Перечитывая «Патологии». Нелепицы и странности в рассказах о войне

Полемика

Александр БУШКОВСКИЙ

ИЗУЧАЯ ПАТОЛОГИИ

Нелепицы и странности в рассказах о войне

Началось вот с чего. Лариса Ивановна, мой школьный учитель русского и литературы, несколько лет назад, когда я закончил служить и принес ей свои первые опусы, настоятельно посоветовала мне прочитать «Патологии» Захара Прилепина. Она была впечатлена его пронзительной прозой, да и не она одна, я знаю. Тогда (хотя, наверное, и теперь тоже) ее мнение было едва ли не самым важным для меня.

— Очень талантливый молодой писатель, — говорила она, — но тебе, вероятно, будут не слишком интересны эпизоды из, так сказать, мирной жизни, лирические отступления. Зато военные сцены! Язык, динамика… Неужели война действительно так ужасна?

Мне стало любопытно, и я начал читать. Захар посвятил книгу деду, «честному солдату Второй мировой», это правильно, подумал я. Сам автор заявляет, что он участник «т.н. контртеррористической операции» в Чечне. Ай, ладно, можно не обращать внимание на «так называемой», мало ли у кого какие впечатления и воспоминания остались. На фотографиях — Захар в черном берете и тельняшке, или еще в бандане, с голым торсом, рядом автомат. Сзади стена. Наверное, укрепления. Но перспективы не видать. Ни гор, ни разрушенного города. Шучу. Я стал искать информацию о нем и нашел очень немного. Родился летом 1975-то, с 16 лет начал трудовую деятельность, окончил филфак, служил командиром отделения ОМОНа, участвовал в боевых действиях в Чечне в 1996 и 1999 годах. Подробнее об этом — ничего. Тут я призадумался. Родился в 75-м, значит, в 96-м ему был двадцать один год. Про его службу в армии информации нет. Вопрос — как он попал в ОМОН? У нас, насколько я знаю по своему опыту, в такие подразделения попадают только после армии, специальной «учебки» и двух лет службы в отделах попроще — ППС там или охрана. Я, к примеру, пробился в СОБР в двадцать четыре, после спецроты, через разные тесты. Когда он успел все это освоить, мне непонятно, если он отслужил срочную с 18 до 20 и еще закончил филфак. Да и стать командиром отделения в ОМОНе нелегко, и дело не такое быстрое… А-а, точно, может, он заочно учился! Или на филфаке была военная кафедра, тогда да. Тогда можно и командиром отделения устроиться. Прошу прощения.

Дальше. Описываемые в романе события относятся к 1996-му, к августу, когда Лебедь отдал Город Масхадову, и не все наши подразделения успели вовремя покинуть его. Информации об этом теперь много, и нижегородцы сражались тогда в окружении, и наши тоже, я знаю. Разговаривал со свидетелями. Понятно, что герой романа — это не автор, а всего лишь герой, и не надо позиционировать его как автора, но тут дело в другом. По моему убеждению, самому не до конца понятно на чем основанному, о войне надо писать только голую правду. Только то, что лично сам видел и знаешь, ни слова больше. Как Ремарк или Константин Воробьев, с которыми некоторые восторженные журналисты сравнивают Захара Прилепина. А меня терзают смутные сомнения, что он описывает пережитое лично. Что-то — да, но не все и даже не главное. И еще — в тексте о войне очень важны детали, вот на них-то я и хочу обратить внимание читателя.

Мне сорок лет. Почти год я работаю подсобником печника и учусь строить печи — камины. Моему учителю Илье двадцать четыре, и шесть лет он уже их строит, уже мастер. Вечером в командировке, после рабочего дня, я даю ему читать «Патологии», а сам варю макароны и слушаю, что он скажет. Человек он сугубо гражданский, в войну играет только на компьютере, авось глаз у него не замылен и он увидит то, что я пропустил.

— А почему он, вроде командир отделения, вроде спецназа, не работает вместе со всеми, не разгружает самолет, а прячется и отлынивает? Так бывает? — спрашивает Илья.

Я улыбаюсь. Начало есть.

— Мне кажется, за это хлебало бьют, — задумчиво говорит он, и я киваю. Это точно, между потными сухим не проскочишь, не та ситуация. У нас, по крайней мере, не проскакивали. Однажды один молодой водитель «Урала», на котором мы очень быстро ехали по Городу, отказался его разгружать со всеми вместе, мотивируя отказ тем, что он устал, это не его обязанность, и вообще он не в нашем отряде. Получил он за это по пузу, а когда спсиху схватился за автомат, был разоружен и отправлен домой с волчьим билетом.

— А что, в спецназ чеченцев берут, против своих воевать? «Пиф-паф» делать, как тут написано?

Я пожимаю плечами. У нас не брали. Хотя, может у них и брали, мало ли… Это смотря какой спецназ. Я, к примеру, до конца романа так и не понял, в каком служит герой Прилепина, Егор Ташевский. Хотя подозрения есть.

— Странный какой-то у них спецназ, игрушечный, что ли? Не солдаты, не офицеры, а вольнонаемные будто. Это для конспирации он так пишет?

Мне долго объяснять, что самовольное обзывание себя спецназом карается разными способами, от презрения и насмешек до мордобоя. Право называться спецназом имеют только подразделения, в официальном наименовании которых присутствует приставка «спец». Подразделения СпН 8-го управления ГРУ ГШ МО РФ, например, или Управления «А» Центра Спецназначения ФСБ России, или СОБР (ОМСН) при МВД РФ. Это немаловажная деталь. Ощущение такое, что Прилепин не знает, к какому спецназу прилепиться.

— Как это — «майор в беретке»? — продолжает спрашивать Илья. — «Берет» и «беретка» ведь разные вещи?

Тут я фыркнул, вспомнив, как мой друг Андрюха называл таких спецназовцев «убийца Булкин» за грозный вид и любовь к антуражу: беретам, банданам, «берцам» и т. п.

— Зачем командир взвода в больную собаку стреляет? Жалеет? Странно как-то. Разве можно стрелять при въезде колонны в город?

Хочется сказать ему, цитируя фразу из известной комедии: «Можно-то можно, да нельзя!» Дуракаваляние это и неоправданный риск.

Тот же комвзвода, инструктируя своих подчиненных перед выходом на ночной пост на крыше, говорит: «Вязаные шапочки наденьте, береты не надевайте». Мне так и хочется добавить: «мои плюшевые монстры». Какой спецназ, какие береты?! Как в детском саду, ей-богу. «Надеюсь, трассерами не зарядили?» — продолжает комвзвода. Тут уже впору спросить его: «А почему бы и не зарядить трассерами, один через три, для целеуказания?» Я так понимаю, что спецназовцы боятся себя обнаружить трассерами в случае ночной перестрелки. Но вспышки выстрелов не спрячешь, они выдают стрелка гораздо сильнее, чем пулевые трассы, которые хотя бы дают представление о том, куда ты палишь в темноте. Или командир допускает, что его бойцы могут набить магазины автоматов сплошь трассирующими патронами, как идиоты?

Герою романа Егору в «разгрузке» мешают «игрушечные гранаты». Странно. Не должны бы. Надо подгонять форму, думать, соображать. От этого жизнь зависит. Разгрузочный жилет — вещь не очень удобная. Приличные люди или перешивают ее, или просто не носят. Заменяют ранцем или поясом.

— А кто такие «чичи»?

— Видимо, чечены.

— Их так называют?

— Изредка, только ухари в беретках.

— Дурацкий какой сленг. Борт, ствол, корова, разгрузка, чичи. Как будто для скрытого понта, — Илья чешет в затылке, — и еще мне вот что кажется. Он незаметно ставит себя выше, умнее, что ли, остальных. Разве можно так на войне? Тебе же потом в спину и выстрелят, а?

Мне странно другое. Оставим длинные, не имеющие смысла споры о философии и теологии героям романа.