Опыт души. Беседу вела З. Крахмальникова

В этом номере под рубрикой «Наши интервью» мы печатаем запись бесед с тремя известными поэтами – Маргаритой Алигер, Ярославом Смеляковым и Степаном Щипачевым. Редакция решила опубликовать эти интервью вместе, ибо проблемы поэтического мастерства, воспитания поэтической молодежи затрагиваются в них с разных сторон, взаимно дополняя друг друга. Разумеется, в публикуемых высказываниях есть и расхождения, спорные оценки конкретных поэтических явлений. Однако все выступления содержат интересные размышления относительно назначения поэзии и труда поэта.

– Маргарита Иосифовна, молодым поэтам обычно ставят в упрек отсутствие опыта, хотя это отсутствие вполне естественно, – ведь опыт накапливается с годами работы. Однако современные молодые, даже совсем молодые, только начинающие печататься, и те порой удивляют техницизмом, версификаторством, умением «вертеть» стихом. Стало быть, не технику стихосложения, а нечто неизмеримо более сложное имеем мы в виду, говоря об отсутствии поэтического опыта. Что же такое этот опыт? Из чего он составляется, как копится, как влияет на поэта и его творчество?

– Да, пожалуй, нынешние молодые сразу выступают со стихами, написанными очень лихо и бойко. В начале 30-х годов, когда я начинала писать, существовало много «руководств» для начинающих. Одно из них, помню, так и называлось: «Как писать стихи, статьи и рассказы». Может быть, они были адресованы ударникам, призываемым в литературу, – помните такой призыв? Возможно, эти брошюрки и давали людям неискушенным некоторые небесполезные сведения, но не думаю, чтоб они и тогда могли научить кого-нибудь писать. А уж нынче они и вовсе без надобности. Все умеют писать стихи, даже и тогда, когда писать-то не о чем. Вот в связи с этим и можно попытаться ответить на ваш вопрос о том, что имеют в виду, говоря об отсутствии опыта, о том, что такое опыт.

– Почему попытаться?

– Потому что вопрос уж очень категоричен. Я не буду столь категорична в своих ответах. Это будет только моя точка зрения. Она может быть и субъективна, в разговорах подобного рода этого не избежать. Она, конечно, и не абсолютна, – другие могут судить иначе. Не стоит забывать о том, что все это еще и чрезвычайно индивидуально. Короче говоря, это будет только мой опыт.

– Именно этого мы и хотим.

– Прежде всего, понятие «опыт» в искусстве носит весьма условный характер. Ежели бы мы с вами разгадывали кроссворды и нам надо было найти слово из четырех букв, определенное условием как «совокупность трудовых навыков», мы бы, пожалуй, без колебаний вписали в четыре клеточки слово «опыт». Но в искусстве все сложнее, и разнообразнее, и индивидуальнее; в том-то вся и сложность, что каждый художник должен сам найти пути для накопления своего, и только своего неповторимого опыта. По-моему, всякий раз он принимается за работу как бы наново, словно бы впервые приступая к решению новой задачи. И всегда ему чуточку страшно, и в то же время это драгоценное ощущение. Может быть, именно оно помогает находить новые решения, не повторять самого себя.

– А как все-таки, насчет «совокупности трудовых навыков»? Они имеют значение?

– Разумеется! Это элементарно. Опыт присутствует в тебе, в твоей работе постоянно, но почти бессознательно или, вернее, неосознанно. Мы всегда знаем, с какой ноги шагнуть, знаем, не задумываясь над этим. Он бесконечно ценен и важен, этот опыт, эта самая «совокупность трудовых навыков», только я бы сказала, что это вторичное. Главное – опыт душевный, опыт пережитого. Без него не интересна личность художника и не существует литературы. А этот опыт – жизнь, огромная жизнь, долгая ли, короткая ли, жизнь – только и всего, и не более того. Не надо ее бояться, не надо отстраняться от нее. Нужно брать от нее все, принимать все, что она на нас наваливает. Разумеется, это рискованно, – я знала одаренных людей, которые рушились порой под грузом житейской повседневности. Однако это великолепная проверка силы таланта и запаса металла, который в нем заключен. Если талант не выдерживает – значит, жидковат, и не так уж, пожалуй, стоит жалеть о том, что он не состоялся. Истинный талант выдержит и станет богаче. Чем больше художник берет на себя, тем больше он сможет отдать людям. Как колодец.

– В ваших стихах «Разговор в дороге», помнится, речь шла именно о таком опыте:

С дальнего заветного начала

тех путей, которыми прошла,

никогда я жизнь не изучала,

просто я дышала и жила…

Людям верила, людей любила,

отдавала людям что могла,

никакой науки не забыла,

все, что мне дарили, берегла.

Словно роща осенью сквозная,

полная раздумья и огня,

жизнь моя, чего же я не знаю,

что ты утаила от меня?

Разве обошла меня сторонкой

хоть одна народная беда?..

Эти стихи вспомнились еще и потому, что в них чувствуется связь с тем, что написано вами прежде и в последние годы, связь с вашими поэмами «Зоя», «Твоя победа», «Красивая Меча» – поэмами, которые хорошо помнят читатели, так как они многое значили в их духовном развитии. Расскажите, как рождалась поэма «Зоя», как опыт предшествующей работы, жизненный опыт влияли на ее создание?

– Ну что ж, от судьбы не уйдешь! Простите, это я к тому, что мне в течение двадцати с лишним лет столько раз приходилось рассказывать о Зое и о «Зое», о герое и о поэме, о своей работе над ней. Но сейчас я даже рада такой возможности. Дело в том, что я до сих пор получаю много писем от читателей, прежде всего от молодых, от пионеров и школьников. Любопытно, что было несколько лет, когда подобных писем стало меньше, а в последние годы я ими снова завалена. Очевидно, подросло новое поколение; и дорого, что в этом новом поколении снова вспыхнул живой интерес к героическому. Не надо его недооценивать. Я имею в виду не столько интерес к самому подвигу, сколько интерес к тому, чем он был продиктован, что помогло его свершить. Сегодня на этот вопрос можно бы ответить шире и свободнее, чем четверть века назад. Вернемся, однако, к вашему вопросу.

«Зоя» ведь не первая моя поэма. До войны я опубликовала две поэмы: «Год рождения» и «Зиму этого года». «Год рождения» – совсем юношеская вещь. Не уверена, стала ли бы я теперь именовать ее поэмой. Пожалуй, и тогда я назвала ее так только потому, что она была шире, многоплановее моих лирических стихов. Это не более как лирическая попытка осмыслить свое место в окружающей действительности, свою кровную связь с ней. «Зима этого года», в сущности, решает ту же задачу, только крупней, шире, значительней. Лирический герой стал старше, и жизнь его, судьба его стали сложней, трудней и богаче. В многозвучной гамме ощущений и чувств главное – органическая связь частной биографии героя с биографией страны (что во многом помогает и ко многому обязывает), сопричастность судьбы отдельного человека со всем, что происходит на земле. «Зоя» была естественным продолжением моей работы, и судьба героини была продолжением судьбы лирического героя моих стихов.

С начала войны я много писала. Это была лирика, но стихи мои тотчас же печатались, и чаще всего в газетах. В трудные минуты истории газетам, оказывается, очень пригождается и очень помогает лирика. Стихи находили отклик, я получала много писем с фронта и из тыла, ни на миг не теряя драгоценного ощущения, что моя работа доходит до людей и нужна им. Именно в такой момент поэту следует всегда самому подумать о будущем, обеспокоиться тем, чтобы не повториться, не примелькаться, не остановиться на месте. Самому, прежде чем это обеспокоит читателей. Правда, в войну было трудно остановиться на месте: она не вела, а несла вперед. Но еще и до войны у меня бывали тревожные моменты, когда я ощущала подобную угрозу или видимость ее. И всякий раз мне помогала жизнь. Либо что-то случалось со мной, либо в жизни встречалось нечто, мимо чего невозможно было пройти равнодушно. В этом, очевидно, суть лирической поэзии: то, что творится с тобой и в тебе, становится общезначимым, важным для других, а то, что происходит с другими, становится переживанием поэта, событием его жизни. Я ничего никогда не придумывала, опыт жизни и сердца помогал мне работать. (Чтобы быть до конца откровенной, скажу прямо, что бывали и у меня в юности попытки что-то сочинить, написать нечто пусть интересное, но не пережитое и не так очевидно близкое. Эти попытки всегда терпели неудачу.)

Стихи, написанные и опубликованные мною с начала войны, можно было уже собрать в книгу, когда в январе 1942 года я, так же как и другие, прочла в «Правде» статью П. Лидова «Таня». Тогда еще было неизвестно, кто скрывается за этим именем. Это выяснилось поздней.