Осип Мандельштам: несуществующий кремлевский собор, безголосый Иван Великий, кареглазая Москва и воображаемый прилет из Воронежа

М. Гаспаров в своей книге «Записи и выписки» (2000) замечает: «»Архангельский и Воскресенья / Просвечивают, как ладонь, – / Повсюду скрытое горенье, / В кувшинах спрятанный огонь…». Ни один комментатор не отмечает, что в Кремле нет собора Воскресенья, а была церковь Вознесенья, надтеремная, многоголовчатая. Точно таким же образом Мандельштам озаглавливает «Равноденствие» стихи о несомненном солнцестоянии, у него «Моисей водопадом лежит» (контаминируясь с «Ночью» и микельанджеловским четверостишием о ней), а Елену сбондили греки, а не троянцы: по-видимому, это методика»¹.
Однако в комментариях Гаспарова в сборнике стихов и прозы Мандельштама, вышедшем годом позже, об этом же стихотворении («О, этот воздух, смутой пьяный…», 1916) говорится иначе: «…Рядом с знаменитыми Успенским, Благовещенским и Архангельским (соборами. – Л. В.) упомянута малозаметная церковь Воскресенья на крыше Теремного дворца…»²
Итак, о чем идет речь у Мандельштама? Перепутал ли он церковь Воскресенья с церковью (или собором) Вознесения? Или, если речь идет о церкви Воскресенья, почему он упоминает «малозаметную» церковь в ряду соборов?
М. Гаспаров, несомненно, прав: неточностей у Мандельштама немало. И историю он создает свою собственную (в ряде случаев это действительно «методика»). Какой иерусалимский разрушенный храм «угрюмо созидался»; когда это происходит и почему храм созидается «угрюмо» (стихотворение «Среди священников левитом молодым…», 1917)? Это определить непросто. О каком «царевиче» идет речь в стихотворении «На розвальнях, уложенных соломой…» (1916)? О Лжедмитрии? О Димитрии, сыне Ивана Грозного, не погибшем в Угличе (стихотворение дает возможность и такого понимания)? О малолетнем Ивашке, сыне Марины Мнишек, удавленном в Москве, но никак при этом с Угличем не связанном? Да еще и к Алексею, сыну Петра Первого, также, вероятно, имеет отношение собирательный царевич. (Можно ли, однако, это творение собственной исторической мифологии назвать просто неточностью – вот вопрос.) И топография у Мандельштама не везде достоверна.
Однако в данном конкретном случае попробуем «вступиться» за поэта.
Как известно, с Москвой и Кремлем Мандельштама знакомила в 1916 году, во время его первых приездов в старую столицу, Марина Цветаева. Она и «подарила» ему, говоря ее словами, «пятисоборный несравненный круг» – Соборную площадь Кремля. Пять соборов – это, несомненно, Успенский, Архангельский, Благовещенский, церковь Двенадцати апостолов при Патриаршем дворце (часто называвшаяся собором) и Верхоспасский, чьи главки поднимаются над той частью царского Теремного дворца XVII века, которая видна с Соборной площади. В своих стихах о Кремле, написанных в 1916 году, Мандельштам прямо называет Успенский, Благовещенский и Архангельский соборы; косвенно – можно предположить – упомянут им и собор Двенадцати апостолов («…и пятиглавые московские соборы…» – собор Двенадцати апостолов имеет, подобно Успенскому и Архангельскому и в отличие от Благовещенского, пять глав). Таким образом, под «собором Воскресенья» в стихах Мандельштама должен пониматься Верхоспасский собор – та самая «надтеремная, многоголовчатая» церковь, о которой пишет М. Гаспаров. Имелись ли у поэта основания назвать ее собором Воскресенья? Нам представляется, что имелись. В Теремном дворце находится целый ряд церквей; одиннадцать нарядных, украшенных изразцами главок, стоящих в одном ряду, относятся не к одному храму, а к трем, а именно: пять глав – к Верхоспасскому собору (другое название – Спас за Золотой Решеткой), одна – к церкви Распятия (Воздвижения Креста Господня) и пять – к церкви Воскресения Словущего.
В книге С. Бартенева «Большой Кремлевский дворец, дворцовые церкви и придворные соборы», опубликованной в 1916 году (год первых приездов Мандельштама в Москву), сообщается: «На Верхоспасской площадке, направо от входа, находится Собор Нерукотворенного образа Спаса за золотой решеткой или Верхоспасский Собор…». И ниже: «Церковь Воскресения Словущего отделяется узким коридором от Верхоспасского собора и расположена в уровень с ним с северной стороны. Пять ее глав находятся рядом с главою церкви Распятия и главами Верхоспасского Собора на общей с ними кровле (всего 11 глав)»³. Характерен подзаголовок в названии цитируемой книги – «Указатель к их обозрению». В настоящее время посетить Большой Кремлевский, Теремной дворец и Грановитую палату для частного лица практически невозможно; проводятся только групповые экскурсии по предварительной записи. Но в 1916 году было не так, и, очевидно, Марина Цветаева познакомила Мандельштама с Теремным дворцом и храмами его, как и с другими святынями Кремля. Но, как мы видим, Верхоспасский собор и церковь Воскресения Словущего соседствуют в Теремах и имеют даже как бы «общие» главы. Не удивительно, что Мандельштам, в период первоначального знакомства с Москвой, мог ошибиться и перенести в своих стихах 1916 года название кремлевской церкви Воскресения на соседствующий собор. Так, нам представляется, Верхоспасский собор и стал собором Воскресенья в мандельштамовском стихотворении.
Что же касается храма Вознесения, то он в Кремле действительно был, но в другом месте – на территории позднее снесенного (в 1929 году) Вознесенского девичьего монастыря. В монастыре было три церкви – «соборная – Вознесения Господня, преподобного Михаила Малеина и св. Великом [ученицы] Екатерины»⁴. Пятиглавый собор Вознесения Господня был построен в начале XVI века Алевизом Новым. Не раз горел и подновлялся. Нет никаких оснований предполагать, что Мандельштам, перечисляя в своих стихах храмы Соборной площади («Успенский, дивно округленный <…> и Благовещенский <…> Архангельский и Воскресенья…»), упоминает в этом ряду и главный храм Вознесенского монастыря, при этом «переименовывая» его. По нашему мнению, в мандельштамовском стихотворении в качестве собора Воскресенья имеется в виду именно та «надтеремная» группа церковных глав, о которой пишет Гаспаров; ошибку поэта отрицать не приходится, но она, как нам представляется исходя из вышеизложенного, вполне объяснима и не столь уж велика.
В этом же мандельштамовском стихотворении 1916 года вызывает интерес и недоумение еще одна деталь: упоминание о «немоте» главной московской колокольни – Ивана Великого: «Соборов восковые лики, / Колоколов дремучий лес, / Как бы разбойник безъязыкий / В стропилах каменных исчез…»; другие варианты: «Все шире праздник безъязыкий / Иль вор на колокольню влез / Ему сродни разбоя крики / И перекладин черный лес»; «Соборов восковые лики / Спят; и разбойничать привык / Без голоса Иван великий / Как виселица прям и дик…»; «Без голоса Иван Великий – / Колоколов дремучий лес / Спит, и разбойник безъязыкий…». Как можно объяснить мандельштамовский образ? Напрашивается нехитрая мысль: может быть, сняли для реставрации колокола и колокольня временно замолчала? Не говоря уже о том, что такого рода свидетельств мы не обнаружили, этому предположению противоречит строка Мандельштама: «колоколов дремучий лес…». Нет, колокола на месте, а колокольня молчит. В чем причина?
(Заметим в скобках, что, хотя колокольня безгласна, соборы – «голубятни», в которых «гнездится» Божий дух, – «воркуют»: активная роль звуков «р» и «г» в сочетании с «у» и «о» передают это воркование. В частности, в рифмующихся словах третьего и четвертого четверостиший ударения падают только на «у» и «о»; отметим также ударные «у» в словах, предшествующих рифмующимся в этих четверостишиях, – причем в финальных стихах обоих катренов: «А в запечатанных собОРах, / Где и пРохладно, и темнО, / Как в нежных Глиняных амфОРах, / ИГРает РУсское винО. / Успенский, дивно окРУГлЕнный, / Весь Удивленье Райских дУг, / И Благовещенский – зелЕный, / И, мнится, завоРкУет вдРУГ…».)
Но почему молчит колокольня? По нашему мнению, дело в том, что в цитируемых мандельштамовских стихах отразилось впечатление от Кремля во время Великого поста. В этот период используются, в основном, особые колокола, так называемые «постный» и «часовой». На Иване Великом было 34 колокола, но они молчали – слышался в положенное время только скупой звон, который так и называют – «постный». Первый день Пасхи в 1916 году пришелся на 10 апреля (по старому стилю): «10 апреля. В первый день Пасхи в Успенском соборе было совершено торжественное богослужение…»⁵. В бумагах С. Каблукова, близкого знакомого Мандельштама, стихотворение, о котором идет речь, отмечено датировкой: «Апрель 1916. Москва»⁶. Это подтверждает наше предположение. Подобно финальной черновой строке в стихотворении «На розвальнях, уложенных соломой…» – «Сжигает масленица корабли…», – настойчивое упоминание «немоты» Ивана Великого в интересующих нас в данном случае других стихах того же года если и не позволяет установить точную дату написания стихотворения, то, во всяком случае, дает возможность определить тот период церковного календаря, который нашел отражение в произведении: это время до 10 апреля – дни Великого поста.
(Вышесказанное не означает, конечно, что образ молчащей колокольни, которую Мандельштам настойчиво сравнивает с разбойником, не имеет отношения к истории углического колокола. Как известно, после загадочной кончины царевича Димитрия по приказу Бориса Годунова колоколу отрубили одно ухо, вырвали язык и сослали. Поступили, как с разбойником, но смуту это не предотвратило, и в лице Димитрия Самозванца – «вора», как его называли, – смута явилась в Кремль мстить Годунову. Безусловно, молчавший Иван Великий мог вызвать в памяти Мандельштама эту историю.)
В стихотворении 1931 года «Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето…» о настающем московском утре говорится так:

Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом.

1. Гаспаров М. Л. Записи и выписки. М.: Новое литературное обозрение, 2000. С. 16.[↩]
2. Мандельштам О. Э. Стихотворения. Проза. М.: РИПОЛ Классик, 2001. С. 753.
   [↩]
3. Бартенев С. П. Большой Кремлевский дворец, дворцовые церкви и придворные соборы. Указатель к их обозрению. М.: Синодальная типография, 1916. С. 91, 99.
   [↩]
4. Кондратьев И. К. Московский Кремль. Святыни и достопамятности. М.: И. А. Морозов, 1910. С. 89.[↩]
5. XX век: хроника московской жизни. 1911 – 1920 гг. М.: Изд. объединения «Мосгорархив», 2002. С. 325.[↩]
6. Мандельштам О. Э. Полн. собр. стихотворений. СПб.: Академический проект, 1995. С. 649.[↩]