Образ времени

А. Гаврилов, Мужество и человечность, М., «Советская Россия». 1981. 224 с.

Книгу А. Гаврилова нельзя отнести к традиционной литературной критике. Перед читателем – сборник публицистических очерков, в которых активно используется литературный материал, но которые имеют пропагандистскую цель: привлечь литературу к разговору о проблемах коммунистической нравственности.

Литературные образы в данном случае тесно соприкасаются с реальными фактами. Объединяет же их интерес автора к людям героической судьбы, к характерам настоящих коммунистов.

А. Гаврилов неоднократно обращается к книгам Л. И. Брежнева и в них находит целый ряд отправных точек для концепции героизма. Особое значение здесь приобрела мысль о диалектике героизма будней и героизма момента, высказанная в «Целине». И в литературных героях, и в реальных людях А. Гаврилов внимательно выделяет те качества, которые воспитывают героизм, твердость жизненной позиции.

А. Гаврилов отмечает: героические личности отличаются яркой индивидуальностью, оказывают сильное, подчас огромное влияние на судьбы истории и судьбы народные, накладывают отпечаток на окружающую человеческую среду. Пусть масштаб этого влияния в разных ситуациях неравнозначен, но его социальная направленность, подчеркивает автор, благотворна, отражает общие закономерности активного исторического творчества.

Примеры этого рода анализируются на всем протяжении книги, и между ними возникают прочные ассоциативные связи.

Вот, скажем, автор обращается к произведениям, запечатлевшим образ Феликса Дзержинского (романы Л. Никулина, В. Ардаматского и др.). В ходе сопоставлений ему удается создать собственный портрет «рыцаря революции», придать этому портрету самостоятельное публицистическое звучание. Главный акцент сделан на органическом единстве революционной бескомпромиссности и трезвой человечности Дзержинского.

Образ «железного Феликса» включен в размышления о поисках литературы в области историко-революционной темы. Опираясь на наиболее значительные произведения советской Ленинианы, подчеркивая актуальность литературных «рассказов о Ленине», А. Гаврилов ставит вопрос о практическом воздействии ленинских традиций на жизнь миллионов людей, затрагивает важные стороны пропаганды ленинизма в наши дни, показывает преломление ленинских идей в современной общественной жизни: «Ленинское учение, став достоянием широчайших народных масс во всем мире, превратилось в материальную силу» (стр. 22- 23).

В контексте этой мысли автор и рассматривает образ Ленина в литературе. А затем переходит к образам его соратников по революционному делу.

Наряду с книгами о Дзержинском к разбору привлекаются роман С. Сартакова «А ты гори, звезда», повесть В. Красильщикова «Интендант революции» и ряд других произведений.

Оценивая роман С. Сартакова о Дубровинском – книгу, насыщенную разнообразным и сложным историческим материалом, – А. Гаврилов удачно использует признание самого писателя о том, что его привлекало описание политической борьбы (стр. 49). Действительно, именно политическая борьба со всей ее трудной логикой стала стержнем романа, определила его художественную структуру.

Публицистически заостряет А. Гаврилов образ Цюрупы, созданный в повести В. Красильщикова: «Драматичная и прекрасная судьба Александра Дмитриевича Цюрупы, раскрытая в повести «Интендант революции», способна вызвать восхищение у многих.

Он умер, как все вечные труженики, просто и тихо – среди начатых и неоконченных дел, недосказав, недоделав, недовершив, но и сегодня в нашей памяти его заботы о хлебе, о продовольствии, о прирастании богатств родной страны» (стр. 44).

Рядом с этими подлинными лицами в книге А. Гаврилова полноценно сосуществуют и литературные герои, явившиеся плодом творческого вымысла, но отразившие те же социально-исторические тенденции. В этой связи вспоминаются Мещеряков из «Соленой Пади» С. Залыгина, Апейка из «Дыхания грозы» И. Мележа, Акимов из «Сибири» Г. Маркова. Такое сближение реальных и художественных примеров отнюдь не вызывает возражений, поскольку общая линия публицистического размышления сохраняется – это стремление раскрыть истинную суть реального социалистического гуманизма, преломление его идей в делах героических личностей.

Именно проблема преемственности гуманистических традиций, заложенных поступками, всей гражданской практикой русских революционеров, порождает ассоциативные связи, которые цементируют очерки А. Гаврилова, соединяют в нашем сознании героев революционной эпохи с героями Великой Отечественной и с героями современными. Интересно рассмотрена в книге история, рассказанная журналистом В. Журавлевым.

В. Журавлев засвидетельствовал один из тех эпизодов минувшей войны, которые пронизаны огромным внутренним драматизмом и самой своей Сутью проникают в день сегодняшний, отражая действительные процессы борьбы между гуманизмом и антигуманизмом в XX веке.

Рассказ вначале переносит нас в одну из ленинградских зим, во времена военные. В небе над заледеневшей Ладогой движется караван советских транспортных самолетов. Они идут без прикрытия, и тут их неожиданно атакуют «мес

сершмитты». Их группу возглавляет некий известный ас, чья машина с номером 19 имеет желтый нос.

Вдруг в небе появляется наш истребитель «И-16» и бросается на помощь своим. Он вступает в неравный бой, сбивает одного противника, но потом «желтоносому» удается нанести ему удар. Советский летчик успевает посадить горящую машину на лед. И когда он, раненный, выбирается из самолета, фашистский ас вновь открывает огонь по беззащитному человеку.

Однако летчик остался жив. Это был, как оказалось, Петр Андреевич Пилютов, один из участников легендарного спасения челюскинцев.

– Это бандит, а не боец – сказал Пилютов о «желтоносом» после этого поединка. И дал слово его проучить. Случилось так, что через некоторое время Пилютов встретился в небе с «желтоносым», навязал ему бой, и на сей раз летчики поменялись ролями. Ас был сбит, посадил машину на лед Ладоги. И когда он выпрыгнул из кабины, то увидел над собой советский самолет, идущий в атаку. Но тот, не стреляя, пронесся над головой врага и ушел в небо, в новый бой.

Самое поразительное произошло через много лет после войны. Генерал Пилютов однажды рассказывал эту историю друзьям. Дело было в кафе, в одном из городов ГДР.

Вдруг из-за соседнего столика поднялся пожилой мужчина. Он подошел к Пилютову и произнес по-русски: » – Извините меня… Я считаю необходимым вам представиться: я и есть тот «девятнадцатый», желтоносый» (стр. 137).

Выяснилось, что тот давний поединок повлиял на всю дальнейшую судьбу этого человека, побывавшего в плену и вернувшегося затем в Германию, в ГДР.

И все эти годы его мучал вопрос: почему советский летчик не стрелял?

«-…Начни я стрелять в вас, безоружного, я бы уподобился вам», – был ответ Пилютова.

Если теперь взглянуть на эту историю с точки зрения гуманистических поисков литературы, в частности нашей военной прозы, то ответ Пилютова начинает звучать как своего рода эпиграф к тем страницам, где наиболее правдиво и глубоко освещается тема «человек и война», формулируется концепция социалистического гуманизма.

Кажется, развивает эту мысль А. Гаврилов, о каком гуманизме можно говорить в условиях войны, когда не смолкает гул орудий, когда люди идут в атаку друг против друга, когда ежедневно гибнут тысячи людей? И однако здесь неминуемо возникают ситуации, выдвигающие перед «человеком на войне» определенные моральные альтернативы. И он отвечает на них — либо как 19-й, либо как Пилютов.

Раскрывая гуманистический пафос советской литературы и ее непосредственную связь с завоеваниями советского народа, А. Гаврилов показывает внутреннее взаимодействие идей патриотизма и интернационализма, видит в этом одну из закономерностей литературного процесса. При этом он вступает в спор с буржуазными критиками традиций гуманизма, а также с лжетолкователями советской литературы.

В этой полемике ярко обнаруживает себя позиция автора: «Возросший историзм мышления писателей, их стремление увязать свой личный опыт с широким современным философским взглядом на события прошлого – важнейшие особенности литературного процесса нашего времени, процесса, характерного как для документальной, так и для художественной прозы. Это настойчивое обращение к опыту минувших десятилетий отражает возросшую потребность «общества… оценить свой пройденный путь» (стр. 172).

В заключительной главе «Мужество высокой человечности» эти мысли получают конкретную иллюстрацию на многих фактах литературы; взятых из произведений Ю. Бондарева, С. Залыгина, Э, Ветемаа, В. Липатова, А. Салынского… Литературно-критический анализ становится более детальным, развернутым, обеспечивая тем самым дополнительным ресурсы для авторских доводов.

Существенным моментам является на этих страницах и спор с экзистенциалистской философией одиночества и абсурда, которая, как известно, имеет целый ряд проекций в современными искусстве. «Провозглашая на словах, что самое главное для нее – защита достоинств личности, философия экзистенциализма на деле оказывается философией мрачного, бесперспективного одиночества и оборачивается против самой личности» (стр. 208), – подчеркивает автор.

Герои современной советской литературы помогают А. Гаврилову выдвинуть контраргументы этой позиции, ибо за этими героями стоит опыт людей, погруженных в мужественную борьбу за реальное – общественное, и нравственное – утверждение человечности в мире.

А. Гаврилов говорит об этих вопросах на языке публицистики, опираясь на опыт советского обществознания и литературоведения. Его работа помогает осмыслению многосложной проблематики социалистического гуманизма, в том числе и в литературном ее воплощении.