Парадоксы критики

Иногда возникает необходимость вернуться к истокам. Пройден большой путь, впереди – новая дорога, и, естественно, пробуждается желание оглянуться назад, вспомнить первые шаги, друзей-спутников.

В будущем году состоится Четвертый съезд писателей нашей страны. Размышляя об этом, невольно вспоминаешь о притягательной силе литературных документов, появившихся на свет свыше тридцати лет назад. Речь идет о материалах Первого съезда советских писателей, состоявшегося в 1934 году.

Три десятилетия – немалый отрезок времени. Особенно если вспомнить, какими событиями были заполнены эти годы. Они вместили в себя строительную горячку первых пятилеток, пору Великой Отечественной войны, послевоенный период, XX съезд партии…

Первый писательский съезд был крупнейшим событием в культурной жизни страны. Его значение во многом определилось участием Горького. Нам не так просто сейчас представить себе все подробности литературной обстановки того времени. Нам это сделать так же трудно, как делегатам Первого съезда, шумно, с энтузиазмом аплодировавшим словам М. Горького, было трудно провидеть, что таит в себе будущее, какие неожиданные и трудные литературные и житейские проблемы встанут перед ними в ближайшие годы.

Стенографический отчет первого писательского съезда, ставший ныне библиографической редкостью, дает возможность ощутить то, чем была литература в общественной жизни страны начала 30-х годов. Листая книгу времени, видишь, как недвижимо улеглись в кладовой истории умозрительные истины, некогда представлявшиеся многим аксиомами, и какой обильный всход дали зерна, упавшие на почву живой и невыдуманной действительности.

Конечно, за три десятилетия многое отшумело и ушло.

Теперь нельзя без улыбки читать, например, откровения, вроде сделанного одним делегатом Первого съезда вывода – после мучительных раздумий: «Я понимаю, что на основе одного только факта, что Александр Жаров – материалист, а Александр Блок — субъективный идеалист, нельзя говорить, что поэтический художественный уровень Жарова выше Блока». Это было заявлено всерьез и с гордостью. Верные художественные критерии рождаются в исканиях. О достигнутом судят не только по конечным результатам, но и по числу преодоленных препятствий.

Делегаты съезда говорили горячо, искренне, убежденно. Полемические страсти носили не заданный, не бумажный характер, а отражали художественные и социальные поиски, многоцветную гамму восприятия действительности литераторами.

Съезд был своеобразным диалогом писателей с эпохой. С миллионами читателей, с народом разговаривала не узкая группа интеллектуальной элиты, а литература, рожденная временем небывалых социальных потрясений.

Горьковские традиции проведения съезда живы и не могут не воздействовать благотворно на нас. Нам дорога и близки высказанные на съезде мысли о влиянии литературы на жизнь, о ее многонациональном характере, о роли критики в литературном процессе, о необходимости смелых и широких художественных обобщений, о языке как первоэлементе литературы, о народном творчестве… Не утратили значения призывы, обращенные к писателям только что созданного творческого союза. Все мы, говорил тогда Горький, дети одной матери – всесоюзной литературы; нужно учиться уважать друг друга, знать друг друга не «шапочно», но читать со всем вниманием, какого заслуживает писательский труд.

Работа первого писательского съезда была значительной и разнообразной. Нас не может не привлекать его масштабность, проявившаяся в стремлении осмыслить время, постигнуть философию истории, создать возможности для появления произведений высокого художественного звучания.

ВЧЕРА И СЕГОДНЯ

Никогда прежде печатные машины не работали с такой напряженностью, как в наши дни. В истории культуры страны не было еще периода, когда читатель получал бы столько книг. «Летучий дождь» периодики проникает в отдаленные уголки, не отмеченные даже на подробной географической карте. Статья, появившаяся в журнале, имеющем «средний» тираж, становится достоянием тысяч читателей. Мы хорошо знаем, как в прошлом веке тосковали о читателе-друге писатели-классики. Ныне художественное произведение или литературно-критическое обозрение вызывает, как правило, многоголосое читательское эхо.

Последние годы, будучи временем глубоких раздумий, характеризуются заметным оживлением научно-литературной мысли. Критика-эта, по классическому определению, наука открывать красоты и недостатки в произведениях – стала, несомненно, более свежей, самостоятельной и активной. Начнем с того, что по сравнению с недавним прошлым расширился «критический плацдарм». Центральные и местные издательства теперь более охотно выпускают литературно-критические книги. Литературная периодика (при всех пробелах, о которых я скажу ниже) все-таки больше уделяет места критическим жанрам, а печатные органы избавились или избавляются от «альманачной безликости».

Появились периодические издания, посвященные критике, библиографии и литературоведению. У нас выходят журналы «В мире книг», «Вопросы литературы» и «Русская литература». В издательстве «Художественная литература» несколько лет подряд выпускается критический ежегодник «Литература и современность», в который включаются лучшие статьи года. Литературно-критические печатные органы есть в Киеве, Минске, Риге, Тбилиси…

Как следствие расширения плацдарма – появление новых критических имен, приход молодежи в критику, литературоведение и эстетику.

Веянья нового ощутимы. Но и сегодня нельзя сбрасывать со счетов парадоксы недавнего прошлого, когда – не без влияния критики! – усердно создавались повести и романы, в основу которых были положены априорно полученные тезисы, а сиюминутные лозунги зарифмовывались и пускались в обиход под видом стихов. Особенно большой вред нанесла литературе порожденная критическим догматизмом теория бесконфликтности, утверждавшая, что в нашем обществе нет противоречий и поэтому в искусстве следует показывать лишь борьбу очень хорошего с просто хорошим. Одобрение получали произведения, в которых, по словам А. Твардовского, изображались «отсталый зам, растущий пред и в коммунизм идущий дед». Некоторые теоретики дошли до утверждения, что социалистический реализм тем и отличается от других форм реалистического искусства, что в нем нет конфликтов.

Но и тогда – будем справедливыми! – вопреки умозрительным представлениям, схемам и надуманным канонам, художники создавали произведения, ставшие в полном смысле народными. Великая сила искусства заключается в том, что оно, по меткому определению А. Н. Толстого, «как на клавиатуре, разыгрывает на рефлексах и эмоциях дивную музыку образов и через систему образов осмысливает явления жизни». Образы, созданные большими художниками, обладали реалистической достоверностью, герои лучших книг приходили в литературу из жизни, а не конструировались по заданным схемам.

Теория бесконфликтности ставила литератора, производящего анализ художественного произведения, в тягчайшее положение. Но не надо думать, что вся наша критика в ту пору представляла однообразную равнину, которую, как в театре старых времен, могла характеризовать табличка с надписью: теория бесконфликтности. Нет, литературная действительность была неизмеримо сложнее. Несмотря на все трудности, живая критическая мысль продолжала биться.

Очистительные идеи XX и XXII съездов партии изменили общественную атмосферу нашей жизни. Литературная критика получила больше возможностей для работы. Более обстоятельно и полно стали разрабатываться проблемы литературоведения. Конечно, не надо думать, что в мгновение ока были сняты все препятствия. Нет, далеко не все гладко протекало и в последнее время. Схематичные представления, бытовавшие в литературе, преодолевались в спорах и дискуссиях, и не всегда объективная научная истина устанавливалась сразу. Памятен ущерб, нанесенный журнальной практикой литературе, когда одна рецензия определяла судьбу произведения, когда все последующие рецензии равнялись на первый критический отклик, полагая его истиной в последней инстанции. Отсюда – равнодушие к убедительности доводов и поучительный тон. Получалось почти что по Пушкину: «Критики наши говорят обыкновенно: это хорошо, потому что прекрасно; а это дурно потому, что скверно».

Отказавшись от магии упрощенных формулировок (например, универсальной посылки: «так в жизни не бывает»), критика не сразу преодолела застарелую робость в суждениях о том, как соотносится правда бытия с правдой искусства. Не все критики легко расстались с знаменитой критической «дубинкой» и перестали видеть в своих оппонентах супостатов, которых надо истреблять огнем и мечом.

Застарелая болезнь критики, рецидивы которой нет-нет да и проявятся в нашей журналистике, – групповые пристрастия. «Если один говорил из них «да», «нет» – говорил другой», – этот припев невольно вспоминаешь, читая иные полемические перепалки в журналах. Настоящая критика не может считать своей главной целью высмеивание и посрамление оппонентов из соседнего журнала. Групповые пристрастия лишают критика принципиальности и часто низводят критическую статью до уровня едкого, но поверхностного литературного фельетона. Жизнь многому научила нас. Теперь нельзя оценивать явления в литературе, не учитывая опыта событий последних лет.

В настоящих заметках я не пытаюсь дать полный обзор современного состояния литературной критики. Моя цель неизмеримо скромнее – высказаться по конкретным явлениям, показать, как критика решает или пытается решать некоторые задачи, поставленные временем.

ГЛАЗАМИ ХУДОЖНИКА

Современная литература создается не только за писательским столом. Она – плод усилий многих. Конечно, и в наши дни художник трудится над рукописью в одиночестве, подобно летописцу Нестору. Но для того, чтобы рукопись стала книгой, требуется участие редактора, вносящего свою лепту в работу писателя. Нередко плодотворно бывает своевременное вмешательство в процесс создания книги опытного консультанта-рецензента. Когда же книга увидит свет, она должна быть по достоинству оценена критикой. Как видим, живой литературный процесс складывается из ряда слагаемых.

Художник, приступая к работе над произведением, не может, как справедливо заметил крупный современный писатель, «пользоваться уже существующими, готовыми представлениями, которые одни литературоведы преподают и внушают другим». В этих словах, разумеется, нет ничего обидного для литературоведов. Речь идет о бесспорном праве художника на самостоятельные эстетические взгляды.

Выступления художников с критическими статьями, с заметками о творчестве всегда представляют значительный интерес. Художник, становясь на какое-то время критиком, не подменяет собственно критику. Но его выступление может стать значительным событием в литературно-критической жизни.

Обратимся к истории.

Известно, что в 40-х годах прошлого века стихи были оттеснены на второй план прозой. Открывая журнал, читатель искал повесть, очерк, критическую статью. Белинский был суров к поэтам, считая, что после Пушкина, Лермонтова и Кольцова сказать современное слово в поэзии трудно.

Позднее, в 50-е годы, общественное равнодушие к стихам превратилось в инертную силу, мешавшую развитию поэзии. Действительность потребовала слова в защиту искусства поэтической речи. Слово это произнес Некрасов. Его статья «Русские второстепенные поэты» оказала огромное влияние на всю литературу, в частности на поэзию. Например, для творческой биографии Тютчева, начавшего выступать со стихами еще в пушкинскую пору, но пребывавшего в неизвестности, она имела переломное значение. Некрасов обратил внимание читателей и критики на неотразимое впечатление, производимое поэзией Тютчева, и поставил фамилию малоизвестного тогда читающей публике поэта в один ряд с Пушкиным, Жуковским, Крыловым, Лермонтовым, Кольцовым.

Благородную традицию художников, выступавших с критическими размышлениями о своем творчестве или искусстве товарищей-современников, в новую эпоху развил и приумножил Максим Горький, чьи критические выступления в печати стали решающими для литературных биографий многих писателей, в том числе для Федина и Леонова…

Одна из примечательных особенностей литературы наших дней – это стремление художников критически осмыслить накопленный творческий опыт, увидеть пережитое в свете современности, рассказать о своих эстетических воззрениях, высказаться о том прекрасном, здоровом и добром, что есть в книгах товарищей по перу.

В числе наиболее глубоких и, я бы сказал, художнических книг об искусстве и литературе должен быть назван сборник статей Константина Федина «Писатель, искусство, время». Вышедший в свет в 1957 году, он встал в ряд книг, в которых крупнейшие писатели страны рассказывают о времени и о себе.

Константин Федин поставил эпиграфом к своей книге слова из журнальной статьи Н. В. Гоголя: «…В литературном мире нет смерти, и мертвецы так же вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как живые». Есть глубокий смысл в том, что первые два раздела сборника озаглавлены: «Вечные спутники» и «Современники». О ком бы ни писал Федин – о Пушкине и Гёте, Шиллере и Гоголе, Блоке и Ромене Роллане, – мы воспринимаем этих великих художников как деятельных участников действительности. Автор убеждает читателя в своей излюбленной мысли, которую он сформулировал в статье об одном поэте: «Его поэзия звучит как бы из глубоких веков, но ей отзываются самые чуткие по певучести струны новых времен».

Таким образом, как и в романах, на страницах своего сборника Константин Федин рисует образ Времени, показывает историческое развитие как «единственно интересный процесс в нашем мире».

Шумные споры возникли вокруг «Золотой розы» Константина Паустовского. Понятный интерес читателей вызвали «Статьи и заметки о литературе» Александра Твардовского, «Воспитание словом» С. Маршака, «Разговор о поэзии» Н. Асеева…

На протяжении нескольких лет журнал «Знамя» публиковал «Страницы воспоминаний» Николая Тихонова. Перед читателями месяц за месяцем развертывались кадры художественной летописи страны, переживавшей эпоху небывалых социальных потрясений, жестокой войны, строительного энтузиазма. Рисуя портреты друзей и знакомых – поэтов, прозаиков, народных певцов, живописцев, – автор показывал, как на судьбах художников отражалось время, как вырабатывались новые эстетические и этические воззрения. Нельзя без признательности мемуаристу читать, например, воспоминания о народном поэте Абхазии Дмитрии Гулия, которому, прежде чем напечатать стихи, надо было создать абхазский алфавит и букварь, а прежде чем поставить на сцене пьесу, надо было создать театр. Люди героических, легендарно-прекрасных биографий проходят перед читательским взором во время знакомства со страницами тихоновских воспоминаний.

«Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная», – говорил Пушкин. Нам вдвойне интересно следовать за мыслями писателей-современников, чье слово вело людей на бой и труд, звучало, «как колокол на башне вечевой во дни торжеств и бед народных».

Так постепенно создалась прекрасная традиция – публиковать воспоминания-раздумья, помогающие глубже постигнуть эстетические позиции художника, увидеть его в тот момент, когда он как бы исследует атомы своего творчества. Следуя этой традиции, Максим Рыльский, например, в последние годы своей жизни печатал на страницах украинских и русских периодических изданий размышления о литературном мастерстве, о тайнах психологии творчества. У нас на глазах возникла одна из самых значительных книг времени – «Вечерние беседы», к которой долго будут обращаться все, кому дорого искусство слова.

Критике, на мой взгляд, следует обратить большое внимание на книгу Леонида Леонова «Литература и время». Составленная из многочисленных статей, публиковавшихся на протяжении десятилетий, она перед выпуском в свет была заново переписана автором. Не модернизируя прошедшее, автор «Русского леса» рассказывал о трудных путях нашей литературы, о том, как мужало искусство в борьбе со всевозможными вульгаризаторскими тенденциями. Нынче легко, перечитав иное произведение, написанное в 30 – 40-х годах, подчеркнуть его наивность, а иногда и очевидную упрощенность идей и образов. Леонов предостерегает историков и теоретиков литературы от поспешных и легковесных взглядов, раскрывая сложные закономерности развития и становления искусства в 30-е годы. Видимо, в нелегкую минуту у писателя вырвалось восклицание о том, что завтрашний критик при оценке произведений современных писателей увидит, что в их «противоречивых рукоделиях» надо различать «смешанное чувство неизбежности, исполненного долга и отчаянья».

Разнообразная мозаика статей по мере чтения книги Л. Леонова складывается в целостную биографию времени, написанную человеком, не проживавшим в эпохе, а жившим и действовавшим, так сказать, внутри своего века. Писатель постоянно думал о действительности и влиял на события, разумеется, в таких масштабах, которые были отведены литературе. Скупая, точная, интеллектуально насыщенная публицистическая проза Леонида Леонова завоевала самого строгого читателя.

В одной из бесед Леонид Леонов заявил:

– Современный писатель, даже если он по своей конституции и склонен к веселью, не должен в своем творчестве по всякому поводу вступать в оптимистический гопак. Тем более что исполнение этого жизнерадостного танца на площадке, под которой может случайно оказаться иная братская могила, нельзя считать признаком особо хорошего тона. Большие, воистину человеческие боль, или радость, или сомнение обязательно должны существовать на палитре художника, только им положено быть ясными, очищенными от нытья обывательщины, без удушающего серого колорита иждивенческой философии.

Эти слова могут служить девизом литературной молодежи.

В третьей книжке журнала «Нева» за нынешний год напечатана статья-очерк «Мир поэзии» Вс. Рождественского. Старейший мастер рассказывает о своем понимании поэзии, о том, как он с юных лет приобщался к искусству слова, дает выразительные характеристики своим старшим и младшим современникам. У Всеволода Рождественского есть меткие наблюдения над стихами Блока, Гумилева, Анненского, Заболоцкого. Весьма интересны его замечания о стихах Маршака, Петра Комарова, Смелякова, Шефнера, Винокурова. Вдумчиво прослеживает автор, как на протяжении десятилетий изменялась, трансформировалась в своем звучании такая вечная тема, как любовь к родине. Поэт говорит и о своем понимании новаторства, предостерегает молодежь против бездушного словесного трюкачества, призывает говорить о человеке несомненную правду, изображать его во всей полноте духовного мира, сердца и мысли. «…Поэзия, – отмечает Вс. Рождественский, – глубоко социальное явление, по самой природе своей призванное сближать, а не разъединять сердца. А для того, чтобы оно действительно «доходило», чувству поэта нужно соответствующее внешнее воплощение.