Пародии и рассказы. Вступительная заметка и публикация Ст. Никоненко

БУДТО НА НЕБЕ СТРОЧКА

(Аркадий Тимофеевич Аверченко)

Владимир Маяковский в одном из своих стихотворений дал яркий и лаконичный образ, относящийся к лучшим сочинениям Аркадия Аверченко:

А там, где кончается

звездочки точка,

месяц улыбается и

заверчен, как

будто на небе строчка

из Аверченко…

 

Судьба и биография Аркадия Тимофеевича Аверченко (1881 – 1925) достаточно известны, и нет нужды здесь о них говорить.

Аверченко был, если можно так сказать, мастером на все руки. Из-под его пера выходили и хлесткие политические фельетоны на злобу дня, высмеивающие октябристов, черносотенцев, чиновников бюрократического аппарата, и рассказы и юморески, издевавшиеся над пошлостью буржуазного быта. Среди его произведений есть много лирических, тонких по психологическому рисунку рассказов о детях, остроумные, показывающие взыскательный вкус автора, рецензии на театральные спектакли и художественные выставки.

Конечно, многописание не могло не отразиться на качестве некоторых рассказов и фельетонов, но большинством своих произведений Аверченко опровергает мнение о нем как о смехаче, зубоскале, в общем-то, поверхностном литераторе, которое зачастую инспирировалось его литературными недругами, формировалось бульварной прессой.

Лучшие рассказы, опубликованные недавно издательством «Советская Россия», позволяют увидеть нам истинное лицо писателя – умного, насмешливого, ищущего лучшее в человеке и утверждающего доброту и человечность. Напомним, что в 20-е годы у нас вышли из печати книги Аркадия Аверченко: «Записки Простодушного» (1922), «Миниатюры» (1926), «Случай с Патлецовым» (1926), «Юмор былых дней» (1927), «Развороченный муравейник» (1927), «Веселые устрицы» (1928), «Рассказы о старой школе» (1930).

Аркадий Аверченко нередко обращался к проблемам литературной пародии, сам писал пародии.

Предлагаемые в нашей публикации рассказы и пародии написаны в разные годы и опубликованы на страницах журнала «Сатирикон» и в различных сборниках писателя.

* * *

ЖВАЧКА

Однажды на обеде в память Чехова несколько критиков говорили речи.

Один сказал:

– Чехов был поэтом сумерек, изобразителем безвольной интеллигенции…

– Браво! – зааплодировали присутствующие.

Другой критик заявил, что и он тоже хочет сказать речь… Подумав немного, он сказал:

– Изобразитель российских сумерек, Чехов в то же время был певцом интеллигентского безволия.

Третий критик объявил, что если присутствующие ничего не имеют против, то и он готов возложить скромный словесный венок на могилу певца сумерек.

– Браво!

Критик поклонился и начал:

– В дополнение к прекрасным характеристикам Чехова, сделанным моими коллегами, я скажу, что талант Чехова расцветал в сумерках русской жизни, в которых текла и жизнь безвольной интеллигенции… Да, господа! Чехов, если так можно выразиться, поэт сумерек…

И встал четвертый критик.

– Говоря о Чехове, многие забывают указать на ту внешнюю обстановку, в которой жил великий писатель. Время тогда было серенькое, и это отражалось на героях его произведений. Все они были серенькие, сумеречные, ибо то время было время сумерек, и Чехов был его поэтом. Безвольная, рыхлая интеллигенция того времени нашла в нем своего бытописателя; и подводя итоги деятельности Чехова, о нем можно выразиться в заключительных словах: «Чехов был настоящим поэтом сумерек, изобразителем безвольной интеллигенции»…

* * *

Я отозвал этого четвертого критика в сторону и спросил:

– Откуда вы узнали, что Чехов был поэтом сумерек?

Он тупо посмотрел на меня.

– Я знаю это из достоверных источников.

– Изумительно! Так-таки – поэт сумерек?

– Ей-богу. И еще – певец безвольной интеллигенции.

– Да?!

Я потихоньку подводил его к открытому, по случаю духоты, окну и в то же время с интересом говорил:

– Как вы все это ловко и оригинально подмечаете!..

Опершись на подоконник, он сказал:

– Интеллигентское безволие, расцветшее в сумерках чеховск…

– Кивая сочувственно головой, я неожиданно схватил его за ноги и выбросил в окно.

Оно находилось на высоте четвертого этажа. Одним глупым критиком сделалось меньше.

* * *

Это была моя жертва на алтарь прекрасного, чуткого писателя…

Певца сумерек…

ПО ВЛЕЧЕНИЮ СЕРДЦА

(Образцы иностранной литературы)

I. ФРАНЦУЗСКИЙ РАССКАЗ

Войдя в вагон, Поль Дюпон увидел прехорошенькую блондинку, сидевшую в одиночестве у окна и смотревшую на него странным взглядом.

«Ого!» – подумал Дюпон, а вслух спросил:

– Вам из окна не дует?

– Окно ведь закрыто! – засмеялась блондинка и лукаво взглянула на него.

– Разрешите закурить?

– Пожалуйста. Я люблю сигарный дым.

– Увы! К сожалению, я не курю, – вздохнул Поль. – Разрешите узнать, как ваше имя?

– Луиза.

– Луиза?! Ты должна быть моей! С первой встречи, когда я тебя увидел…

– Ах, плутишка! – сказала Луиза, открывая свои объятия…

Оправляя прическу, Луиза спросила любовника:

– Ты куда?

– В Авиньон.

– И я тоже.

Поезд подходил к вокзалу.

Из вагонов хлынула публика, и они расстались.

Поль взял извозчика и поехал в замок своего друга д’Арбиньяка.

Д’Арбиньяк; очень ему обрадовался.

– Сейчас познакомлю тебя с женой. Луи-и-за!

Поль Дюпон вздрогнул.

– Ка-ак! Это вы?!

– Вы… знакомы?!

Молодая женщина улыбнулась и, глядя на мужа ясным взглядом, сказала:

– Да! Мы ехали в одном и том же вагоне и премило убили время… Надеюсь, что и тут вам будет так же хорошо…

– Браво! – вскричал виконт д’Арбиньяк.

II. АНГЛИЙСКИЙ РАССКАЗ

Томми О’Пеммикан добывал себе скромные средства к жизни тем, что по вечерам показывал в уайт-чапельском кабачке Сиднея Гроша свое поразительное искусство: он всовывал голову в мышеловку, в которой сидела громадная голодная крыса, и после недолгой борьбы ловил ее на свои крепкие, белые зубы… Несмотря на то что животное яростно защищалось, через минуту слышался треск, писк – и крыса, перегрызенная пополам, безжизненно падала на покрытый кровью пол гигантской мышеловки.

Мисс Сьюки Джибсон упросила своего отца однажды сделать честь Сиднею Грошу и навестить этого старого мошенника в его берлоге.

Отец сначала ужаснулся («Ты – девушка из общества – в этом вертепе?»), но потом согласился, и таким образом однажды в туманный лондонский вечер среди пропитанных джином и пороком джентльменов – обычных посетителей дяди Сиднея – очутилась молодая, изящная девушка с пожилым господином.

Представление началось. Томми вышел, пряча свои жилистые кулаки в карманы и равнодушно поглядывая на метавшегося в клетке обреченного врага.

Все придвинулись ближе… И вдруг раздался звонкий девичий голос:

– Держу пари на тысячу долларов, что этому джентльмену не удастся ее раскусить!

– Годдэм! – крикнул хрипло подвыпивший американский капитан с китобоя «Гай Стокс». – Принимаю! Для Томми это все равно что раскусить орешек. Ставлю свою тысячу!

– Томми, не выдай! – заревела толпа.

Томми О’Пеммикан, не обращая внимания на рев, смотрел на красивую девушку во все глаза. Потом вздохнул, всунул голову в клетку – и… крыса бешено впилась ему в щеку.

– Что же ты! – взревели поклонники. – Что с ним? Это первый раз. Болен ты, Томми, что ли?

– Годдэм! – вскричал хриплый китобой. – Он ее не раскусил, но я его раскусил! Он в стачке с девушкой!

Загремели выстрелы… Томми прыгнул, как тигр, и, отбросив ударом кулака китобоя, ринулся к выходу.

………………………………………………………………………..

Когда Джибсоны выбрались из адской свалки и побежали по туманной улице, Сьюки наткнулась на что-то и вскрикнула:

– Это он! Это мистер Пеммикан…