От какой политики устали итальянские писатели?

Альберто Моравиа, с присущей ему склонностью к несколько сухому, но уверенному анализу, выступая в роли социолога, подчас кажется немножко наивным и чересчур прямолинейным. Но когда речь идет не о нравах, а о культуре, о литературе и искусстве, которые поистине являются смыслом его жизни, Моравиа глубже: не стремится к парадоксам, не морализирует, не хочет никого эпатировать. Это его подлинная стихия, с ним можно спорить, но нельзя не считаться.

В прошлом году вышла одна занятная книжка, и Моравиа написал к ней предисловие – всего пять страничек текста, но насыщенных и глубоких. Строго говоря, это касается не литературы как таковой, а судьбы одного литератора, занимавшегося политикой, да к тому же умершего тринадцать лет тому назад. Моравиа пишет не о литературном даровании – или бездарности – этого человека, а об общественной психологии; все звучит актуально и наводит на размышления. По правде говоря, непрекращающиеся в Италии споры о судьбах романа, о социологии литературы, о задачах критики, о роли интеллигенции в странах развитого капитализма начинают несколько приедаться: все это однообразно и зачастую абстрактно. Пять страничек Моравиа привлекают конкретностью мысли и суждений.

Книжка посвящена одному незначительному персонажу, которого неисповедимые пути послевоенного времени неожиданно выдвинули на политическую авансцену: на протяжении нескольких лет с ним спорили, но в известной мере относились к нему серьезно такие люди, как Тольятти, Ненни, Де Гаспери, Бенедетто Кроче. Человек этот, по имени Гульельмо Джаннини, был второстепенным комедиографом и журналистом. Он родился в 1891 году, участвовал в Ливийской и первой мировой войне, очень молодым стал сотрудничать в газетах, старался, как мог, зарабатывать деньги – словом, жил «как все». Одно время он работал в неаполитанской газете «Маттино», где печаталась знаменитая писательница Матильда Серао. Там он набил себе руку и овладел традиционно итальянским оружием острой политической сатиры, находящейся на грани дозволенного: ядовитые персональные нападки, но такие, чтобы все-таки нельзя было обвинить в диффамации.

В период «черного двадцатилетия» Гульельмо Джаннини не стремился к политической карьере и даже tessera – билет фашистской партии – получил только в 1941 году, да и то уверял впоследствии, что билет выписали без его ведома и просьбы. При всем том он неплохо приспособился к режиму: писал сценарии для кинофильмов, тексты для модных песенок и пьесы – до шести пьес в год. Художественная продукция в те годы отличалась своим убожеством, а Джаннини не был лишен способностей. В общем, ему везло, пьесы ставили, сценарии принимали, тем более что все это граничило с желтизной. Словом, обычная карьера очень среднего литератора, хотя его имя мы встречаем сегодня в серьезной энциклопедии Мондадори.

Но таких, как Джаннини, – в Италии легион. Как вдруг… Здесь требуется загадочная пауза, многоточие. И возникают чисто литературные ассоциации. В одном из романов ныне почему-то забытого американского писателя Вудворда главный герой, человек умный и иронический, организовал для своего собственного развлечения «клуб второсортных», в который прямо-таки повалили его сограждане. Идея сводилась к тому, что элита решительно никому не нужна, миром должны управлять «второсортные», посредственности, ибо они как раз и олицетворяют собою здравый смысл. Вряд ли Джаннини читал романы Вудворта, поскольку он жил в других интеллектуальных и нравственных измерениях. Но Вудворт явно угадал нечто, носившееся в воздухе. В конце 1944 года, когда в Италии не закончилась еще антифашистская революция и на Севере партизаны сражались с чернорубашечниками, Джаннини создал нечто вроде «клуба второсортных»: движение, несколько позднее превратившееся в оформленную партию.

Эта партия называлась Uomo Qualimque, что означает – приведем все синонимы – рядовой человек, каждый, всякий, какой бы то ни было человек. В середине 40-х годов понятия mass media не существовало еще, но это примерно то же самое. В условиях, когда не только крупная буржуазия, но и «средние слои» – торговцы, ремесленники, чиновники, лица свободных профессий, обыватели всех мастей – всерьез боялись, что вот-вот по площади Святого Петра в Риме прогарцуют казаки во главе с Baffone («Усач», персонаж нетрудно угадать), надо было ожидать, что у этих «взбесившихся мелких буржуа» появится лидер. И он появился. Разумеется, «казаки» были всего лишь символом, с которым связывалось представление о социальной революции. Нельзя сказать, что Джаннини и его приверженцы мечтали о возвращении фашизма, – напротив, они понимали, что он сошел со сцены. Но они хотели «порядка» любой ценой. Они были против чистки (можно ли кого-нибудь обвинить, если все обязаны были вступать в фашистскую партию!), они ненавидели всех, кто мог оказаться потенциальным «красным», Кроме того, они с откровенным недоверием относились ко всему, что хотя бы отдаленно напоминало интеллект. Хотя Гульельмо Джаннини и был профессиональным литератором, его в интеллектуализме никак нельзя было заподозрить.

Идеология куалюнкуизма была элементарной: хватит с нас политики, не нужно вам никаких партий, мы сами соображаем, что нам выгодно, частная собственность священна, ибо именно она создает все ценности и является орудием прогресса, не верим мы ни в какие ваши идеи, идите вы все к дьяволу, уомо куалюнкуэ ни в ком из вас не нуждается и сам спасет «нашу мать Италию» от Комитетов Национального Освобождения, от профессиональных политиков, от разных там философов и тому подобных дармоедов и умников.

Первый номер еженедельника «Уомо куалюнкуэ» вышел в Риме 27 декабря 1944 года. Для того чтобы выпускать газеты или журналы, нужно было получить разрешение администрации союзников, и Джаннини сначала хотел назвать свой еженедельник «Человек с улицы», – не позволили. Тогда он предложил: «Полицейские ведомости», но неожиданно утвердили название «Уомо куалюнкуэ». Очень эффектно, и надо полагать, что это название способствовало успеху. На первой странице первого номера был помещен символический рисунок: «Неказистый человек, который после того, как пробовал кричать «Да здравствует!», обращаясь то к монархии, то к республике, то к той или иной партии, решается в конце концов написать громадными буквами: «Долой всех!» Женщина и ребенок растерянно и тревожно глядят на него. Помещая этот патетический и вызывающий рисунок, куалюнкуизм обращался к той массовой базе, которую хотел завоевать» ¹.

Успех был значительным, но достиг небывалых размеров после того, как номер от 20 февраля 1945 года был конфискован. Джаннини поднял крик на всю Италию: «Нас хотят зарезать!» – и добился своего: разрешение на выпуск журнала возобновили, а тираж возрос до 850 тысяч экземпляров. Рубрика «Vespe» («Осы») – такую вела когда-то в «Маттино» Матильда Серао – преподносила «рядовому итальянцу» еженедельную порцию сплетен, клеветы, демагогии, возведенных до фантастического уровня. Джаннини перестал писать сценарии и пьесы, он ударился в политику и разглагольствовал о чести и морали, об обязанностях и правах гражданина. На фотографиях он совершенно отвратителен: жирный, бесконечно самодовольный человек; вот он на митингах в Риме, в Милане, вот на конгрессе итальянских драматических актеров, вот на съезде «женщин куалюнкуэ» – были и такие. Чем мог импонировать такой вот тип? Но это было, сохранилось все, включая его речи в парламенте (они провели много депутатов, у них на самом деле была массовая база, особенно на Юге, где существовали очень серьезные причины для недовольства и скептицизма по отношению к государству, где процветала мафия).

Вскоре после скандала, поднятого из-за конфискации номера, Джаннини, провозгласивший себя «жертвой демократии», опубликовал свою, так сказать, программную книгу «La folia» («Толпа»). Он заявил, что история человечества отнюдь не является историей борьбы между различными классами, – нет, это борьба между Толпой и Вождями. Толпа, естественно, состояла из множества людей куалюнкуэ. Массовой базой государства, каким его мыслил Джаннини, должна была быть буржуазия, которая, впрочем, обязана подчиняться требованиям здравого смысла, ибо именно здравый смысл, а вовсе не какие-нибудь теории, является философией уомо куалюнкуэ. Совсем без вождей, однако, обойтись нельзя, но идеальный вождь должен быть «механическим человеком», никак не лидером, а скорее роботом, способным справляться с необходимыми административными и прочими функциями.

Успех движения, конечно, можно объяснить особыми историческими условиями эпохи, когда оно возникло. Но с другой стороны, мне кажется, что мы вправе рассматривать все это как пролог,, как предвосхищение mass media, «молчаливого большинства», и всего прочего, с чем приходится считаться в наши дни. В мае 1945 года, вскоре после опубликования своей книги, Джаннини провозгласил, что теперь, наконец-то будет создана «страшная, гранитная, гигантская и тоталитарная» партия PDQGNVPARLSDN, то есть Partito Di Quelli Che Non Vogliono Phi Ayere Rotte Le Scatole Da Nessuno². По-русски это означает: Партия Тех Кто Не Хотят Больше Чтобы Им Кто Бы То Ни Было Морочил Голову. Символом партии, насколько удалось разобрать при помощи лупы, был толстый человек в белой рубашке, над головой которого развевается белый же флаг. Человек этот мчится куда-то в машине, но машина нарисована условно и ее очертания можно принять за буквы U и Q. Так все это продолжалось около четырех лет, но в 1948 году, когда обстановка в стране изменилась и заинтересованные в социальной консервации силы предпочли делать ставку на другие политические формирования, униженный и оскорбленный Джаннини вынужден был уйти со сцены и обогатил отечественную литературу новыми пьесами – «Чао, дедушка!», «Возвращение короля» и пр.

Однако идеология куалюнкуизма и даже набор лозунгов сохранились в наши дни, конечно, в модернизированном виде. Обратимся к Моравиа. Он утверждает, что куалюнкуизм всегда находит свое выражение в правых общественных течениях, в правых партиях, что объясняется самой его природой. Глубокие истоки куалюнкуизма предопределяют его пути: «Та часть современной культуры, которая игнорирует и отрицает марксизм и «человековедение», являющиеся мощными двигателями культурного обновления и, разумеется, противостоящие политическому ретроградству, – закономерно и неизбежно идет вправо».

Да, на этих пяти страничках мы встречаем Моравиа в блестящей его форме, когда он находит жесткие и точно выверенные слова: «В области культуры куалюнкуизм всегда симулировал и гримировался, потому что культура, в отличие от политики, не может основываться на псевдоценностях или прямо-таки на «антиценностях», не рискуя тем самым впасть в противоречие с самой собою. Таким образом, в культуре куалюнкуизм проявляет себя не столько в том, что отрицает ее как таковую, сколько в том, что отказывается – самодовольно – от определенных знаний, моральных обязательств, тревоги и неуспокоенности» ³.

Точка зрения Моравиа по-своему понятна. В самом деле, зачем же становиться в позу варвара или агрессивного невежды, который откровенно плюет на все «духовные ценности», – разве не лучше, не благовиднее казаться человеком просвещенным? Как тут не вспомнить Сашу Черного: «Прочитали Метерлинка? – Да.

Спасибо, прочитал… – О, какая красота!» Очень точно: именно в этом социально-психологическом моменте кроется успех многих авторов, многих книг. Он определяется рекламой, литературными премиями, модой.

Товар? Так выражаются часто, может быть, слишком часто. Мне лично кажется (прошу прощения за старомодный идеализм), что при таком подходе невольно нивелируются и подводятся к каким-то общим нормативам произведения литературы, относящиеся к совершенно различным измерениям. Что бы там ни говорили специалисты, занимающиеся преимущественно социологией литературы, есть ценности, к которым слова вроде «товар» или «продукция» совершенно неприменимы, идет ли речь о классике или о современных произведениях. Тут нужен иной, совершенно иной счет, и не надо бояться разговора о «чуде искусства». Если этого бояться, можно утратить понимание того, что существует пропасть между благими намерениями ремесленника и исканиями – пусть иногда мучительными и не увенчавшимися успехом – поэта.

При всем том на вещи приходится смотреть трезво: «чудо искусства», к нашему общему счастью, никогда не исчезнет, но и социологи во многом правы, говоря о культурной индустрии и обо всем, что ей сопутствует. Что касается Италии, именно сейчас, в первые три года нашего десятилетия, в этой самой культурной индустрии события развиваются в таком бурном темпе, что едва успеваешь следить за хроникой. Это касается в первую очередь издательского дела – газет, журналов, книгоиздательств, а также средств массовой информации – кино, радио и телевидения.

В соответствии со старой итальянской традицией крупные прозаики печатают свои произведения (новеллы, эссе, путевые заметки, всевозможные раздумья) на третьих страницах газет: третья страница исстари посвящена культуре, хотя теперь не все газеты так педантичны. Потом проходит несколько лет, эти эльзевиры⁴ с некоторыми добавлениями собираются в книгу и книга выходит в свет, сопровождаемая соответствующей рекламой. В газетах регулярно печатаются крупные писатели – тот лее Моравиа, Карло Кассола, Гоффредо Паризе, Гвидо Пьовене, – можно привести много имен. Точно так же именно на третьей полосе из месяца в месяц, из года в год помещают свои статьи авторитетные литературоведы, и предполагается, что они оказывают влияние и на вкусы, и на нравы, и на коммерческий успех.

Подобно тому как далеко не все равно, в какой газете сотрудничать, очень важно, в каком издательстве выпустить книгу. У большинства издательств на протяжении десятилетий складывались и поддерживались определенные традиции, было свое лицо, свой критерий отбора произведений, свои collane – серии книг, объединенных какими-то идейными и эстетическими принципами. Зачастую быть напечатанным в такой серии, возглавляемой авторитетным деятелем культуры, как, например, покойный Элио Витторини, считалось большой честью, признанием, которое писателя ко многому обязывает. Это было высокой традицией, но она буквально на наших глазах сходит на нет.

Если говорить об уомо куалюнкуэ, то именно этот рядовой, ординарный, средний итальянец испытывает на себе сильнейшее воздействие газеты, которую читает ежедневно, журнала, который выписывает семья, телевизионных передач, книг, о которых кричит реклама – в первую очередь, конечно, книг, получивших громкую премию. Хочешь не хочешь, а все это психологически имеет громадное значение. Надо признать, что левые это всегда понимали, и в большой мере их неустанной энергией объясняется сравнительная левизна многих издательств и общая атмосфера, характеризующая духовную жизнь страны.

Но сейчас, в очень сложное время, когда произошла и продолжается резкая поляризация общественных сил и страна переживает напряженную фазу столкновений, размежеваний, кризисов и потрясений, крупная буржуазия всерьез осознала, каким реальным и могущественным средством воздействия на уомо куалюнкуэ является культура. Многие промышленные магнаты теперь отлично понимают, что недостаточно дать людям автомобиль, дома с кондиционированным воздухом и так далее. Не менее, а быть может, и более важно «регулировать» процессы, происходящие в сознании «среднего итальянца», будь то рабочий, ремесленник, мелкий буржуа. И вот мы присутствуем при новом явлении: именно в культурной индустрии идет бурный процесс концентрации капиталов, и это ведет к несомненным качественным переменам. «Все книги в руках хозяев?» – читаем мы броский заголовок в «Контемпоранео», – и шапка: «Крупный капитал берет штурмом итальянские издательства».

Факты бесспорны: крупная буржуазия перешла в Наступление (может быть, точнее сказать – в контрнаступление) в области культуры. Скупаются газеты, скупаются издательства, идет острейшая борьба вокруг радио – телевидения, на карту поставлены судьбы итальянской демократической интеллигенции, положение поистине драматично, – ничего подобного за все послевоенные годы в Италии не было. Речь идет о массированном, целеустремленном, наглом вмешательстве частного капитала в культурную индустрию. Приведем некоторые примеры.

Есть в Италии мультимиллионер Аттилио Монти, нефтяной и сахарный магнат. Ему сейчас шестьдесят пять лет, он в молодости был обязан своим возвышением нескольким ныне покойным фашистским иерархам, какими-то судьбами избежал санкций после разгрома режима Муссолини, и вскоре началась его головокружительная нефтяная карьера. Политически он фашист, если даже формально не имел членского билета. Вспомним, что фашизм ушел со сцены в Италии всего двадцать восемь лет тому назад, для истории – срок ничтожный. В деловом отношении Монти почти универсален: нефть, сахар, биржевые спекуляции, тесные связи с английским, французским, бельгийским капиталом. У него множество предприятий на родине, которые так загрязняют окружающую среду, что итальянцы кричат об «экологической катастрофе», но, кроме того, у него есть «хобби», о котором надо рассказать. Монти скупает газеты, ему очень нравится газетное дело. В его распоряжении сейчас находятся газеты, разные по уровню, стилю, тиражу и степени влиятельности, но объединенные общим стремлением к авторитарному правопорядку и фанатическому антикоммунизму. Это – «Джорнале д’Италия», «Ресто Дель Карлино», «Телеграфо», «Унионе сарда», «Гадзетта дель Зюд», «Национале». Тут много оттенков – от сравнительно умеренного консерватизма до откровенной поддержки неофашистов. У Монти есть, как уверяют итальянцы, друг и единомышленник во Франции – некий Фердинанд Бегэн, который до недавнего времени контролировал «Фигаро» и еженедельник «Пари-матч».

Монти начал скупать газеты еще в середине 60-х годов, но вначале проявлял некоторую осторожность и скрытность. В начале 70-х он активизировался и стал участником увлекательной игры в покер, которой более двух лет занималась Италия. Речь шла о судьбе самой, пожалуй, влиятельной газеты – «Коррьере делла сера», которую часто называют «Коррьероне», поскольку частица «оне» означает нечто громадное. В марте 1976 года газета будет отмечать свое столетие, но никто толком не знает и не берется предсказывать, какой курс она будет вести к тому времени и чьи интересы представлять. По слухам, дефицит «Коррьероне» к началу текущего года составил около десяти миллиардов лир, и это до такой степени напугало Марио Креспи и еще двоих членов семейства Креспи, которым принадлежат две трети акций, что они решили свои акции продать.

Единственная дама, замешанная в этом деле, Джулия Мария Креспи, владеющая одной третью акций, не пожелала с ней расстаться: ей нравится газетное дело. Надо сказать, что «Коррьере делла сера» действительно имеет общенациональное значение. Бывали периоды, когда ее престиж в Италии и за рубежом был чрезвычайно высоким. В период с начала века и до первой мировой войны, когда у власти находился идеолог либеральной буржуазии Джованни Джолитти, а газету возглавлял Луиджи Альбертини, некоторые историки противопоставляли «системе Джолитти» – «систему Коррьере». Сам Альбертини мог бы стать героем увлекательного романа, и о нем, кстати, очень интересно писал крупный прозаик Коррадо Альваро, ныне покойный. Между прочим, именно Альбертини был организатором и режиссером «операции Д’Аннунцио», когда этот прославленный поэт, до тех пор воспевавший Красоту и Любовь, ударился в политику и принялся на страницах «Коррьере» и на митингах агитировать за вступление Италии в войну. У газеты бывали падения, бывали и головокружительные взлеты. Она и сейчас пользуется большим престижем, а на ее третьей полосе печатаются Моравиа, Паризе, видные литературные критики.

Итак, шла ожесточенная борьба между могущественными финансовыми группами, которые то блокировались, то интриговали друг против друга, дабы заполучить «Коррьере». Разумеется, аналогичные события происходят и в Англии, и в США, и в других странах: процесс концентрации капиталов, вкладываемых в газеты и в книгоиздательства, – всеобщий. Но надо сделать поправку на национальный характер и темперамент: обычные деловые операции – ну, назовем их спекуляциями – обрастают живописными подробностями и вызывают игру страстей. Пока вся эта борьба длилась, в печати наиболее упорно повторялись следующие имена: Аттилио Монти, Анна Бономи, Карло Пезенти, Эудженио Чефис, Роберто Кальви. Нет смысла перечислять, какие банки, концерны, гигантские монополии стоят за ними. Скажем коротко: нефть, химическая промышленность, фармацевтическая, пищевая, пластмассовая, цементная, разветвленная сеть банковских и других финансовых институтов, – в частности, Кальви возглавляет католический Банко Амброзиано, в последние годы отличающийся динамизмом и имеющий большие связи за рубежом.

Отметим еще один очень важный момент: ежедневные газеты в Италии не приносят своим владельцам никаких прибылей, напротив, почти все они дефицитны. «Эспрессо» привел недавно интереснейшие данные, сообщенные президентом «Fieg» (Итальянская федерация издателей газет) Джанни Гранцотто, который дал точные и убедительные цифры и конкретно разъяснил всю механику газетного дела в Италии, роль рекламы и пр. Это было в N 16 от 22 апреля, а в мае «Эспрессо» начал публиковать с продолжениями серию статей о положении печати. «Главная причина кризиса печати у нас заключается в том, что налицо концентрация газет в руках групп или отдельных лиц, чьи интересы по преимуществу не имеют отношения к издательскому делу» ⁵.

Ну что же, если газеты дефицитны, вполне очевидна что борьба за владение ими преследует не экономические, а политические и идеологические цели. Финансовые группы, дравшиеся за «Коррьере делла сера», могут запросто создать хоть двадцать новых газет, но хотели заполучить именно эту: у нее богатое прошлое, престиж, многочисленные слои постоянных подписчиков, громкое имя. «Коррьере делла сера» неизбежно фигурирует во всех книгах, посвященных истории итальянской общественной мысли, итальянской культуры и политики, обладание такой газетой дает большие возможности и шансы.

Однако случилось так, что в этой игре в покер проиграл не только «кавалер труда» Аттилио Монти, о котором пишут: «Монти, черный нефтяник, магнат, который поддерживает политическую неофашистскую сеть в Италии» ⁶, – проиграли и все остальные. В конце мая в печати появилось сенсационное сообщение: две трети «Коррьере» купили владельцы «ФИАТ» братья Аньелли и еще один нефтяник, все время остававшийся за кулисами: Анджело Моратти. Комментируя это, еженедельник «Эуропео» ядовито писал: «Когда-то говорили, что для того, чтобы делать газеты, надо иметь чернила в крови. Теперь, очевидно, достаточно иметь нефть» ⁷.

Любопытно, кстати, что не только Моратти, но и Аньелли не упоминались, пока вся страна гадала, что же судьба уготовила «Коррьероне». Между тем акционерное общество «ФИАТ» откровенно и упорно «штурмует культурную индустрию». Семейству Аньелли принадлежит влиятельная туринская газета «Стампа», основанная еще в 1861 году, – в ее летописи тоже записано немало интереснейших страниц. Но что для такой фирмы в теперешней фазе ее развития одна газета, хотя и авторитетная, хотя и «престижная», хотя в ней печатаются и Пьовене, и Кассола, и Наталия Гинзбург, и Джованни Арпино, и множество модных писателей, например авторы бестселлера прошлого гси да – Карло Фруттеро и Франко Лючентини. Братья Аньелли – Джанни и Умберто – чрезвычайно активны.

Они принадлежат к числу современно мыслящих магнатов промышленности и отлично понимают значение идеологии, и в частности печати. Недаром «Унита» писала однажды: «ФИАТ» – в центре операции, целью которой является унификация командных кадров в идеологических «аппаратах» – издательское дело, информация, школа, радио и телевидение» ⁸.

Речь идет о чрезвычайно серьезных вещах. Не подлежит сомнению, что после «жаркой осени» 1969 года, когда организованное рабочее движение показало свою силу и сплоченность, а так называемое движение «контестации» (буквально: оспаривание, отрицание, протест), охватившее сначала студенческую молодежь, а затем очень широкие слои, достигло апогея, – итальянские монополии крайне обеспокоены. Встал вопрос о гегемонии: удастся ли правящим классам утвердить свою гегемонию в школе, в издательствах, в разнообразных институтах массовой информации или же не удастся. На карту поставлено слишком многое, шутить не приходится. «Эуропео» в статье, на которую мы уже ссылались, пишет, что «Коррьере делла сера» – последняя по времени и самая важная по своему значению жертва «политики, стремящейся поставить на колени независимых издателей». Это верно.

Кто-то из итальянцев сравнил массированное вторжение финансового капитала в книгоиздательское дело и в издание газет с «внезапно разорвавшейся бомбой». Это не вполне точно.

1. Gino Pallotta, It qualunquismo e l’avventura di Guglielmo Giannini, Milano, 1972, p. 41 – 42.[↩]
2. Gino Pallotta, It qualunquismo…, p. 60.[↩]
3. Gino Pallotta, It qualunquismo…, р. IX.[↩]
4. Эльзевир – шрифт, которым набираются критические статьи или другие литературные материалы.[↩]
5. «L’Espresso», 19 maggio 1973.[↩]
6. »L’Unita», 28 aprile 1973. [↩]
7. »L’Europeo», N 21, 24 maggio 1973. [↩]
8. »L’Unita», 5 dicembre 1972. [↩]