Обобщение достигнутых успехов

«Советское литературоведение за 50 лет», «Наука», Л. 1868, 430 стр.

За первые полвека своего существования советское литературоведение проделало колоссальную работу по изучению богатства и многообразных форм развития художественной литературы. Об этом свидетельствуют созданные нашими учеными фундаментальные труды, посвященные разработке важных историко-литературных и теоретических проблем, многочисленные монографии, учебники, научно-популярные книги, статьи, публикации, издания сочинений классиков и современных писателей и т. д. Вооруженная марксистско-ленинской методологией, советская литературная наука обнаружила принципиально новый подход к процессам художественного творчества и стала одной из ведущих областей идеологической жизни. Если в недалеком прошлом литературоведение было зачастую оторвано от актуальных событий общественно-политической борьбы, то после победы Великой Октябрьской социалистической революции оно оказалось на переднем крае идеологического фронта, прочно связало свои судьбы с интересами и духовной жизнью юрода.

Мы знаем, что к своему расцвету советское литературоведение шло нелегкими путями. История нашей литературной науки была полна напряженных идейных и творческих исканий, неустанной борьбы за выработку и совершенствование методологии и методики литературоведческого исследования. В этой борьбе ей самой пришлось пройти через формализм и вульгарный социологизм, преодолеть различные формы субъективизма и воздействие теории единого потока. Потребовалось подвергнуть коренному пересмотру концепции старых литературоведческих школ, взять из них лучшее и одновременно выявить неполноценность многих утвердившихся методологических позиций и критериев, накопить огромный общественный и теоретический опыт и на основе его развить новую, подлинно марксистскую науку о литературе.

Создание фундаментальной истории советского литературоведения — с привлечением собранного фактического материала во всем его объеме, с детальным освещением отдельных периодов, разнообразных научных проблем и направлений – предстоит в ближайшем будущем. Серьезным подступом к решению этой ответственной задачи можно с полным основанием считать сборник статей «Советское литературоведение за 50 лет», написанный коллективом ученых ИМЛИ и ИРЛИ. Авторы поставили своей целью представить читателю «сжатый очерк, характеризующий хотя бы основные вехи развития нашего литературоведения и могущий служить своеобразным путеводителем, ориентирующим в накопленном за 50 лет материале, в его наиболее важных проблемах и достижениях, знакомящим с современным уровнем разработки проблем литературоведения в СССР и его очередными задачами» (стр. 3).

В отличие от книги под аналогичным названием, выпущенной в МГУ и посвященной анализу избранного – хотя и достаточно широкого – круга общёметодологических проблем (см. рецензию на нее в «Вопросах литературы», 1969, N 1), авторы академического сборника рассматривают историю движения литературоведческой мысли по всем значительным звеньям исследовательского фронта, характеризуют не только советское литературоведение в целом, но и состояние его важнейших разделов. В книге имеются статьи об изучении древнерусской литературы (Я. Лурье), литературы XVIII века (П. Берков и И. Серман), русской литературы XIX века (Г. Фридлендер, Н. Пруцков, В. Вацуро и др.), русской литературы начала XX века (М. Петрова), русской советской литературы (Н. Дикушина, Г. Белая, В. Борщуков), литератур народов СССР (К. Зелинский), фольклористики (Б. Путилов, А. Валитова, В. Гацак, К. Давлетов), зарубежных литератур (А. Николюкин, Р. Самарин, В. Злыднев, М. Гаспаров, И. Брагинский и др.), проблем теории литературы (Л. Киселева), поэтики (В. Кожинов), текстологии и библиографии (А. Гришунин, Г. Галаган). В каждой из статей фактический материал по данной отрасли литературоведческой науки располагается поэтапно, начиная с 20-х годов и кончая современностью. Внутри отдельных этапов характеризуется совокупность проблем как общеметодологического характера, так и более специальных, специфичных именно для той или иной конкретной области литературоведения. Существо решаемых проблем раскрывается на обильном и широком материале, так что читатель имеет полную возможность представить себе общий масштаб проделанной работы. Несомненно, все это не только обеспечило должную полноту в использовании сведений фактического порядка (хотя ограниченный объем позволял авторам лишь очень кратко продемонстрировать результаты исследований, соблюдая строжайшую экономию в отборе материала), но и способствовало сосредоточенному, углубленному анализу ведущих направлений нашего литературоведения с учетом их специфики, строгому соблюдению принципа историзма в оценке достижений и просчетов.

Книга открывается вводной статьей Г. Фридлендера, в которой кратко обозначены общие контуры пути, пройденного советским литературоведением за пятьдесят лет. Оценив состояние и уровень дореволюционной науки о литературе, автор далее в исторической последовательности анализирует процессы формирования советского литературоведения в 20-е годы и этапы его развития в последующее время (в 30-е годы, в эпоху Великой Отечественной войны, в послевоенный период и в современности). В каждом этапе исследователь находит основные тенденции, определявшие сущность теоретических исканий литературоведения и его творческой практики. Особую трудность в этом отношении представляли для автора 20-е годы – один из сложных этапов истории нашей литературной науки. Ведь именно в это время, в ходе длительной и острой борьбы с методологическими традициями и пережитками прошлого, складывались принципы нового, советского литературоведения, стоящего на прочном фундаменте марксистско-ленинского мировоззрения, формировались его кадры и основные научные направления. Из громадного потока разнообразнейших фактов Г. Фридлендер выделил и умело обобщил главное и в точных, лаконичных определениях очертил круг конкретных проблем, выдвинутых социалистической революцией перед критикой и литературоведением. В качестве первостепенной из них он справедливо назвал борьбу литературоведов-марксистов с различными формами буржуазно-идеалистической философии и эстетики, разработку и пропаганду ими основ материалистического, исторического и социологического анализа литературных явлений. Столь же существенное значение, с точки зрения исследователя, имеет и другая проблема – преодоление разобщенности между литературоведческой наукой и современной литературой, выработка академического, в лучшем смысле слова, подхода не только к минувшему, но и к сегодняшнему, живому литературному процессу. Эти и многие другие важные задачи, непосредственно связанные с развернувшейся в нашей стране культурной революцией, в полной мере сохранили свою актуальность и для современного литературоведения.

Оценивая 20-е годы как «период становления советской науки о литературе» (стр. 17), Г. Фридлендер конкретно показывает, каким образом тогдашние, еще немногочисленные, теоретики-марксисты создавали новую науку, решительно отвергавшую методологические позиции буржуазного литературоведения и принятые в нем способы интерпретации художественного творчества. Конечно, внимание исследователя сосредоточено прежде всего на выявлении успехов, достигнутых нашим литературоведением. Это вполне закономерно и оправданно: советской литературной науке, активно содействовавшей духовному подъему трудящихся масс, победе социалистической идеологии в области культуры, есть чем гордиться. Но не в пример иным изданиям подобного рода, в которых порой щедрая дань отдается юбилейному славословию, статья Г. Фридлендера – равно как и остальной материал сборника – отличается подлинно научной трезвостью оценок.

Г. Фридлендер верно отмечает, что «уровень теоретической литературоведческой мысли в 20-е годы еще часто отставал от размаха просветительной и культурной работы» (стр. 15). По его заключению, широкое распространение в литературоведении 20-х годов формализма и вульгарно-социологических концепций как раз и объяснялось недостаточно прочной теоретической базой тогдашнего марксистского литературоведения, слабой разработанностью многих основных вопросов марксистской эстетики, теории и методологии литературы, в особенности вопроса о значении ленинского теоретического наследия для эстетики и литературной науки. Чрезвычайно важна мысль Г. Фридлендера о внутренней близости вульгарного социологизма и формализма при всем кажущемся резком несходстве их между собой. Теоретико-философские основания здесь различны (в первом случае – мелкобуржуазная фальсификация исторического материализма, во втором – идеализм), но на практике, как справедливо замечает исследователь, вульгарно-социологическая трактовка содержания прямо смыкалась со столь же упрощенным, формалистическим подходом к анализу стиля и художественного мастерства писателя.

Общая критическая оценка вульгарного социологизма и формализма, данная в статье Г. Фридлендера, принципиальных возражений не вызывает, но некоторые положения все же следовало бы уточнить. Во-первых, недостаточно четко выяснены истоки вульгарного социологизма. Исследователь связывает его возникновение в литературной науке с «проявлениями различного рода «левачества» в политике и культурной жизни страны» (стр. 18). Думается, что само это «левачество» в свою очередь нуждается в более конкретном социально-историческом объяснении, иначе проблема не решается до конца.

Во-вторых, Г. Фридлендер ограничивает сферу воздействия вульгарной социологии лишь культурным творчеством прошлых эпох. Но разве она не проявлялась также и в осмыслении современного литературного процесса? В статье Н. Дикушиной, Г. Белой, В. Борщукова, посвященной истории изучения советской литературы, об этом говорится вполне определенно, приводятся убедительные примеры! и тем более непонятно, почему Г. Фридлендер ни единым словом не обмолвился о влиянии вульгарно-социологических концепций на литературное движение той поры. Может быть, в данном случае он имел в виду только то академическое литературоведение, которое занималось классикой? Но несколькими страницами выше он сам в качестве одного из несомненных достижений советского литературоведения отмечал активное участие с первых же лет его существования в литературной жизни сегодняшнего дня; делался и вывод, что «критическая оценка произведений текущей литературы и творчества современных писателей превратилась отныне в одну из важных составных частей литературной науки» (стр. 14).

В-третьих, вряд ли соответствует действительности убеждение исследователя в том, что борьба с вульгарным социологизмом была завершена уже в 30-е годы. Правда, специально об этом не говорится, но по ходу анализа литературоведения в 30-е годы то и дело встречаются не оставляющие никаких сомнений фразы, например: «освобождение литературной науки от влияния вульгарно-социологических теорий положило конец тому скептическому (или пренебрежительному) отношению к классикам, которое было свойственно различным «левацким» течениям 1920-х годов» (стр. 22); или: «освобождение науки от формалистических и вульгарно-социологических концепций способствовало в 1930-е годы формированию совершенно нового подхода к ряду важнейших литературоведческих проблем» (стр. 23) и др.

Верно, конечно, что в 30-е годы была проведена большая работа по преодолению вульгарно-социологических извращений. Об этом убедительно свидетельствуют известные партийные документы по вопросам литературы и искусства, начавшаяся интенсивная разработка эстетического наследия классиков марксизма-ленинизма, значительное расширение деятельности по изданию и изучению классического литературного наследства (к примеру, всенародное празднование в 1937 году 100-летия со дня смерти Пушкина) и другие факты, на которые ссылается Г. Фридлендер. И тем не менее, думается, реальная история нашего литературоведения в 30-е годы позволяет оценить его состояние более всесторонне и широко. В уже упоминавшейся статье Н. Дикушиной, Г. Белой, В. Борщукова отмечается, например, наличие вульгарно-социологических взглядов в издававшейся на протяжении всех десяти лет «Литературной энциклопедии», в учебниках для средних школ и техникумов, в многочисленных газетных и журнальных статьях, в нервом Полном собрании сочинений Маяковского, в оценках творчества Шолохова и в дискуссии 1940 года о социальной и индивидуальной типичности образа Григория Мелехова, в «Очерках по истории русской советской поэзии» А. Селивановского и других работах.

Да и в последующие годы пережитки вульгарно-социологической теории неоднократно давали о себе знать – и в поверхностном, иллюстративном методе исследования, и в упрощенном понимании содержания художественного произведения только как содержания механически отраженной в произведении действительности, и в попытках подогнать анализ сложных литературных явлений под заранее начерченные схемы и рубрики.

Освобождение советской литературной науки от влияния формализма также происходило нелегкими путями. Убедительным свидетельством кризиса формального метода, по справедливому замечанию Г. Фридлендера, является тот факт, что многие ученые, выступившие первоначально под знаменем «формализма», в дальнейшем проделали серьезную эволюцию и, опираясь на марксистскую литературную методологию, создали немало замечательных трудов. Но можно ли на этом основании считать формализм окончательно похороненным? Разве и до сих пор так уж редки случаи, когда изучение литературы ограничивается лишь происходящими внутри нее самой процессами, без учета воздействия на нее «внелитературных» факторов социальной среды, классов, идеологических явлений и т. д.? Борясь с вульгарной социологией, советское литературоведение не только не отбрасывает, но, напротив, утверждает социологический взгляд на художественное творчество, поскольку он отвечает самой природе искусства.

Разумеется, N 1 отдаем себе отчет в том, что на страницах юбилейного издания, стремящегося подытожить позитивный опыт науки, не очень приятно вспоминать о допущенных ошибках. Но ведь, как говорится, из песни слова не выкинешь: недостаточно осмысленные и учтенные ошибки прошлого бывают удивительно живучи и нередко могут возрождаться, приспосабливая свою форму к новым условиям.

Представленный в сборнике материал убеждает в высокой методологической зрелости вашей науки, сумевшей на основе ленинского принципа историзма достичь крупных успехов в исследовании сложнейших явлений художественного творчества, » выработать надежные я точные инструменты научно-логического анализа. Можно сослаться не только на вступительную статью, где обозначен общий для всего советского литературоведения круг важнейших вопросов, но и на последующие работы сборника, предлагающие непосредственное решение этих вопросов на конкретных участках многообразных литературоведческих изысканий.

Казалось бы, история древнерусской литературы по самому своему предмету исследования является наиболее «устоявшейся» частью литературоведения, имеющей в прошлом разлитые и во многом ценные традиции. Однако, как показано в статье Я. Лурье, подлинно марксистская наука о древнерусской литературе создавалась в напряженной борьбе с буржуазно-идеалистической филологией, отрицавшей классовый характер этой литературы, а позднее – с представителями вульгарно-социологических теорий. Так, упрощенный взгляд В. Келтуялы на литературу XI-XVII веков как на продукт «древнерусской аристократической культуры» соединялся, по замечанию Я. Лурье, с «вульгарно понимаемой «диалектикой», выражавшейся в поисках гегелевской «триады» во всех памятниках, в том числе и в древнерусских» (стр. 39). Сходные вульгарно-социологические принципы во взгляде на литературную старину развивал также П. Сакулин, рассматривавший старорусскую культуру в качестве специфического синтеза языческой культуры Руси и христианско-византийской культуры. На конкретных примерах Я. Лурье обоснованно показал, как в процессе преодоления ошибочных воззрений старого академического литературоведения, в борьбе с примитивностью узкосоциологического анализа закладывался фундамент новой науки, впервые изучившей литературу древней Руси в теснейшей связи с социально-политической и классовой историей того времени, глубоко и тонко исследовавшей ее художественное своеобразие.

Такой же теоретической насыщенностью и богатством отобранного и обобщенного материала отличается статья об истории изучения фольклористики (русской и народов СССР). Здесь поочередно рассмотрены важнейшие проблемы фольклористики – выработка ее научных понятий, искусство собирания произведений народного творчества, исследование категорий народности, коллективности, роли художественной индивидуальности, соотношения фольклора и литературы и т. д. Существенно, что характеристики конкретных научных проблем ведутся здесь на основе строгого и последовательного соблюдения принципа историзма в подходе к фактическому материалу. Ведущим направлением советской фольклористики на всех этапах ее развития является, как подчеркивают авторы статьи, неуклонная борьба за утверждение марксистского социологического взгляда на народ и народное творчество, в ходе которой были отброшены прежние романтические представления о народности искусства, вскрыта несостоятельность теории аристократического происхождения фольклора, выявлена народно-патриотическая сущность героического эпоса.

Вообще несомненным достоинством большинства обзоров, составивших сборник, можно с полным основанием считать именно их концептуальность, острую проблемность, умение авторов выделить в широком и разнообразном потоке историко-литературных фактов ведущие тенденции научного развития. Однако, к сожалению, далеко не всем в равной мере удалось достигнуть успешного разрешения этой задачи.

Явной описательностью грешит, например, статья об изучении зарубежных литератур. Правда, кое в чем авторов можно понять и оправдать: на площади, объемом менее четырех печатных листов, уместились разделы, посвященные основным западноевропейским литературам (английской, немецкой, французской, итальянской и др.), зарубежным славянским литературам (главным образом польской, чешской, болгарской), литературам стран Америки, античной литературе, а также целому ряду восточных литератур. Но тем более, имея в своем распоряжении незначительный листаж, авторы не должны были бы стремиться к внешней «масштабности», к возможно более широкому упоминанию имен и библиографических данных. Ведь в редакционной аннотации к книге прямо сказано, что задача авторского коллектива состоит скорее в том, чтобы ввести читателя в круг основных проблем каждой из отраслей литературоведения, нежели в заботе о полноте сведений фактического порядка.

Этот недостаток заметен не только в разделах, посвященных конкретным литературам, но и во вводной части, где делается общий обзор истории изучения зарубежных литератур в советской науке. На стр. 304 справедливо отмечается влияние формалистического метода на исследование зарубежной литературы в 20-е годы, но в этой связи авторы только упоминают имена Б. Ярхо, Б. Эйхенбаума, В. Шкловского – и ставят точку. Не названы конкретные труды этих ученых, где сказалось отрицательное воздействие формализма, не сказано, в чем именно проявилось это влияние и его «зарубежная» специфика. Вообще этот раздел строится не столько вокруг узловых проблем, определявших поступательный ход научно-критической мысли, сколько вокруг отдельных имен выдающихся ученых (А. Дживелегова, А. Белецкого, Ф. Шиллера и др.). Конечно, большой вклад каждого из них в изучение зарубежных литератур не подлежит никакому сомнению, но при такой характеристике литературного процесса, движения, размываются критерии проблемного анализа, затушевываются общие закономерности развития науки в их причинно-следственных связях.

В известной мере такие же просчеты допущены и в статье об историй изучения русской литературы XIX века, в особенности там, где исследуется историография крупнейших писателей-классиков. Имеющийся в статье перечень основных работ по творчеству Достоевского, например, можно, в конце концов, найти в библиографических справочниках и указателях, а характеристики этих работ слишком суммарны и неопределенны («различные аспекты философско-этического мировоззрения Достоевского… разработаны в исследованиях…»; или: «различные стороны поэтики, стиля, языка Достоевского освещены в работах…», стр. 141). Но почти ничего не сказано о том, как осмыслялось творчество Достоевского в 20-е и последующие годы, в чем выразилось здесь воздействие вульгарно-социологических и формалистических концепций, каковы конкретно успехи современной науки о Достоевском и т. д. Аналогичные упреки в той или иной мере можно адресовать и к разделам о других писателях-классиках XIX века.

Более удачной в этом смысле представляется статья М. Петровой, посвященная изучению русской литературы XX века (до 1917 года). Верно и основательно ориентируя читателя в круге важнейших проблем этой необычайно сложной и противоречивой эпохи, статья показывает, как в борьбе с идеологией и эстетикой декаданса, с вульгарно-социологическими схемами рождалось марксистско-ленинское понимание литературы, выразившееся прежде всего в признании ведущей роли пролетарского искусства и его центральной фигуры – М. Горького. Одновременно с раскрытием общих проблем историко-литературного движения начала XX века в статье уделено большое внимание процессам исследования наиболее, значительных литературных явлений тех лет (дооктябрьского творчества М. Горького, В. Маяковского, деятельности виднейших представителей критического реализма и модернизма). Особенно ценным является обзор горьковедения, раскрытого в его существенных чертах на разных исторических этапах – от первых серьезных работ, появившихся в конце 20-х годов, когда «советское литературоведение… вплотную подошло к правильной оценке дооктябрьского творчества Горького» (стр. 156), до сжатой, но емкой характеристики современного состояния горьковедческой литературы и разрабатываемой ею проблематики.

Этот раздел работы М. Петровой вплотную подводит читателя к упоминавшейся статье трех авторов, посвященной истории изучения русской советской литературы. Особенно полно и многообразно оценивается в ней современное состояние литературоведения и критики. Автор этого раздела В. Борщуков справедливо отмечает, что для «современного этапа в изучении истории русской советской литературы характерно появление трудов, посвященных главным образом отдельным периодам истории и отдельным жанрам советской литературы», причем исследование поэзии, драматургии и прозы «ведется не только в историко-литературном, но и в теоретическом, проблемном аспектах» (стр. 210).

Одновременно с характеристикой пока еще очень немногочисленных работ обобщающего типа (в частности, трехтомной академической «Истории русской советской литературы» и двухтомной «Истории русской советской литературы», изданной МГУ) называются и опубликованные за последние годы капитальные монографии о крупнейших советских писателях, в которых не только рассматривается творческий путь художника, но и освещаются некоторые общие проблемы развития советской литературы в тот или иной период.

Важное место занял также обзор полемических материалов, проведенных в последнее десятилетие творческих дискуссий, но жаль, что В. Борщуков, стесненный жесткими рамками объема, только называет темы дискуссий и не дает хотя бы краткой оценки их результатов.

Принципиальный характер имеет раздел книги, посвященный изучению литератур народов СССР (автор К. Зелинский). «Обобщение опыта советских многонациональных литератур… – говорится в статье, – является новой задачей литературной науки, какой не знала и не могла знать наука других стран, народов. Решая ее, советское литературоведение прокладывает новые пути в литературной науке. Новаторство советского литературоведения здесь определяется не только новизной марксистско-ленинского метода, но и самим предметом исследования».

Разумеется, в небольшой по объему статье невозможно было даже поставить все проблемы, возникающие перед этой областью нашего литературоведения; достоинство ее, однако, в том, что она предлагает надежный методологический фундамент для дальнейших комплексных исследований литератур народов СССР.

В отличие от подавляющего большинства статей, исследующих свой предмет в историческом аспекте, автор обзора о поэтике В. Кожинов попытался хотя бы в самых общих чертах представить преимущественно современные направления в области изучения поэтики и перспективы их развития. Особо он выделил работы, стремящиеся создать точные методы анализа художественной формы, применяющие к искусству слова приемы структурного анализа, разработанные в лингвистике, понятия семиотики и теории информации. Отрицая возможность соперничества в будущем между традиционными и новыми – статистическими и семиотическими – методами исследования, В. Кожинов указывает на связь структурной поэтики с «лингвистической» методологией 20-х годов, что, но его мнению, вряд ли может существенно продвинуть вперед это новое современное направление в изучении поэтики. В качестве первоочередной задачи он справедливо выдвигает прежде всего разработку совершенной методологии, позволяющей синтезировать теорию и историю, общее и индивидуальное, преодолевать дуализм содержания и формы, выявлять непосредственную содержательность самой формы.

Эта мысль В. Кожинова находит убедительное подтверждение и развитие в завершающей сборник статье А. Бушмина, где кратко определяются наиболее важные методологические проблемы дальнейшего движения и совершенствования науки о литературе. Говоря о все углубляющемся ныне взаимодействии литературоведения с другими науками (философией, социологией, историей, психологией) и необходимости планомерной организации разнообразных форм этого сотрудничества, разработки комплексных проблем, возникающих на стыках наук, автор статьи одновременно подчеркивает, что существенной предпосылкой новых теоретических обобщений, более совершенного синтеза является также и дифференциация науки, выделение различных новых аспектов, а соответственно и способов, жанров, типов, видов исследований. Нельзя не согласиться с А. Бушминым в том, что постоянное совершенствование методологии и методики литературоведения, обогащение исследовательских приемов изучения конкретного художественного материала являются необходимым условием успешного развития литературной науки.

В короткой рецензии невозможно даже в самом общем виде охватить круг вопросов, затронутых создателями юбилейного академического сборника. Несомненно, однако, что книга эта положила хорошее начало изучению истории науки о литературе, критическому обобщению ее исследовательского опыта. Хочется надеяться, что краткий очерк истории советской литературной науки за пятьдесят лет будет продолжен и расширен в других специальных работах, которые исчерпывающе полно и теоретически глубоко осветят путь каждой конкретной области нашего литературоведения. Тогда именно станет возможным решение давно назревшей задачи – создания научной истории литературоведения в СССР.