней перед посетителями концертов и перед телезрителями.

Широко известны любовь и внимание русских поэтов к мелодии, к сюжету, к тональности цыганских песен. В той или иной форме мы найдем отголоски цыганского пения и у многих советских поэтов – от И. Сельвинского (он писал мне, что знал с детства много цыганских песен) до Е. Евтушенко. Сложнее вопрос о так называемой «цыганщине». Было бы нетрудно привести здесь иронические строки Маяковского и ряда поэтов 20-х годов, резко отрицавших подделки под «таборные песни».

Наряду с упоминанием знаменитых цыган-артистов, которыми восхищались Пушкин, Л. Толстой, Куприн (династия Соколовых, Таня Дементьева, «Пиша»- Олимпиада Максакова и др.), их самобытности и таланта, авторы считают нелишним напомнить и об известной искусственности, «экзотичности», прививаемой цыганским хорам. Они пишут, что даже «так называемый цыганский национальный костюм, который мы и по сей день видим на сцене, был придуман графом Орловым для его хора. Впоследствии этот костюм распространился в среде цыган» (стр. 12).

Интересная, богатая информацией книга! Но, не отказываясь от высокой ее оценки, укажем и на просчеты. Книга создана людьми живыми, творческими, умеющими активно входить в жизнь тех, с кем свела их судьба, чьи тексты они записывают.

Однако далеко не все поэтические переводы стали фактом и русской поэзии. Не все необходимые правила научного издания сказки соблюдены. В частности, нет сносок на международные каталоги сюжетов, без которых научное использование этого во многом уникального сборника весьма затруднено.

Авторы вполне могли классифицировать свои тексты по «Указателю сказочных сюжетов по системе Аарне» Н. Андреева, или по дополнениям к этому изданию – комментариям к «Народным русским сказкам» А. Афанасьева, вышедшим под редакцией М. Азадовского, Н. Андреева, Ю. Соколова (т. I – III, 1936 – 1938), а позднее, в 1958 году, – под редакцией В. Проппа (см. т. III), или, наконец, по вышедшему уже в 1979 году «Сравнительному указателю сюжетов. Восточнославянская сказка» Института этнографии имени Н. Н. Миклухо-Маклая. Жалко, что не учтены тексты из сборников фольклора Ленинградской области В. Бахтина – ведь часто у него приведены русские тексты из тех же районов, где записывались цыганские песни и сказки.

В книгу вошли и некоторые поздние книжные произведения – легенда о Пушкине и… Земфире, о соколовской гитаре и др. Это закономерно. Чрезвычайно интересно и появление так называемой «современной легенды», о которой идет речь в примечаниях: «В 1941 г. в Гатчинском лесу, в районе Пулкова, Горелова и Красного Села фашисты взяли в плен огромный цыганский табор (около 20 семей, приблизительно 700 человек). Мужчин заставили рыть траншею, а женщин – петь и плясать. После концерта весь табор был расстрелян, и людей сбросили в траншею и наскоро забросали землей. Убитыми оказались не все цыгане, и потому из-под земли долго раздавались стоны раненых. Тогда фашисты пригнали танк и гусеницами «отутюжили» эту траншею. Только после этого стоны прекратились. После войны, как рассказывают цыгане в своей легенде, таборы, останавливавшиеся в районе Пулкова, Горелова и Красного Села, все, как один, сталкивались с загадочным явлением: с заходом солнца в лесу раздавалось цыганское пение. Старожилы этих мест якобы признавали знакомые голоса расстрелянных цыган…» (стр. 469).

Видимо, легенда, предание, быль – жанры, способные возникать и в современном мире на тяжелых, трагических этапах общественной жизни. Но на этом следовало бы остановить внимание читателя!

Е. Друц и А. Гесслер сообщают, что им удалось записать от А. Е. Михайлова вариант былины об Илье Муромце и ряд других материалов, свидетельствующих о влиянии русского фольклора на цыганский. Эти влияния ощутимы и в ряде сказочных текстов, приведенных в книге.

Целесообразно – и собрание сказок и песен дает для этого предпосылку – сравнить современный фольклор цыган с классическими эпосами Индии, в частности, рассмотреть под этим утлом волшебную сказку «О Вайде – богатом барине, его жене Руже – красавице и о том, что было с ними и до них». Разумеется, вся она соткана из мотивов, известных в международном сказочном обиходе, но ее колорит, стилистика заставляют вспомнить известные нам произведения индийского фольклора и индийского изобразительного искусства.

Но это – задача будущего.

Думаю, что при переиздании книги авторам следует обратиться к консультации фольклористов, занимающихся русским народным творчеством. Тогда некоторые «темные места» будут прочитаны заново. Так, в сказке «Как цыган Ивка разбойника Белецкого поймал» говорится, что разбойника этого нельзя убить пулей, а только медной пуговицей… Почему? А потому, что на медных солдатских пуговицах – по сказкам – был оттиснут крест! Думаю, что ссылки на тексты книги Инды Романы-чай (И. Андронниковой) «Сказки идущих за солнцем» (Л., 1963) нуждаются в предупреждении – перед нами не тексты, а новеллы, написанные по мотивам цыганского фольклора, талантливые, порой яркие вариации на темы устного творчества. Кстати сказать, об этом писали в предисловии к книге Лев Успенский и в послесловии к ней – видный деятель цыганского искусства Иван Ром-Лебедев.

Но все это поправимо. До выхода этого сборника русские читатели и исследователи фольклора не располагали сколько-нибудь полным сводом цыганского народного творчества. Теперь этот свод есть. Перед нами яркие и самобытные страницы художественной культуры талантливого, артистичного, прошедшего трагический путь народа.

г. Ленинград

Цитировать

Молдавский, Д. Песни, рожденные в пути / Д. Молдавский // Вопросы литературы. - 1985 - №11. - C. 210-216
Копировать